Тунеядцы Нового Моста - Эмар Густав. Страница 63

Он поцеловал ей руку и, смеясь, быстро пошел к двери.

— Но… — начала она.

— Да, да, будьте спокойны, милая сестра; я скажу герцогу, что вам это очень неприятно, но что вы наконец уступили очевидности, и он может рассчитывать на вас. Прощайте, прощайте!

Де Лектур мигом исчез за дверью.

Герцогиня с минуту посмотрела ему вслед, повела плечами, как-то особенно улыбнулась и искоса взглянула в зеркало, в котором отражалась ее прелестная фигура.

— Он правду говорит, — прошептала она, засмеявшись, — я горю нетерпением исполнить то, чего герцог от меня требует.

Герцогиня свистнула в хорошенький золотой свисток.

— Попросите графиню дю Люк, — приказала она вошедшей камеристке.

ГЛАВА XII. В которой читатель присутствует при разговоре двух прелестных розовых демонов

Графиня дю Люк и Мария де Бетюн воспитывались вместе и хотя после замужества жили далеко друг от друга — герцогиня в Пуатье, а графиня в Мо-вере, но поддерживали до некоторой степени свои дружеские отношения. Когда вследствие беспрестанных ссор с двором герцогу де Рогану пришлось вести скитальческую жизнь и часто скрываться, он счел за лучшее поместить жену, которую боготворил, у ее отца, герцога Сюлли, в Париже: тут никто не посмел бы ее тронуть, во-первых, а во-вторых, он сохранял таким образом при дворе и почти в совете министров верного, умного сообщника, который стал бы предупреждать его обо всех кознях врагов. По странному стечению обстоятельств в это самое время размолвка с мужем сделала Жанну совершенно свободной. Она могла жить где хотела, и первой ее мыслью по приезде в Париж, на улицу Серизе, было отыскать подругу. Обе были очень рады снова увидеться, но не решались сразу отнестись друг к другу с полной откровенностью. Особенно мадам дю Люк была так сдержанна, что поражала герцогиню. Ее это заинтриговало, подстрекнуло ее любопытство ипробудило в ней желание непременно по-прежнему заглянуть в душу подруги. В тот день, когда мы видим Жанну у герцогини, она приехала к ней в третий раз, предупредив письмом о своем приезде.

Заметим мимоходом, что хотя герцогиня часто слышала о графе дю Люке, но никогда не видела его в лицо.

Дамы расцеловались, и герцогиня, усадив Жанну у камина, заперла дверь, чтобы им никто не помешал.

— Теперь я в твоем распоряжении, моя прелесть, — сказала она с улыбкой, — мы можем говорить, не стесняясь. Ты ведь останешься у меня сегодня?

— Милая Мари, ты так радостно и так мило меня встречаешь, что я бы с удовольствием осталась у тебя как можно дольше.

— Кто же тебе мешает?

— Да ведь ты знаешь, я живу на краю города, приехала на лошади с моим мажордомом и, правду сказать, боюсь в темноте ехать с ним одним домой; мэтр Ресту хоть и очень храбрый человек, но никогда не отличался неустрашимостью какого-нибудь Роланда или Рено.

— Ни даже Амадиса Галльского, не правда ли, милая? — произнесла с хитрой улыбкой герцогиня.

— Нет, злая. Впрочем, ему уже около пятидесяти, а это ведь безопасный возраст.

— Ну, я смотрю на это иначе. Лета, по-моему, ничего не значат; я сужу по лицу. Так с чего же мы начнем?

— Сначала поговорим; я приехала именно для этого; и поговорим совершенно откровенно, если позволишь, милая Мари.

— О, Жанна! Наконец-то ты решилась отбросить свою сдержанность!

— Ах, милая, мне обстоятельства не позволяли держаться иначе!

— А теперь они разве переменились?

— Нет, но теперь мне нужны твой совет и твоя помощь.

— Заранее обещаю тебе исполнить все. Что же случилось?

— Милая Мари, мое положение невыносимо; я хочу во что бы то ни стало выйти из него.

— Как! Разве твой муж…

— Мой муж два месяца тому назад оставил меня, обвинил в обмане, осыпав оскорблениями и дав честное слово, что никогда не простит обиды, которую я ему будто бы нанесла.

— О Боже мой! Как же ты мне об этом до сих пор ни слова не говорила?

— Я не решалась. Я невинна, Мари, клянусь тебе, не только делом невинна, но даже мыслью.

— О, я верю тебе!

— Несмотря на все это, я люблю мужа так же страстно, как в первые дни замужества; но я хочу защитить и свою честь. Я хочу отомстить ему!

— Понимаю тебя и непременно помогу, Жанна.

— Ты должна помочь, Мари, потому что ты всему причиной.

— Я? — с удивлением спросила герцогиня.

— Да, ты. О, не тревожься, милая! Ты сделала это невольно. Вот в чем дело: мой муж уехал раз в Париж в десятом часу вечера; вдруг является какой-то человек, просит принять его, говоря, что имеет важные депеши к графу дю Люку, и называет себя бароном де Сераком. Теперь я знаю, что так всегда называет себя твой муж, когда путешествует и хочет сохранить инкогнито, но тогда не знала, к несчастью. Хотя у меня правило никого не принимать к себе во время отсутствия мужа, но тут, сама не знаю, отчего я приняла барона де Серака; кроме того, муж хотел вернуться вечером, и я боялась, что он будет недоволен, если я не приму человека, называвшего себя его знакомым. Барон передал мне через слугу письмо, написанное твоей рукой; ты писала, что он один из самых хороших твоих друзей. Барон провел у нас два дня и уехал с каким-то господином де Лектуром, который за ним приехал.

— Да, да, — сказала герцогиня, — де Лектур его молочный брат и неизменный друг. Ах, Боже мой! Бедная моя Жанна!

— Муж, — продолжала Жанна, — пробыв в Париже гораздо дольше, чем предполагал, вернулся, когда барон уже уехал. Я рассказала ему все и затем позабыла всю эту историю. Прошло несколько дней. Граф опять уехал в Париж. Вдруг в замок во весь опор приезжает какой-то солдат в мундире швейцарского полка. Это был барон де Серак. Его преследовали, голова его была оценена. Я его спрятала. Через два дня является граф — бледный, растерянный; он резко, даже грубо обошелся со мной и сделал страшную сцену, которой я до сих пор не могу понять. В деревню наехали солдаты; им велено было обыскать хижины и замки, чтобы схватить герцога де Рогана. По указанию мужа я перевела его в секретную комнату; потом граф впустил солдат и дал им осмотреть замок. Когда они уехали, он отворил секретную комнату и остолбенел, увидев твоего мужа. Ему удалось сдержать свое волнение, и он показал герцогу только холодность; герцога, конечно, это очень удивило. Распорядившись, чтобы он мог безопасно уехать, граф подошел ко мне, грозно на меня посмотрел и, толкнув меня так, что я чуть не упала, сказал: — «Прощайте; этот человек ваш любовник; не старайтесь обмануть меня; у меня есть доказательства; мы больше никогда не увидимся!» Он уехал и не возвращался.

Жанна откинулась на спинку кресла и, закрыв лицо руками, горько зарыдала. Не меньше ее огорченная и встревоженная герцогиня старалась утешить ее.

— О, моя бедная Жанна! — вскричала она, лаская ее. — Да что же это граф… Да ведь это чистое безумие!.. Да он не любит тебя, значит?

— Любит, Мари, но по-своему, так, как любят эгоисты — для себя одного. О Боже мой! — воскликнула она почти со злостью. — Да из чего же созданы мужчины, которых ставят выше нас, что они не умеют отличить истинной любви от лживой?

— Милая Жанна, — произнесла иронично, почти цинично улыбнувшись, герцогиня, — вся вина честных женщин в том, что они слишком откровенно показывают мужьям свою любовь. Надо мучить их, как мучают продажные женщины, тогда они будут у ног своих жен. Им досадно, зачем мы целомудренны; им хотелось бы убить в нас стыдливость, и, так как это не удается, они идут вымаливать грубых наслаждений у разных презренных женщин. С тобой, моя добрая Жанна, случилось то же, что случается с тысячами других честных женщин.

— О, Мари! Как это можно!

— Да, да, милочка. Что делать? Правду тяжело слышать. Покорись, бедное дитя, или гордо подними голову и, опираясь на свою любовь, на свое звание матери и честной женщины, заставь себя бороться тем же оружием, с помощью которого у тебя отняли мужа.

Жанна дю Люк подняла голову, несколько минуте каким-то странным выражением смотрела на подругу и отрывисто, точно не договаривая слова, сказала, стиснув зубы: