Великий предводитель аукасов - Эмар Густав. Страница 46

Дон Тадео внимательно поглядел на сенатора. Он не мог удержаться, чтобы не выразить сожаления, видя, как переменился за это время доблестный сановник. Сенатор почтительно поклонился. Дон Тадео отдал ему поклон и указал на кресло.

— Ну, дон Рамон, — сказал он дружественно, — вы, конечно, принадлежите к числу патриотов, которые готовы жертвовать имуществом и жизнью для спасения отечества?

— Я? Д-да, — глухо отвечал дон Рамон. — Но больше всего я люблю свободу и не намерен участвовать в войне, которая вот-вот вспыхнет в Чили. Я из тех людей, которым хорошо живется только в уединении. Бури жизни не для меня, и я охотно уступаю их другим.

— Другими словами, дон Рамон, — с улыбкой сказал дон Тадео, — это значит, что вы жалуетесь на свое пребывание в Вальдивии?

— О нет! — живо воскликнул сенатор. — Нет, совсем напротив. Но с некоторых пор я сделался, так сказать, игрушкой судьбы и теперь невольно трепещу: не случилось бы какого нового несчастья. Я пребываю в вечном страхе.

— Успокойтесь, дон Рамон, вы теперь в безопасности, — сказал дон Тадео и с умыслом прибавил:

— По крайней мере, в настоящую минуту.

Это прибавление заставило затрепетать сенатора.

— Как? — спросил он, дрожа всеми членами. — Что вы хотите этим сказать, дон Тадео?

— Ничего страшного для вас. Но, знаете, военные успехи вообще так ненадежны.

— О да, ужасно ненадежны! А потому у меня одно желание: возвратиться к семейству. О, только бы мне добраться до моей усадьбы близ Сант-Яго, тогда, клянусь всем для меня священным, я поселюсь в ней тихо и мирно, в кругу своей семьи, бросив всякие дела и предоставив другим, более достойным, заботиться о благе отечества…

— Вы, кажется, не всегда держались таких мыслей…

— Увы, ваше превосходительство! И это причина всех моих несчастий. Кровавыми слезами оплакиваю свои заблуждения. Как я мог из-за глупого честолюбия решиться…

— Очень хорошо, — сказал дон Тадео, прерывая эти слезные излияния, — к счастью, я могу возвратить вам то, чего вы лишились.

— О, говорите, говорите! Из-за этого я готов на все…

— Даже воротиться в арауканский стан? — зло пошутил дон Тадео.

Сенатор вздрогнул, еще пуще побледнел и вскричал дрожащим голосом:

— Нет, я готов скорей тысячу раз умереть, чем попасть в лапы этих бесчеловечных варваров.

— Насколько мне известно, вам нечего на них жаловаться.

— Если не на них лично, так…

— Ну, оставим это, — сказал дон Тадео. — У меня есть к вам дело, потрудитесь выслушать внимательно.

— Слушаю, — отвечал сенатор, почтительно наклоняя голову.

Вошел дон Грегорио.

— Что нового? — спросил дон Тадео.

— Пришел этот индеец, Коан, который был проводником наших войск. Он говорит, что должен передать вам важные вести.

— Скорее, скорее! Пусть войдет! — вскричал дон Тадео, вскакивая со стула, совершенно забыв о сенаторе.

Тот вздохнул свободнее. Он подумал, что про него совсем забыли, и решил ускользнуть за двери. Дон Тадео заметил это.

— Сенатор, — сказал он ему, — наш разговор еще не окончен.

Дон Рамон, пойманный на месте преступления, захлебываясь от поспешности, вынужден был принести свои извинения. Увы! Ему пришлось снова усесться и ждать, что будет. Сенатор глубоко вздохнул.

В это время дверь отворилась, и вошел Жоан.

Дон Тадео пошел ему навстречу.

— С каким известием вы пришли? — спросил он. — Не случилось ли чего? Говорите, говорите, мой друг.

— Когда я оставил стан бледнолицых, они были готовы идти по следам Антинагуэля.

— Да наградит их Бог! — вскричал дон Тадео, подымая глаза к небу, и всплеснул руками.

— Мой отец был ночью печален, его сердце разрывалось, когда он оставил нас.

— Да, да!

— Дон Валентин, прежде чем отправиться по следам, почувствовал в сердце жалость, вспомнив о том, как беспокоился мой отец. Он приказал своему брату с голубиными глазами написать вам это письмо, а мне доставить его.

С этими словами он вынул письмо, которое было тщательно спрятано под повязкой, охватывающей его лоб, и подал дону Тадео. Тот быстро взял его и стал

пожирать глазами.

— Спасибо! — сказал он, прижимая письмо к груди и пожимая руку индейца. — Спасибо! Мой брат сердечный человек, его преданность возвращает мне бодрость. Он останется со мною и, когда настанет время, проводит меня к дочери.

— Мой отец может положиться на меня, — просто отвечал Жоан.

— Я уверен в этом, Жоан. Сегодня не в первый раз я узнал вашу верность и честность. Вы останетесь у меня, мы станем говорить о наших друзьях и тем разгоним свою тревогу.

— Для моего отца я то же, что конь для всадника, — почтительно отвечал Жоан и, поклонившись, хотел выйти.

— Задержитесь на минуту! — сказал дон Тадео, ударив в ладони. Явился слуга.

— Я приказываю, — повелительно сказал дон Тадео, — всемерно заботиться об этом воине. Он мой друг и волен делать, что хочет. Выдавать ему все, что он потребует. — И затем, обращаясь к Жоану, прибавил:— Теперь, мой друг, можете идти.

Индеец вышел, сопровождаемый слугою.

— Славный человек! — сказал вслед ему дон Тадео.

— Да, — лицемерно отвечал дон Рамон, — для дикаря это предостойный молодой человек.

Звуки этого пискливого голоса напомнили дону Тадео о делах. Он взглянул на сенатора, который смиренно поглядывал на него.

— Ах, — сказал он, — я было и забыл про вас, дон Рамон.

Сенатор прикусил язычок и проклинал себя за неуместное замечание.

— Вы мне, кажется, говорили, — начал дон Тадео, — что дорого дали бы за то, чтобы добраться до своей усадьбы?

Сенатор утвердительно кивнул головою, боясь снова выдать себя даже единым словом.

— Ну, так я могу доставить вам то, в чем вы уже начали отчаиваться. Вы отправитесь сейчас в Консепсьон.

— Я?

— Да, вы, самолично. Приехав в Консепсьон, вы отдадите письмо генералу Фуэнтесу, начальствующему над войсками провинции. Исполнив это поручение, вы можете отправляться куда угодно. Только помните, что за вами будут следить и что если я не получу ответа от генерала Фуэнтеса, то отыщу вас где бы то ни было и тогда за неисполнение поручения вы подвергнетесь строгому взысканию.