Росас - Эмар Густав. Страница 47

ГЛАВА XXI. Где министр ее британского величества боится скомпрометировать себя

Исчезла надежда, которой жили унитарии, получив известие о вступлении армии генерала Лаваля на территорию провинции Буэнос-Айрес, этот генерал, запугиваемый своими приверженцами, оставшимися в Монтевидео, почти покинутый французами, на помощь которых он имел ошибку рассчитывать, и еще более обманутый в тех симпатиях, которые он рассчитывал встретить среди жителей деревень, симпатий, которые почти совершенно отсутствовали, не осмелился взять на себя одного ответственность за предприятие, которое имело так мало шансов на успех, — и против своего убеждения, с яростью и отчаянием в душе начал отступать из провинции.

Жители Буэнос-Айреса ощутили в душе глубокую скорбь, видя окончательное удаление освободительной армии.

Федералисты, как ни трусливы они казались несколько дней тому назад, тотчас же начали проявлять все свое нахальство, немедленно начался страшный террор: убийства, насилия, грабеж стали обыкновенным явлением и тянулись длинной вереницей. Проскрипции не знали себе границ, зверства Масорки приняли ужасающие размеры, и — как будто недостаточно было этих бичей, обрушившихся на несчастный народ—к ним присоединил свои ужасы голод, вызванный Росасом, который словно для своего удовольствия опустошил деревни. Был обнародован знаменитый закон о конфискации имуществ, богатые семьи были ограблены без всякого иного повода, кроме их богатства. Вскоре нищета, голод и смерть распространились по Буэнос-Айресу, который, по образному выражению очевидца, в несколько дней превратился в настоящую человеческую бойню.

Однажды около восьми часов вечера по улице Завоевания быстро мчалась по направлению к Барракасу карета, запряженная парой лошадей.

Вскоре она остановилась перед дачей сеньора министра ее британского величества сэра Уолтера Спринга.

Эта карета не замедлила при своем проезде привлечь всеобщее внимание, так как в это время республиканского федерализма кареты были отобраны, и лошади были предложены Ресторадору или взяты по федеральным реквизициям.

Поэтому, когда карета остановилась перед домом английского министра, собралось много любопытных, чтобы посмотреть на это чудо.

Кучер открыл дверцу кареты, и из нее вышли двое мужчин.

Один из них, однако, на некоторое время задержался на подножке и между ним и другим лицом, оставшимся в карете произошел следующий быстрый разговор:

— Вы ничего не забыли, мой дорогой учитель? — спросил мужчина, стоявший на подножке.

— Нет, Мигель, но….

— Но что?

— Не лучше ли узнать, у себя ли сеньор министр раньше, чем я уеду один по этим мрачным улицам, в такой поздний час, заключенный в этой карете?

— Это не важно, если его нет, мы подождем, а когда вы вернетесь, то увидите нас здесь.

— Но если приор меня спросит?

— Я уже повторял вам сто раз: вы не должны отвечать прямо ни на один вопрос; узнайте только, хотят или не хотят они сделать то, о чем их просят, и какова бы ни была сумма, которую они потребуют, они ее получат, вот и все!

— Непременно надо, чтобы он был моим племянником?

— Или вашим сыном.

— У меня дети, Мигель!

— Или двоюродным братом.

— О!

— Или вашим приемным сыном, наконец, тем, кем вы хотите.

— Пусть Бог вложит свое благодушие в мое сердце!

— Ив ваши уста, дорогой учитель. Вы можете вернуться скорее чем через час.

— Прощай, Мигель, прощай!

— До скорого свидания, мой дорогой учитель и друг! Дон Мигель сошел с подножки, закрыл дверцу кареты и сделал знак Тонильо, бывшему за кучера.

Карета быстро помчалась.

Министр был у себя.

Дон Мигель и его спутник, в котором читатель, без сомнения, узнает дона Луиса, были введены в гостиную, где только еще зажигали лампы.

Сэр Уолтер Спринг не заставил себя долго ждать: ласково улыбаясь, он вошел в гостиную и протянул руку дону Мигелю.

— Какой приятный сюрприз, сеньор дель Кампо! — воскликнул он. — Вы не можете себе представить, как я счастлив и горд тем, что принимаю вас у себя!

— Сеньор Спринг, — отвечал Мигель, пожимая руку министра, — я не знаю, как вас благодарить за столь милый прием. Позвольте мне представить вам сеньора Бельграно, моего близкого друга.

— А, сеньор Бельграно! Уже давно я желал иметь честь познакомиться с этим кабальеро. Не подарите ли вы мне весь вечер, сеньор дель Кампо?

— Это счастье для меня не быть совсем неизвестным сеньору Спрингу! — отвечал с поклоном дон Луис.

— Что поделать, мой юный друг, хотя я и стар, но испытываю большое удовольствие в обществе прекрасных дам Буэнос-Айреса: там я узнал имена наиболее выдающихся лиц городской молодежи.

— Каждое ваше слово комплимент.

— Нет, нет, это сущая правда, сеньор Бельграно. Мы, старики, должны быть всегда готовы дать отчет в наших поступках Богу, поэтому разве не надо нам стараться быть всегда справедливыми и правдивыми? Вы видели Мануэлиту, сеньор дель Кампо?

— Не сегодня, сеньор Спринг.

— Что за очаровательное создание, я никогда не устану любоваться ею и говорить с ней. Многие думают, что все мои визиты к его превосходительству носят только политический характер. Нет, я ищу в обществе этой восхитительной девушки чего-то такого, что успокаивает мой дух, измученный скучными делами. В Лондоне мисс Мануэлита произвела бы фурор.

— А ее отец? — спросил дон Луис, которого остановил взгляд его друга.

— Ее отец!.. Сеньор генерал Росас… видите ли, в Лондоне…

— Он заболел бы! — сказал дон Мигель, чтобы вывести английского министра из затруднительного положения.

— Да, в Лондоне отвратительный климат. Вы были в Европе, сеньор дель Кампо?

— Нет, сеньор, но я рассчитываю поехать туда на несколько лет.

— Скоро?

— Да, но, во всяком случае, не сейчас, когда здесь находится эскадра сеньора де Макко! — сказал молодой человек, чтобы дать другой оборот разговору.

— Как! Вице-адмирал де Макко уже прибыл?

— Вы не знали этого, сеньор Спринг?

— Говоря по чести, нет.

— Ну, он прибыл.

— Сюда?

— Нет, в Монтевидео, третьего дня, в час пополудни.

— Его превосходительство знает это?

— Разве вы предполагаете, что если я знаю, то его превосходительство сеньор губернатор может не знать?

— Это правда, это правда! Однако странно, что он ничего не сообщил мне.

— Во время вечерни был виден английский бриг.

— А, был противный ветер, сеньор Спринг, — сказал дон Луис, — только в пять часов шлюпка привезла это известие.

— Так что мы переживаем кризис! — сказал министр, играя сеоими манжетами.

— Это еще не все.

— Есть еще что-нибудь?

— Ерунда, сеньор Спринг. Вы знаете, что мы ожидали, что французский посланник приедет к нам сюда в качестве врага, не правда ли?

— Да, да, действительно!

— Ну, совсем нет — он приехал с самыми мирными намерениями.

— Ах, какое счастье!

— Для нас?

— Для всех, сеньор дель Кампо!

— Исключая восточный вопрос.

— Да, дело может и его коснуться.

— Самое маленькое затруднение для Франции будет очень большим для европейского мира, теперь, к счастью, отношения, существующие между Францией и Англией, гарантируют нам удачу миссии де Макко.

— Британское правительство не замедлит в этом случае употребить все свое влияние.

— Я не то хотел сказать: напротив, если Англия хоть немного заинтересована в том, чтобы отвлечь внимание Франции ла-платским вопросом, то она имеет теперь превосходный случай для этого, мы только сейчас говорили об этом с сеньором Бельграно.

— Однако… если инструкции адмирала де Макко требуют решения этого вопроса во что бы то ни стало, то, признаюсь, не вижу, каким образом Англия, как бы она ни была заинтересована в этом деле, может воспрепятствовать этому.

— Здесь, нет, но во Франции может. Весьма легко, мне кажется, было бы помешать ратификации трактата, если бы в нем оказалась какая-нибудь ошибка, какой-нибудь пустяк, чего, к счастью, не заметят во Франции, но что могло бы парализовать все, если бы Англия пробудила французскую оппозицию! — сказал дон Луис министру, который тщетно пытался уловить тайную мысль молодых людей.