Сад теней - Эндрюс Вирджиния. Страница 7

— Ваша потеря — мое приобретение, сэр, — ответил Малькольм. — Я уверяю вас, ее таланты не пропадут в Фоксворт Холле.

Мне показалось, что разговор зашел о рабе, которого только что перепродали.

— Может быть, мне увеличат жалованье, — сказала я.

Я, конечно, пошутила, но Малькольм не засмеялся.

— Конечно, — сказал он.

Отец поцеловал меня в щеку и печально прибавил:

— Ты отныне должна хорошо заботиться о Малькольме и не причинять ему беспокойства. Отныне его слова — закон.

Это, признаться, напугало меня, особенно, когда Джон Эмос взъерошил мои волосы.

— Да благословит и сохранит тебя Господь.

Я не знала, что ответить, поэтому просто поблагодарила его, отняла руку и села в машину.

Когда мы отъехали, я оглянулась на викторианский дом, который был для меня больше, чем просто дом. Это был приют моих мечтаний и грез, это была обитель, из которой я выглянула на свет и задумалась, что мне в нем уготовано. Я всегда чувствовала себя здесь в полной безопасности. Я покидала мой застекленный кукольный домик с его радужными окнами и волшебством интерьера, но мне уже не нужно было мечтать о нем. Отныне я буду жить в реальном мире, о котором я не могла мечтать, который существовал в бесценном кукольном домике, сформировавшем мои мечты и надежды.

Я взяла Малькольма за руку и придвинулась к нему. Он посмотрел на меня и улыбнулся. Конечно, теперь, когда мы были одни, подумала я, он будет более открыто демонстрировать свою любовь и привязанность ко мне.

— Расскажи мне о Фоксворт Холле еще, — сказала я, как будто прося рассказать детскую ночную сказку о еще одном волшебном мире.

При упоминании о его доме он выпрямился.

— Ему больше ста пятидесяти лет. Там все дышит историей. Иногда я чувствую себя в нем, как в музее, а иногда мне кажется, что я в церкви. Это самый богатый дом в этой части штата Виргиния. Но я хочу, чтобы он был самым богатым в стране, а, возможно, и в мире. Я хочу, чтобы это был замок Фоксворт, — добавил он, и в глазах блеснула холодная решимость.

Он продолжал описывать комнаты и лужайки, семейные коммерческие проекты и возможную прибыль от них. Стоило ему развить тему, как я почувствовала его чрезмерное честолюбие. Это напугало меня. Я и представить себе не могла, каким маниакальным себялюбцем он был. Все его тело и душа концентрировались на достижении поставленных целей и ничто, даже наша свадьба, уже не существовало для него.

В одной из своих книг я прочитала о том, что женщине приятно сознавать, что для ее спутника нет ничего более важного, чем она, и все его поступки продиктованы ею.

«Это истинная любовь; это подлинное единство» — была цитата, которую я не смогла забыть. Супруги должны осознавать, что они часть друг друга и помнить о повседневных нуждах и чувствах друг друга.

Когда автомобиль повернул с нашей улицы на набережную, я взглянула на Темзу, по которой вверх и вниз двигалось множество судов, спокойно, неторопливо, но достаточно размеренно, а в душе спросила себя, смогу ли я быть так же счастлива с Малькольмом.

Но тотчас одернула себя — не следует невесте предаваться таким размышлениям в день бракосочетания.

Мы поужинали в поезде. Я сильно переволновалась за день и внезапно почувствовала себя проголодавшейся.

— Очень хочется есть, — сказала я.

— В этих поездах следует тщательно делать заказ. Цены здесь возмутительные.

— Очевидно, сегодня мы могли бы сделать исключение для наших расходов. Люди нашего достатка…

— Именно поэтому мы всегда должны быть экономными. Деловое чутье требует практики и всесторонней подготовки. Именно это так привлекло меня в твоем отце. Он никогда не пускает деньги на ветер, как всякий хороший бизнесмен. Только так называемые нувориши расточительны. Их можно увидеть повсюду. Они мерзки.

Я увидела, с каким упорством он защищает эту точку зрения, а потому решила закончить разговор на этом. Я позволила ему сделать заказ на двоих, хотя и разочаровалась в его выборе и вышла из-за стола с чувством голода.

Малькольм стал что-то горячо обсуждать с другими пассажирами в поезде. В печати шла бурная дискуссия о так называемой «Красной угрозе», начатая Генеральным Прокурором США Малькольмом Пальмером. Пять членов законодательного собрания Нью-Йорка были исключены из его состава за членство в Социалистической партии.

У меня все время вертелось на языке, что это была ужасная несправедливость, но Малькольм выразил громкое одобрение, поэтому я оставила свои мысли при себе, понимая, что это, наверное, придется делать и впредь, хотя это мне ужасно не нравилось. Я плотно сжала губы, боясь, как бы слова не вылетели словно птицы из клетки, когда дверь в ней беззаботно открыта.

Спустя некоторое время дискуссия меня утомила, и я заснула, склонившись к окну. Я была физически и душевно истощена. Тьма заволокла окрестности, но то и дело то тут, то там вспыхивали огоньки в сменявших друг друга картинах, но не было ничего интересного. Когда я очнулась от дремоты, то увидела, что Малькольм спит рядом со мной.

Во время сна на лице его появилось юношеское, почти детское выражение: оно смягчилось и утратило твердость. Я считала, вернее, надеялась, что это лицо будет обращено ко мне с любовью, когда он осознает, что я действительно его жена, подруга, возлюбленная. Я смотрела на него, восхищалась тем, как он выпячивает нижнюю губу. Нам так много предстояло узнать друг о друге, считала я. Можно ли двум людям узнать все друг о друге? Именно об этом я так хотела бы расспросить маму.

Я обернулась и посмотрела на других пассажиров. Весь вагон спал. Усталость медленно и молчаливо кралась по коридору и коснулась всех своими задымленными пальцами, а затем проскользнула под дверью вагона, чтобы слиться с ночью. Всякий раз, когда поезд завершал очередной изгиб дороги и сотрясался из стороны в сторону, мне казалось, что я нахожусь внутри гигантского металлического змея. Он несся куда-то вперед помимо моей воли.

Изредка поезд проезжал спящий город или поселок. Огни в домах были едва различимы, а улицы были пусты. Затем где-то вдалеке я увидела горы Блу Ридж, вырисовывавшиеся на горизонте, как спящие гиганты.

Меня снова укачало, но я проснулась от громкого голоса Малькольма.

— Мы подъезжаем к станции.

—Уже?

Я посмотрела в окно, но увидела лишь деревья и голые поля. Поезд стал медленно сбавлять скорость и вскоре остановился. Малькольм проводил меня по проходу до выхода, и мы спустились на платформу. Выйдя из вагона, я увидела маленькую станцию, которая представляла собой жестяной навес, уложенный на четыре деревянные стойки.

Воздух был прохладным и свежим. На ясном небе были густо рассыпаны ослепительно яркие звезды.

Небо было таким огромным и глубоким, что я казалась себе совсем ничтожной. Оно было так огромно и так близко. Его красота наполняла меня странным чувством дурного предзнаменования.

Мне так хотелось, чтобы мы приехали утром, и нас встречал теплый солнечный свет.

Меня пугала мертвая тишина и пустота вокруг. По описаниям Малькольма Фоксворт Холл и его окрестности представлялись мне яркими и шумными. Нас никто не встретил, кроме шофера Малькольма — Лукаса. На вид ему было далеко за пятьдесят, лицо его узкое и скуластое, увенчивалось редеющими седыми волосами. Он был худощав и примерно на два фута ниже меня ростом. По его походке я поняла, что он, видимо, заснул, ожидая нас на станции.

Малькольм сухо представил меня. Лукас кивнул, надвинул свою фуражку и поспешил взять мои чемоданы, когда Малькольм подвел меня к машине. Лукас погрузил мои чемоданы, а вслед за тем я увидела, как медленно отходил поезд, ускользая прочь в темную ночь, подобно серебристо-темной ящерице, и вскоре незаметно исчез.

— Здесь все так безысходно и грустно. Далеко ли отсюда до ближайшего населенного пункта, — спросила я Малькольма, когда мы уже сидели в машине.

— Нет, совсем рядом. Шарноттсвилль в часе езды отсюда, а совсем рядом находится небольшая деревушка.