Сурикэ - Эмар Густав. Страница 9

Шарль склонялся к повешению, потому что при его лености это был самый удобный способ: все у него было под руками, ему не приходилось себя тревожить; он уже рассчитывал, на какой высоте от пола находится перекладина, как вдруг дверь комнаты распахнулась настежь, и какой-то господин с улыбкой на лице вошел в комнату и приветствовал Шарля, как знакомый.

Этот господин был не более и не менее как друг капитана Лебо.

Молодой человек поклонился, нахмурившись, и указал посетителю на хромой табурет, вместе с соломенной подстилкой составлявший всю мебель жалкой конуры.

— Извините… извините… — сказал вошедший, продолжая улыбаться, и, обернувшись к двери, прибавил: — Войдите… ничего.

Вошли два человека в одежде рабочих, один нес стол и два стула, другой сгибался под тяжестью огромного чемодана.

Они поставили принесенное, поклонились и ушли.

— Что все это значит? — спросил Шарль, удивленный таким непонятным вторжением.

— Ничего, ничего, не беспокойтесь, — отвечал вошедший, делая рукою жест. — Ну же, идите, — прибавил он кому-то.

Вошли двое других мужчин — очевидно, трактирные служители; у них в руках были корзины; в одну минуту они накрыли стол на два прибора, сняли крышки с блюд, от которых пошел аппетитный запах, и разместили на столе дюжину бутылок чрезвычайно внушительного вида.

Покуда трактирные служители накрывали на стол, работник уставлял в комнате письменный стол с бумагой, перьями, чернилами, сургучом и пр., потом, когда удивленный молодой человек вскочил со своей соломенной подстилки и заходил, недоумевая, по комнате, тот же самый работник быстро выкинул подстилку в окно, сию же минуту заменив ее скромной, но удобной кроватью, приставил к ней ночной столик, повесил на стену зеркало и ушел с поклоном.

От изумления Шарль стоял неподвижно посреди комнаты, скрестив на груди руки; ему казалось, что все это — ужасный кошмар; он боялся проснуться и увидеть, как исчезнут все эти хорошие вещи, в которых он так нуждался.

Наконец он не выдержал:

— Ах, господин Лефериль, объясните ли вы мне все это?

Друг капитана носил имя Лефериль.

— Объясню все, что вам угодно, милое дитя мое, — добродушно отвечал тот, — но сначала усядемся лучше за стол: я еще не завтракал, мне до смерти есть хочется… А вам?

Это «а вам» показалось великолепным молодому человеку, не евшему двое суток; он пожал плечами, сел за стол и напустился на еду.

Завтрак был сытный, кушанья хорошо выбраны; оба принялись есть взапуски. В продолжение добрых двадцати минут слышалось только движение челюстей, стук вилок, звон стаканов и время от времени замечания, вроде следующих:

— Еще немножко — вот этого рагу; передайте мне жаркое из дичи; вот превосходные котлеты; эта форель бесподобна; вот отличное вино и т.п.

Но как бы ни был велик аппетит, в конце концов можно все-таки наесться по горло, когда нельзя больше проглотить ни одного кусочка; сотрапезники наши не замедлили до этого дойти, и им пришлось остановиться.

— Ах, — сказал Шарль, бросая презрительный взгляд на крючок, вбитый в балку, и ставя на стол пустой стакан, — давно уже я так не завтракал.

— Тем лучше, — отвечал, улыбаясь, г-н Лефериль, ловко занимавшийся приготовлением кофе. — Я про себя скажу то же самое, дитя мое; посмотрите-ка на наше поле битвы: все съедено до костей.

— Не считая восьми бутылок, в которых не осталось ни капли вина, — сказал, смеясь, молодой человек.

— Ну что ж, за едой хорошо немножко выпить, — отвечал Лефериль, наливая в чашки горячий кофе.

Господин Лефериль был маленький, кругленький толстяк с одутловатым и красноватым лицом; его серые, глубоко ушедшие в орбиты глаза светились хитростью и коварством, а толстые красные губы постоянно улыбались умильной улыбкой.

Он был дружен с капитаном Лебо уже лет тридцать, и Шарль знал, что он имеет на него очень большое влияние; г-н Лефериль служил несколько лет в Пуатуском полку и совершил несколько походов с капитаном Лебо; ему было за шестьдесят, и он имел хорошее состояние, происхождения которого, впрочем, никто не знал.

— Не пора ли начать беседу? — спросил Шарль с блаженной улыбкой.

— Погодите минуточку, — отвечал отставной капитан, — дайте мне закурить трубку; нет ничего лучше для пищеварения, как курить за кофе.

— Да, это правда, — сказал молодой человек, которому теперь, после плотного завтрака, все представлялось в розовом свете, — я тоже курю — отец приучил, к несчастью…

— У вас нет ни трубки, ни табаку, так, что ли?

— Именно так.

— Позвольте вам предложить на выбор, — грациозно сказал г-н Лефериль, кладя на стол несколько трубок и наполненный табаком кисет.

— Ну что же, я возьму, — весело сказал молодой человек, беря и набивая первую попавшуюся трубку.

Вскоре оба собеседника были окружены облаками дыма.

— Вы не ожидали меня сегодня, разумеется? — спросил отставной капитан между двумя затяжками.

— Признаюсь… я знаю, как вы дружны с моим отцом…

— Дитя мое, вы очень наивны, и вот почему вы должны были меня ждать.

— Гм! Может быть, но я вас не понимаю.

— А между тем это очень просто; возьмите же немножко коньяку, это очень хорошо с кофе.

Молодой человек налил себе коньяку, а Лефериль продолжал:

— Я не только друг вашего отца, но я был и другом вашей матери и поклялся ей присматривать за вами.

— Как! Вы?

— Да, милый друг, и я надеюсь, что честно исполнил поручение вашей матери, которое она сделала мне перед смертью; я ни на минуту не выпускал вас из виду; вы напроказили, очень напроказили.

— Но мой отец…

— Ваш отец — старый солдат; он человек цельный, у него есть определенные, неизменные убеждения, он признает одну только дисциплину; он не понимает, что в молодости нужно же пошалить, но он человек светский с ног до головы.

— Я знаю, сударь, и первый готов утверждать это; часто мне хотелось с ним повидаться, поговорить, признаться ему в своих ошибках; он постоянно меня отталкивал, упорно не хотел меня выслушать.

— Это — несчастье, большое несчастье; выкушайте-ка еще коньяку — отлично помогает пищеварению; но то, чего вам не удалось сделать, сделал я: я хотел вывести вас на широкую дорогу и спасти вас от вас самих.

— Вы! — вскричал Шарль с радостным изумлением.

— Я самый; слушайте: я добился от капитана уплаты ваших долгов, вы теперь не должны ни единой душе.

— Может ли быть? Вы этого добились?

— Вот вам, — сказал он, бросая на стол сверток бумаг, — возьмите, тут все ваши оплаченные обязательства.

— Правда! — вскричал молодой человек, окидывая взглядом бумаги. — Наконец-то я свободен!

— Свободен как воздух; знаете, пришлось заплатить 7700 ливров, кроме неустоек.

— О, как я вам обязан! — вскричал Шарль, протягивая Леферилю руку.

— Вы мне ничем не обязаны, милое дитя, — отвечал тот, крепко пожимая протянутую руку, — напротив, я вам обязан тем, что вы дали мне случай оказать вам услугу; выпейте немножко рому, этот напиток очень полезен после кофе. Ну, так слушайте.

— Я весь — внимание.

— Вы натворили много глупостей…

— Это правда, — перебил молодой человек, наливая себе рому, — но за это я жестоко наказан: клянусь вам, я теперь исправился.

— Надеюсь, дитя мое, но во всяком случае оставаться в Париже теперь для вас невозможно, по крайней мере, в течение нескольких лет; нужно, чтобы о вас позабыли.

— Совершенная правда, я понимаю, что мне следует уехать как можно скорее. Если бы это зависело только от меня, то я уже давно бы уехал, но ведь вы знаете, что у меня совершенно не было средств.

— В добрый час, я очень рад от вас это слышать; теперь я вижу, что имел основание поручиться за вас перед вашим отцом.

— Я вас не понимаю, сударь.

— Ваш отец долго упирался, прежде чем согласился на то, что я от него требовал, но наконец я добился от него одной вещи, поручившись, что вы примете известные условия. Он не хотел верить вашему исправлению.