Росас - Эмар Густав. Страница 51

Все кончено, мой дорогой друг, результатом переговоров с адмиралом де Макко будет мир. Однако я буду ждать до последнего момента, затем отведу к тебе Эрмосу, как это было условлено.

Мои дела в полном порядке, я с минуты на минуту ожидаю приезда моего горячо любимого отца.

Я увижусь с тобой послезавтра.

Наш старый учитель доставит тебе это письмо. Он решил не выходить более из консульства. Позаботься о нем.

— Вы заснули, сеньор дон Кандидо? — сказал он, запечатывая письмо.

— Нет, я размышлял, дорогой Мигель.

— А, вы размышляли!

— Да, я говорил себе, что если бы мать нашего главного сеньора губернатора не вышла замуж за своего достойного супруга, то, вероятно, не имела бы своего знаменитого сына, а сегодня мы не страдали бы из-за супружеской любви этой зловещей дамы.

— Клянусь вам, я никогда не думал об этом! — отвечал с величайшей серьезностью молодой человек, запечатав письмо и подавая его своему учителю.

— Это письмо без адреса?

— Все равно, оно к Луису, спрячьте его!

— Я отнесу его сейчас.

— Когда хотите, но вы должны взять мою карету, а онаеще не заложена.

— Я предпочитаю не ходить пешком, спасибо!

Дон Мигель хотел позвонить, но в дверь на улицу постучали, и почти тотчас же шедший в кабинет слуга тревожным голосом доложил о приходе подполковника Китиньо.

Дон Кандидо откинулся на спинку своего стула и закрыл глаза.

— Пусть он войдет, — сказал молодой человек и прибавил, обращаясь к своему старому учителю: успокойтесь, ничего страшного!

— Я мертв, дорогой Мигель! — ответил тот, не открывая глаз.

— Войдите, подполковник! — сказал, вставая, Мигель. Дон Кандидо, услыхав, что Китиньо вошел в кабинет, сразу машинально встал, растянул губы в конвульсивной улыбке и протянул обе руки подполковнику, севшему около того самого стола, за которым учитель и ученик провели всю ночь.

— Когда вы получили мою записку, подполковник?

— Около шести часов утра, сеньор дон Мигель!

— Разве вы больны, что так опоздали?

— Нет, сеньор, я был в отъезде.

— Вот я и говорил: дай Бог, если бы все были такими, как вы, когда речь идет о службе! Именно так я и говорил вчера президенту, потому что если мы желаем ходить размеренными шагами, как начальник полиции, то уж лучше признаемся в этом Ресторадору вместо того, чтобы его обманывать. Что касается меня, подполковник, то я забыл, что такое сон: я провел всю ночь с этим сеньором, запечатывая газеты, которые я рассылаю по всем направлениям. Ресторадор хочет, чтобы везде знали о доблести федералистов, и вот, несколько минут назад, этот сеньор, — прибавил он, поворачиваясь к дону Кандидо, который, узнав, что Китиньо пришел по приглашению дона Мигеля, начал приходить в себя, — обратил мое внимание на одну вещь, которую вы, должно быть, уже заметили, подполковник!

— Что такое, дон Мигель?

— Наша газета ни слова не говорит о вас и тех федералистах, которые каждую минуту рискуют своей жизнью ради нашего общего дела.

— В ней ничего не сообщается и о депешах.

— Кому вы их адресуете, подполковник?

— Теперь, когда Ресторадор в лагере, я адресую их в полицию. Я тоже обратил внимание на то, о чем вы говорили. Этот человек совершенно прав.

— О, сеньор подполковник! — воскликнул дон Кандидо. — Кто не удивится молчанию о человеке, который имеет такие прекрасные качества, как вы?

— Да, и чей род столь древен!

— Конечно, — отвечал дон Кандидо, — уже до вашего рождения вы снискали благосклонность общества, потому что сеньор Китиньо, ваш отец, принадлежит к одной из древнейших ветвей нашей благородной фамилии. Один из ваших знаменитых дядей, уважаемый сеньор подполковник, женился на одной из кузин моей матери, так что я всегда имел к вам симпатию доброго родственника, тем более что мы связаны еще тесными узами нашего общего федерального дела.

— Так вы мой родственник? — спросил Китиньо.

— Родственник очень близкий, — отвечал дон Кандидо, — одна и та же кровь течет в наших жилах, и мы обязаны относиться друг к другу с дружелюбием, покровительством и уважением для сохранения этой драгоценной крови.

— Хорошо! Если я могу быть вам чем-либо полезным…

— Итак, подполковник, — прервал его дон Мигель, чтобы помешать дону Кандидо распространяться дальше, — даже не публикуют ваших депеш?

— Нет, сеньор! Я только что отправил депешу о диком унитарии Халасе — они не опубликуют ее.

— Халас?

— Ну, да, старый Халас, мы его только что умертвили. Дон Кандидо закрыл глаза.

— Он слег, — продолжал Китиньо, — но мы его выбросили на улицу, где он и был убит перед своими дверями. В другой день мы таким же образом покончили с Тукуманом Ламадридом. В прошлый четверг мы умертвили Саньюдо и семерых других, но об этом ничего не сообщалось в газете. В том, что касается меня, мой кузен прав… Как его зовут?

— Кандидо! — отвечал дон Мигель, видя, что обладатель этого имени совсем не владеет собой.

—Я сказал, что мой кузен Кандидо прав, и что теперь, когда начнется большое дело, я более никому не скажу ни слова.

— Как! Разве это скоро начнется? — спросил дон Кандидо голосом, прерывавшимся от ужаса.

— Ну да! Теперь начнется хорошее дело, мы уже получили приказ.

— Вы сами получили его, сеньор подполковник?

— Да, сеньор дон Мигель. Я веду переписку непосредственно с Ресторадором. Я не хочу иметь ничего общего с доньей Марией-Хосефой.

— Она клеветала на вас.

— Теперь она прицепилась к Гаэтеену, к Бадиа и Тронкосо и все время думает о Барракасе и о том диком унитарии, который ускользнул, как будто он уже давно не находится с Лавалем.

— Эта дама и меня ненавидит!

— Нет, она ничего не говорила мне про вас, но вашу кузину она ненавидит.

— На днях я скажу вам, почему, подполковник.

— Сегодня она заперлась с Тронкосо и негритянкой где-то там, в окрестностях виллы.

— Вот вы, подполковник, занимаетесь настоящими делами федерации! А чем занята донья Мария-Хосефа…

— Che! Она шпионит за женщинами.

— Очевидно, негритянка — шпионка. Не хотите ли чего закусить, подполковник?

— Ничего, дон Мигель, я только что завтракал.

— Вы ничего не узнали?

— О чем?

— Вы еще не получили приказа?

— Какого.

— О дель-Ретиро.

— О дель-Ретиро?

— Ну да, большой дом.

— Дом консула?

— Да.

— Нет, у нас еще нет приказа, но мы уже знаем.

— Так? — спросил дон Мигель.

При этом вопросе он, сложив вместе пальцы правой руки, поднял их на высоту глаз Китиньо; дон Кандидо, с волосами чуть не ставшими дыбом, с глазами, готовыми выскочить из орбит, подумал, что сам Иуда воплотился в дона Мигеля.

— Я знаю! — отвечал Китиньо.

— Но приказа нет?

— Нет.

— Тем лучше, подполковник!

— Как тем лучше?

— Да, я знаю, что говорю, поэтому и спросил у вас об этом. Ваш кузен уверен, он знает все эти секреты.

— Что же такое?

— Еще не время!

— А!

— Их еще слишком мало, но как только доброе дело начнется, дом будет полон и около восьми или девяти… Вы меня понимаете?

— Да, дон Мигель! — вскричал Китиньо с свирепой радостью.

— Всех вместе, одной сетью.

Дон Кандидо думал, что он сходит с ума: он не мог поверить тому, что слышал.

— Верно! — промолвил Китиньо. — Так будет лучше, но у нас нет приказа, дон Мигель.

— Черт возьми! Без приказа… Гм… я понимаю это.

— И Санта-Калома?

— Я знаю.

— Он сильно смахивает на гринго!

— Это правда, подполковник.

— Они вместе могут что-нибудь напутать.

— Правда, так что если я получу приказ…

— Со всем моим отрядом, дон Мигель.

— Но если Санта-Калома получит его, вы меня известите?

— Конечно!

— Вот зачем это надо: мне необходимо быть с вами, чтобы увлеченные федеральным энтузиазмом не трогали бумаг консула.

— Ага!

— Ресторадор был бы очень раздражен теми осложнениями, которые могут произойти вследствие захвата консульских бумаг, вы понимаете?