Завещание ночи - Бенедиктов Кирилл Станиславович. Страница 17

Я собрал бокалы и отправился на кухню. Внезапно я понял, почему мне не хочется ехать к ДД, — меня беспокоила возможная встреча с его дедом, который отчего-то вдруг возжелал меня видеть. Я, однако, подобным желанием не горел. Было у меня ощущение, что я попал в сердцевину отвратительной паучьей сети, в зону какой-то повышенной активности, где все, кроме меня, знали цели и правила игры. И не могу сказать, что ощущение это мне нравилось.

Слушая доносившиеся из комнаты звуки чеканной латинской речи — ДД, видимо, начал цитировать Цезаря в подлиннике, — я крутил бокалы по полированной поверхности разделочного стола и соображая, как вести себя в гостях у Лопухина. Присутствие Наташи, хотел того Дмитрий Дмитриевич или нет, сильно затрудняло проведение секретных переговоров. Значит, подумал я, ежели сидеть тихо, не отрываться от компании и порядочно набраться, переговоров можно избежать. В то же время, конечно, было бы безумно интересно узнать, что же все-таки там за возня такая вокруг этих древних побрякушек и каким образом у моего лысого приятеля оказалась натуральная инкская золотая вещица. Но тут уж придется твердо выбирать, сказал я себе: либо Наташа и Крым, либо тайны и подзатыльники. В конце концов, меньше знаешь — крепче спишь.

Окрыленный этой народной мудростью, я вернулся к обществу. Общество уже собиралось уходить, Лопухин приплясывал вокруг Наташи (как могла бы, например, приплясывать Эйфелева башня) и пытался накинуть ей что-либо на плечи, но поскольку она приехала в маечке, то это ему никак не удавалось.

— Натуль, — сказал я, — возьми мою кожанку, вечером прохладно будет…

— Не хочу, — капризно сказала она. — Ты возьми, если замерзну, отдашь.

Я послушно натянул кожаную куртку и ощутил, как что-то больно стукнуло меня по бедру. Я поморщился — это был кастет, который я постоянно забываю в кармане, хотя карман от этого отвисает. Секунду я раздумывал, доставать его или же не стоит, потом все же решил оставить — частично из-за того, что не хотелось демонстрировать его ДД и Наташе, частично из-за смутного предчувствия, что на вчерашнем визите неприятности мои не кончились.

Я открыл секретный замок, и мы двинулись в путь.

7. МОСКВА, 1991 год. БОЙ С ТЕНЬЮ.

Лопухин жил в центре, причем не просто в центре, а на Арбате, в огромном старинном доме, как и подобает представителю истинной русской интеллигенции. Я лично старые дома не люблю, мне почему-то кажется, что в таких домахх на психику обязательно должен давить груз прожитых здесь прежде жизней. Но ДД, видимо, привык и не смущался, а Наташа просто пришла в восторг, и призналась, что именно в таком доме она и мечтала жить всегда.

Мы поднялись на грохочущем лифте со старомодными деревянными дверями на пятый этаж и вышли на гулкую лестничную клетку. Лопухин подергал металлический язычок звонка, и в глубине квартиры залился чистый серебряный колокольчик.

— Класс, да? — шепнула Наташа. Я неохотно кивнул. За всеми этими атрибутами старого доброго прошлого проглядывало какое-то настораживающее пижонство. Все-таки я очень конкретный и современный человек.

Лопухин позвонил еще раз, но за дверью не было слышно ни шагов, ни каких-либо иных звуков.

— Дед, очевидно, гуляет с псом, — объяснил он и полез в карман за ключами. Один за другим были открыты три замка, после чего дверь, зловеще заскрипев, стала под собственной тяжестью медленно распахиваться, открывая темное чрево квартиры. Мы вошли внутрь.

Там пахло старыми книгами и хорошим трубочным табаком. Лопухин включил свет, и под высоченным, метров в пять, потолком зажглась пыльная лампочка. Мы находились в прихожей: по крайней мере, разумно было бы предположить, что помещение перед дверью играет роль прихожей, но в эту так называемую прихожую могла войти почти вся моя квартира (если не считать кухни).

— Раздевайтесь, — сказал ДД. — Обувь не снимайте, у нас довольно грязно. Прошу всех в мою келью.

В келье, помимо запаха книг и табака, отчетливо пахло псиной. Подстилка, принадлежащая источнику запаха, располагалась в трогательной близости от изголовья низкой Димкиной тахты. Кроме этих двух спальных мест, в келье имели место быть титанический письменный стол и уходившие к недосягаемому потолку книжные полки темного дерева. Из светских атрибутов наличествовали водруженная на груду каких-то рукописей и рисунков гитара и прикрепленная к стене над тахтой шпага. В целом, на мой взгляд, обиталище было мрачное и совсем не жилое.

— Очень уютно, — сказал я, посчитав, что пришла пора платить по счетам: Лопухин ведь хвалил мою квартиру. — Только филина под потолком не хватает, а так все стильно.

— Здорово! — в очередной раз воскликнула Наташа (меня это начало уже потихоньку утомлять). — Так это здесь вы живете, Дима?

— Да, — сказал Лопухин. — Вообще-то у нас шесть комнат, но жилых, по сути, только четыре, да и то две сейчас пустуют. Мама в Ленинграде, у тетки, мы живем с дедом вдвоем, ну, вот еще и собака…

Он замолчал, старательно отводя взгляд от Наташи.

— А как вы достаете книги с верхних полок? — спросила она, не замечая его смущения. — Вам же должно быть страшно неудобно, хотя вы и очень высокий…

— Лесенка, — пояснил ДД. — Есть специальная лесенка, но она, по-моему, сейчас у деда в кабинете… А вас заинтересовала какая-то книга там, наверху? — он сделал движение в направлении двери, готовый, видимо, принести эту лесенку, но Наташа улыбнулась и покачала головой.

— Нет, просто интересно с технической точки зрения… Я же, в отличие от вас, естественник. Знаете, впервые вижу столько книг в одной комнате… Дима, у вас большая библиотека?

— Пятнадцать тысяч томов, — скромно сказал ДД. — Четырнадцать тысяч восемьсот шестьдесят с чем-то, если быть точным…

Я с тайной болью ждал, что сейчас вновь услышу произнесенное с придыханием «здорово», но вместо этого Наташа внимательно посмотрела на окончательно смутившегося Лопухина и задумчиво сказала:

— Должно быть, вы ужасно умный человек, Дима…— И тут Лопухин отколол странную штуку. Он поднял голову, посмотрел на нас ясным взором и произнес необычайно твердым голосом:

— Нет, Наташа. Я вовсе не такой уж умный. По-моему, я просто дурак.

Он повернулся и вышел из комнаты. Наташа недоумевающе посмотрела на меня. Я поднял брови.

— «Кто ты, красавица?» — процитировал я. — «Я — дочка Бабы Яги. А ты кто?» «А я Иван-дурак, ох, дурак…» Не знаю, Натуль, раньше за ним такого вроде бы не водилось…

Я взял ее за руку и попытался привлечь к себе, но она капризно оттолкнулась ладошками и пошла вдоль книжных полок, проводя по переплетам тонким пальчиком. Я еще раз пожал плечами и отошел к окну. Поведение Наташи было мне не совсем понятно, поведение Лопухина — тоже, но все эти проблемы казались несущественными на фоне того, что мне удалось разминуться с дедом.

Деда ДД я видел один раз мельком, лет сто назад, на вечеринке у Лопухина по случаю сдачи нашей первой сессии. Тогда он произвел на меня неприятное впечатление, хотя я не помнил точно, почему. Восстановить его облик в памяти мне тоже не удавалось, поэтому, глядя из окна на прогуливающихся внизу пенсионеров с собачками, я не мог определить, какой из них является Лопухиным-старшим.

За спиной у меня заскрипели половицы — в комнату ввалился ДД с подносом в руках. На подносе стояла бутылка вина, бокалы и две большие зеленые свечи в заплывших воском канделябрах. — Как здорово! — с придыханием сказала Наташа. Вот чего я не могу понять в женщинах, — и, наверное, не пойму никогда, — почему они так часто стараются выглядеть глупее, чем есть на самом деле?

— Еще минуточку, — попросил Лопухин, передавая мне поднос. — Где-то, кажется, были конфеты…

Пока я расставлял принесенное им хозяйство на широкой поверхности стола, явились и конфеты — «трюфели» в граненой хрустальной вазочке. Чиркнула спичка, ДД потянул за витой шнур, и комната из мрачной и необжитой тут же стала действительно уютной и таинственной. Темнота съела жуткое пустое пространство над головой, и свечи очертили тонкий размытый круг на расстоянии метра от стола.