Тайные чары великой Индии - Эмар Густав. Страница 11

— Она удобна для роли, которую он здесь играет, дорогой Октавио, и эта маска вас беспокоит, — сказала она с милою насмешливостью. — О, Бог мой! Вы сами разве то, чем кажетесь? Неправда ли, нет? Мы все носим маски здесь, даже страшный капитан Кильд.

— Что касается его, — сказал глухой голос, — она с него спала.

Молодые люди обернулись, удерживая крик ужаса.

Гарриэта Дюмбар в своем уголке, куда она спряталась, дрожала, как лист.

— Что это значит? — вскричал охотник, приближаясь к лейтенанту, бледному, неподвижно стоящему у двери, в которую он только что вошел.

Блю-Девиль его холодно остановил одним движением.

— Я хочу сказать, — продолжал он, — что если наши маски еще скрывают наше инкогнито, то маска капитана Кильда упала благодаря моим стараниям, и мне удалось открыть его лицо.

— Возможно ли! — вскричала донна Розарио, складывая руки.

— Вам удалось! — сказал охотник с радостью.

— Да, благодаря указаниям, которые вы мне оставили, сеньор, и за которые я вам благодарен.

— Итак, вы его видели?

— Да, совершенно открыто, лицом к лицу, в продолжение получаса, когда он и не подозревал, что за ним наблюдаю.

— Вот почему вы, входя…

— Я произнес слова, которые вы слышали, сеньор. Вы боитесь, — прибавил он с насмешливой улыбкой, — что я подслушал ваш разговор; успокойтесь; я слушаю, когда меня что-либо может сильно интересовать. Только последние слова сеньоры достигли до моих ушей.

— Все равно, сеньор, — ответила донна Розарио, — вы не услыхали бы ничего дурного о себе, что не часто случается; но умоляю вас, говорите об этом человеке.

— Я нарочно для этого пришел, сеньора, времени мало, я буду краток. Человек, который начальствует над этими бандитами и называет себя Кильдом, молод, ему едва тридцать лет; лицо его темно-оливкового цвета; его можно принять за испанца; он красив той роковой красотой, которая обусловливает дурные наклонности и дышит грабежом и убийствами; под именем Гарри Брауна, которому он доставил ужасную известность, он был объявлен правительством Соединенных Штатов вне закона. Теперь, действительно ли это имя его имя? или это псевдоним, под которым скрывается еще более кровожадная личность? Я этого не знаю, но скоро узнаю; и кто знает? Может быть, этот так называемый Гарри Браун никто более, как тот же самый Корнелио Бустаментэ, которого портрет вы мне описывали, сеньорита?

— Не знаю почему, слушая вас, мне пришла та же мысль, сеньор; и чем более я размышляю, тем более она мне кажется правдоподобною, тем более этот Корнелио Бустаментэ был друг, обязанный многим дону Мигуэлю Тадео де Кастель-Леон.

— И он стал душою страшной интриги, направленной против вас, и жертвой которой сделались вы, — ответил с живостью лейтенант, — но дон Мигуэль Тадео, этот проклятый демон, который держит все нити этой кровавой и отвратительной комбинации, где он? Что он делает? Как он сумел скрыть от нас свои следы? Вот что нам необходимо знать и что я скоро узнаю, клянусь вам. если Бог мне поможет.

— Но как, какими средствами? — воскликнул охотник.

— Это касается только меня, сеньор, — сказал немного сухо лейтенант, — я держу нить, и скоро весь моток будет у меня в руках; верьте мне и оставьте меня действовать; я поклялся мистеру Валентину Гиллуа иметь успех, и я буду его иметь, или мой труп останется на песке здешних степей.

— О, сеньор Блю-Девиль, я вам вполне верю.

— Я вам благодарен, сеньорита, но мы теряем драгоценное время, оно идет; сеньор Рамирес, пора вам за мною следовать.

— Уже! — не могла удержаться молодая девушка, чтоб не вскрикнуть.

— Это необходимо, чтоб вновь увидеться, моя обожаемая Розарио; сеньор Блю-Девиль, я у вас прошу только пять минут, чтоб проститься с сеньорой.

— Пять минут извольте, но ни одной больше, — ответил лейтенант, поднял занавесь и исчез.

Расставание молодых людей было ужасно; ни тот ни другой не могли с ним примириться; донна Розарио рыдала, ломая руки с отчаяния; наконец охотнику удалось вырваться из ее объятий, а, поручив ее, почти бесчувственную, попечениям Гарриэты Дюмбар, сам, полусумасшедший от горя, кинулся вон, бросив вполголоса последнее прости той, которую он любил такой чистой, глубокой страстью; сердце его разбилось; в несколько минут он едва пришел в себя, — если б Блю-Девиль не поддержал его, он упал бы с первого шага.

Лейтенант с отеческой заботливостью беспрепятственно провел его по лагерю, и когда тот стал удаляться, все еще шатаясь и разбитый горем, то он следил во мраке за его тенью, которая исчезала все более и более, и наконец прошептал:

— Бедный молодой человек! какая душа! какое сердце! О да, я спасу этих детей! Бог не допустит к вечному страданию эти чистые, невинные души.

Он медленными шагами вернулся, чтоб занять место, которое он себе выбрал около палатки донны Розарио, отпустил Пелона и, завернувшись в плащ, лег на землю и закрыл глаза.

До рассвета он оставался неподвижен на голой и мокрой земле; спал ли он? Он один мог ответить на это.

Глава IV. Кто был в действительности Бенито Рамирес

Мы на время оставим достойного капитана Кильда, которого не замедлим скоро опять увидеть, и вернемся в подземный грот, где мы оставили несколько личностей, очень важных и симпатичных в нашем рассказе…

Кончив экспедицию в пользу эмигрантов, охотники нашли нужным остаться под прикрытием подземного грота; не то чтоб они боялись отплаты Индейцев-кроу, очевидно, те их не узнали в первую минуту их бегства, а после и не старались разузнавать; причина этого добровольного затворничества была очень важная; Валентин ожидал, как говорил он, новостей и не хотел ничего предпринимать, не получив их.

Курумилла и Навая одни исключались из принятых мер; благодаря этому исключению Линго и получил тяжелый урок.

Курумилла и Навая были передовыми между товарищами; они разделили между собою окрестность подземного грота и беспрестанно осматривали кусты.

Встреча Линго с Наваем открыла охотникам, что за люди были те, которых они защищали от неизбежной гибели.

Мы должны отдать справедливость Валентину Гиллуа, что, убедившись, что люди, которых он защищал, негодяи, он все-таки не пожалел о сделанном для них. Не потому, что он интересовался бы их участью, но из-за женщин и детей, которые, наверное, были при них, хотя женщины и дети, вероятно, были ими похищены для торговли ими; несмотря на таинственность, которою окружил себя капитан Кильд, истина стала показываться, и важные подозрения зародились о страшном ремесле, которым он занимался.

Таково было положение дела в ту минуту, когда мы проникаем в грот Воладеро.

Четыре дня прошли после сражения с кроу; тридцать белых и темных охотников под руководством Валентина Гиллуа занимались чисткой оружия и приведением его в порядок, приготовляли провизию на несколько дней в сумках, застегнутых ремнями, и наконец занимались всем тем, что необходимо было к предшествующей экспедиции.

Было около полудня, куски дичи и несколько разбросанных там и сям сухарей свидетельствовали, что охотники только что окончили обед.

— Что, мы готовы, товарищи? — спросил Валентин Гиллуа, который занимался тем же, что и другие.

— Да, мы готовы, — ответил Бальюмер.

— Итак, отправляемся! Сегодня вечером нам надо расположиться лагерем за шесть лье отсюда.

— Значит, — сказал Кастор, — вы решились?

— Совершенно решился, — ответил Валентин, — впрочем, мы сегодня вечером узнаем, в чем дело.

— Но Навая и Курумилла нас оставили, как и всегда, с восходом солнца; где же они нас догонят? — спросил Бальюмер.

— Об этом не беспокойтесь, — сказал Валентин, — я их послал вперед не для того, чтобы приготовлять наши жилища, а чтобы очистить дорогу и выбрать место для лагеря.

— Значит, ничто нас не задерживает? — сказал Кастор.

— Ничего, — ответил Валентин.

— Идем, идем! — закричали в один голос охотники.