Сквозь тернии - Эндрюс Вирджиния. Страница 34

Да, матери обязаны учить своих дочерей вести себя достойно, скромно. А моя мать была совсем, как Кор-рин, которая была слабой и никогда не наказывала своих детей. Это сказал мне Джон Эмос.

— Твоя бабушка, Барт, погубила своих детей безнаказанностью, и теперь они живут в грехе и попирают правила, установленные Богом!

Значит, я обязан научить Синди, как вести себя достойно. Знать стыд, быть скромной. Я пополз к ней на животе. Теперь все ее внимание было приковано ко мне. Голубые глаза ее широко раскрылись. Пухлые розовые губки отделились одна от другой. Сначала она подумала, что я собираюсь играть с ней. Потом ее умишко что-то подсказал ей. Она с испугом приподнялась и напомнила мне застывшего от страха испуганного кролика. Кролика, смотрящего на змею. Лучше буду змеей, чем котом. Змей в Эдемском саду, который поступил с Евой так, как и надо было.

— Иди, — сказал Бог Еве, увидев ее обнаженной, — изгоняешься ты из Рая, и пусть мир бросает в тебя камни.

Показывая ей язык, как змея, я приблизился вплотную. Это Бог руководил мной. Мать, которая не учила и не наказывала своих детей, сделала меня таким — змеей, которая исполняет волю Божью.

Силой воли я пытался сделать свою голову плоской, маленькой и похожей на змеиную. В огромных испуганных глазах Синди показались слезы; она пыталась перебраться через скользкий край бассейна и не могла. Но воды там было не столько, чтобы Синди могла утонуть, иначе бы Эмма не оставила ее.

Но… если боа-констриктор, бразильский удав, выпущен на свободу — что против него может сделать двухлетний ребенок?

Я перегнулся через край и плюхнулся в воду.

— Ба-а-ти! — отчаянно закричала Синди. — Уходи, Ба-а-ти!

— Шш-ш-ш, — шипел я.

Я обкрутился вокруг ее обнаженного тельца и обхватил ногами ее шейку, пытаясь стащить ее целиком в воду. Ведь я не мог на самом деле утопить ее. Но грешники должны быть наказаны. Такова воля Божья. Я видел, как удав в телевизоре заглатывает свою жертву. Я попытался сделать так же с Синди.

Тут какая-то другая змея обхватила меня самого! Я отпустил Синди, чтобы не утонуть — или не быть проглоченным заживо! Господи, отчего ты не спасешь меня?

— Какого черта ты делаешь это? — заорал Джори, весь красный от злости. Он так тряс меня, что я перестал понимать, где я. — Я следил за тобой! Я видел, как ты полз, и думал: что у тебя на уме? Ты что, хотел утопить Синди?

— Нет! — Я хватал ртом воздух.Просто хотел проучить ее!

— Ну да, — усмехнулся он. — Как ты проучил уже Кловера.

— Ничего я не делал с Кловером! Я заботился об Эппле, любил его. Я не жестокий… нет, нет, нет!

— Отчего же ты так кричишь, если это не ты? Невиновный не станет оправдываться! Это ты убил его! Я вижу по твоим глазам!

На меня накатила ярость.

— Ты ненавидишь меня! Я знаю!

Я бросился на него и пытался ударить, но не смог. Я отступил, пригнул голову и побежал на него, целясь ему прямо в живот. Он не успел разгадать маневр и упал, скрючившись и вскрикнув от боли. Я думал, он убьет меня, и поэтому ударил еще раз. Но я промахнулся. Я никогда не бываю метким. Сила удара оказалась больше, чем я думал.

— Это нечестно — бить ниже пояса, — простонал он, такой бледный, что я испугался. — Это грязная игра, Барт.

Тем временем Синди вылезла-таки из бассейна и побежала голая в дом, визжа на пределе возможного.

— Проклятая порочная девчонка! — закричал я вслед. — Это все из-за нее! Это она виновата!

Из боковой двери выбежала в развевающемся переднике, с вымазанными в муке руками Эмма, а за ней — мама в голубом бикини.

— Барт, что ты натворил? — закричала мама. Она подхватила Синди, потом полотенце, которое уронила Эмма.

— Мама… — всхлипывала Синди. — Там была большая змея… змея!

Представьте себе. Она сразу поняла, что я изображал. Не такая уж тупая, оказывается.

Мама завернула Синди в полотенце и спустила с рук. В то время я как раз приготовился еще раз ударить Джори, но мама увидела.

— Барт! Если ты ударишь Джори, ты пожалеешь об этом!

Эмма смотрела на меня с ненавистью. Я глядел то на одного, то на другую. Все, все ненавидят меня, все желают моей смерти.

Морщась от боли, Джори пытался подняться. Теперь он выглядел вовсе не красиво и не изящно. Такой же неуклюжий, как я. Он закричал:

— Ты дурак, Барт! Полный идиот!

Я схватил камень, лежавший у меня под ногами.

— Барт! Не смей! — закричала мама.

— Скверный мальчишка! Только попробуй брось! — взвизгнула Эмма.

Я взвился и бросился на Эмму с кулаками:

— Прекрати называть меня скверным! — орал я. — Я не скверный! Я хороший, хороший!

Мама, подбежав, схватила меня в охапку и повалила.

— Никогда не смей бросаться камнями или бить женщину, слышишь! — кричала она, прижимая меня к земле.

В мозгу у меня стояла красная злоба: мама сейчас была для меня олицетворением всех женщин, заманивающих, соблазняющих, обольщающих. Особенно ее полуобнаженное тело со всеми его изгибами вызывало во мне ярость. Малькольм хорошо знал эту ярость, он писал о том, как бы он хотел сделать женские груди плоскими, смять их. Я вообразил себя Малькольмом, и глаза мои стали такими, что мама задрожала.

— Барт, что с тобой такое? Ты не соображаешь, что делаешь, что говоришь. Ты стал непохож на себя.

Я обнажил зубы, будто пытаясь укусить ее — и в самом деле попробовал укусить. Она несколько раз ударила меня по лицу, пока я не начал плакать.

— Ступай на чердак и оставайся там, Барт Шеффилд, пока я не решу, как с тобой поступить!

Я боялся чердака. Усевшись там на одну из маленьких кроватей, я стал ждать ее. Никогда еще она не била меня. До этих пощечин она всего несколько раз шлепала меня — и это за всю жизнь. А теперь она поступает так, как поступали с маленьким Малькольмом. Теперь я был на самом деле, как Малькольм.

Дверь скрипнула, и я услышал, как она взбирается по узким шатким ступеням. Рот ее был сжат в угрюмую складку, и она будто заставляла себя глядеть мне в глаза. Никогда не думал, что она бывает такой злой.

— Снимай штаны, Барт.

— Нет!

— Делай, как я говорю, или твое наказание будет много хуже!

— Нет. Ты не смеешь бить меня! Попробуй только тронь, и я дождусь, когда ты будешь в балетной школе, вот тогда посмотришь, что я сделаю с Синди! Эмма не сможет мне помешать. Я убегу, пока она будет соображать, что делать. А полиция не заберет меня, потому что я несовершеннолетний!

— Ну, Барт, это уж слишком.

— Но это еще не все, что я сделаю, если ты Тронешь меня!

Она растерялась. Не смеет прикоснуться ко мне. Подняла тонкие бледные руки к горлу и прошептала:

— О, Боже… Надо было мне знать, что ребенок, зачатый таким образом, обернется против меня… Барт, мне так жаль, что твой сын такой монстр…

Монстр? Это я — монстр?

Нет — это она монстр! Она делала со мной то же самое, что мать Малькольма сделала с ним. Запереть на чердаке… Я ненавидел ее теперь так же сильно, как раньше — любил.

Я закричал:

— Ненавижу тебя, мама! Хочу, чтобы ты умерла!

Тогда она отвернулась со слезами на глазах и убежала.

Но обернулась все-таки, чтобы запереть меня в этом темном, затхлом месте, которое я ненавидел и боялся. Ну что ж, стану сильным, как Малькольм, и таким же безжалостным. Она за это заплатит. Я заставлю ее заплатить. Я ведь просто хотел, чтобы она снова была хорошей, и чтобы любила меня чуть больше, чем Синди и Джори. Я заплакал. Но все еще будет по-моему.

Придя домой, папа узнал о происшедшем и отлупил меня ремнем. Мне понравилось, что он не обращал внимания на мои просьбы и извинения.

— Ну что, больно? — спросил он, когда я натянул штаны.

— Не-а, — я улыбнулся. — Чтобы сделать мне больно, надо повредить мне кости, но тогда полиция бросит тебя в тюрьму за истязание ребенка.

Папа поглядел мне в глаза холодно и жестко.

— Ты думаешь, что мы мягкие, добрые родители, и чувствуешь себя безнаказанным? — говорил он всегда спокойно. — Ты думаешь, что пока ты несовершеннолетний, на тебя нет управы, но ты ошибаешься, Барт. Мы все живем в цивилизованной стране, где люди должны подчиняться законам. Никто не смеет преступить закон безнаказанно, даже Президент. А самое тяжелое наказание для непослушных детей — запереть их, чтобы они не могли свободно гулять и играть.