Вождь окасов - Эмар Густав. Страница 26

При этих словах, произнесенных твердым голосом, трепет пробежал по рядам народа, собравшегося вокруг трупа. Колдун сначала окинул взором присутствующих, потом, потупив глаза, скрестил руки и как будто собирался с мыслями.

Ароканы допускают только один род смерти, а именно смерть на поле битвы. Они не предполагают, чтобы можно было лишиться жизни от болезни или от какого-нибудь случая; а потому смерть человека, умершего не на сражении, всегда приписывают чьему-нибудь влиянию; они убеждены, что враг покойника убил его. В этом убеждении, на похоронах родственники и друзья умершего всегда обращаются к колдуну, чтобы он указал им убийцу. Колдун необходимо должен указать на кого-нибудь; напрасно стал бы он растолковывать огорченным родственникам, что смерть покойника совершенно естественна: бешенство их немедленно обратилось бы против него, и он сам сделался бы их жертвой. Следовательно, колдун не может колебаться; на убийцу тем легче указать, что он не существует и что колдун не боится ошибиться. Впрочем, чтобы согласовать свои интересы с интересами родственников, которые требуют жертвы, он всегда выдает одного из своих врагов; если же, что бывает редко, у колдуна врагов нет, он выбирает наудачу. Мнимого убийцу, несмотря ни на какие уверения в невинности, безжалостно умерщвляют. Понятно, как опасен подобный обычай и какое влияние должен иметь колдун, и мы принуждены признаться, что он без малейшей совестливости употребляет это влияние во зло во всех обстоятельствах.

Новые лица, в числе которых находились Валентин Гиллуа и его друг, въехали в селение. Привлеченные любопытством, они приблизились к толпе, стоявшей перед трупом. Французы ничего не понимали в этой сцене, но когда проводник их объяснил им ее вкратце, они стали наблюдать с величайшим интересом за различными движениями дикарей.

– Ну, – продолжал ульмен через минуту, – разве отец мой не знает имени человека, от которого мы должны потребовать отчета в убийстве?

– Знаю, – отвечал колдун мрачным голосом.

– Так зачем же он хранит молчание, когда труп вопиет о мщении?

– Оттого, – отвечал колдун, смотря на этот раз прямо в лицо только что приехавшему вождю, – что есть могущественные люди, которые насмехаются над человеческим правосудием.

Глаза толпы тотчас обратились на того, на которого колдун по-видимому указывал косвенно.

– Виновный, – вскричал громко ульмен, – какого бы ни было его звание, не избавится от моего справедливого мщения; говори без опасения; клянусь тебе, что тот, чье имя ты произнесешь, будет убит.

Колдун выпрямился, медленно поднял руку и, посреди всеобщего молчания, указал пальцем на вождя, который предложил так дружески гостеприимство иностранцам.

– Исполни же свою клятву, ульмен, – сказал он громким голосом, – вот убийца твоего отца! Трангуаль Ланек – Глубокий Овраг – посредством порчи умертвил его.

Сказав это, колдун закрыл себе лицо, как будто был угнетаем горестью сделанного им указания. При страшных словах его совершенное безмолвие воцарилось в народе. Трангуаль Ланек был последний, кого осмелились бы подозревать; он был любим и уважаем всеми за свое мужество, чистосердечие и великодушие.

Когда прошла первая минута удивления, в толпе сделалось большое движение; каждый спешил отодвинуться от мнимого убийцы, который остался один, лицом к лицу с тем, в чьей смерти его обвиняли. Трангуаль Ланек однако ж был по-прежнему бесстрастен; презрительная улыбка скользнула по губам его; он сошел с лошади и ждал. Ульмен медленно подошел к нему и сказал печальным голосом:

– Зачем ты убил моего отца, Трангуаль Ланек? Он тебя любил, а я разве не был твоим другом?

– Я не убивал твоего отца, Курумилла – Черное Золото, – отвечал вождь тоном чистосердечия, который убедил бы каждого, предубежденного менее, чем тот, к которому он обращался.

– Это сказал колдун.

– Он лжет.

– Нет, колдун не может лгать; он вдохновлен Пиллианом; ты, твоя жена и твои дети умрете... так предписывает закон.

Не удостаивая ответом, Трангуаль Ланек бросил оружие и стал возле кровавого столба, врытого перед той хижиной, в которой заключается священный кумир.

Толпа тотчас образовала круг, центром которого сделался столб. Жена и дети мнимого преступника были приведены. Немедленно начали делать приготовления к казни, так как похороны убитого не могли быть совершены прежде казни убийцы. Колдун торжествовал. Единственный человек, несколько раз осмеливавшийся восставать против его плутней, длжен был умереть, и он делался отныне неограниченным властелином племени.

По знаку Курумиллы, два индейца схватили Трангуаль Ланека и, несмотря на слезы и рыдания его жены и детей, начали привязывать несчастного к столбу.

Французы присутствовали при этом ужасном зрелище. Луи был возмущен лукавством колдуна и легковерием индейцев.

– О! – сказал он своему другу. – Мы не должны допускать этого убийства.

– Гм! – прошептал Валентин, крутя свои белокурые усы и осматриваясь вокруг. – Они многочисленны.

– Так что ж теперь, – возразил Луи с жаром, – я не хочу быть свидетелем подобного беззакония... и если бы мне пришлось погибнуть, я все-таки намерен постараться спасти этого несчастного, который так чистосердечно предложил нам свою дружбу.

– Дело в том, – сказал Валентин задумчиво, – что Трангуаль Ланек, как они его называют, честный человек, к которому я чувствую сильную симпатию; но что можем мы сделать?

– Броситься между ним и его врагами, – вскричал Луи, схватив пистолеты, – мы все-таки убьем каждый пять или шесть человек.

– Да, а другие убьют нас и мы все-таки не успеем спасти того, для которого принесем себя в жертву. Нет, это плохое средство, придумаем другое...

– Поспешим, казнь начинается. Валентин ударил себя по лбу.

– А! – сказал он вдруг с плутовской улыбкой. – Я придумал славную штуку... предоставь все дело мне; мое прежнее ремесло фигляра, кажется, поможет нам; но ради Бога, обещай мне оставаться спокойным.

– Клянусь, если ты его спасешь.

– Будь спокоен – нашла коса на камень; я докажу этим дикарям, что я похитрее их.

Валентин пришпорил лошадь и въехал в середину круга.

– Остановитесь на минуту, – сказал он громким голосом.

При неожиданном появлении молодого француза, которого до сих пор никто из индейцев не замечал, они все обернулись и взглянули на него с удивлением. Луи, положив руку на свою шпагу, с беспокойством следил за движениями своего друга, готовый прийти к нему на помощь.

– Прекратим шутки, – продолжал Валентин, – мы не имеем времени забавляться; вы дураки и ваш колдун насмехается над вами. Как вы торопитесь! Ни с того ни с сего хотите убить человека! Но нет, я не позволю вам сделать глупость...

Подбоченившись, Валентин неустрашимо окинул взором все собрание. Индейцы, по своему обыкновению, выслушали эту странную речь совершенно бесстрастно, ни одним жестом не выказав своего удивления. Курумилла подошел к молодому человеку и холодно сказал ему:

– Пусть удалится мой бледный брат; он не знает законов пуэльчесов; этот человек осужден и должен умереть: его назначил колдун.

– Вы дураки, – сказал Валентин, пожимая плечами, – ваш колдун такой же колдун, как я окас; повторяю вам, что он насмехается над вами, и я вам это докажу, если хотите.

– Что говорит отец мой? – спросил Курумилла колдуна, который безмолвно и неподвижно стоял возле трупа.

Колдун улыбнулся презрительно.

– Когда же белые говорили правду? – отвечал он с насмешкой. – Пусть этот чужестранец докажет свои слова, если может.

– Хорошо! – возразил ульмен. – Бледнолицый может говорить.

– Несмотря на непоколебимую уверенность этого человека, – вскричал Валентин, – мне нетрудно доказать вам, что он обманщик.

– Мы ждем, – сказал Курумилла.

Индейцы приблизились с любопытством. Луи не понимал намерений своего друга; он угадывал, что какая-либо забавная идея пришла ему в голову, и с таким же нетерпением как и другие желал знать, как он выпутается из затруднения.