Дитя пламени - Эллиот Кейт. Страница 38
— Я хорошо помню события, изображенные на фресках в монастыре святой Екатерины. Разве вы их не помните, ваше высочество?
— Я не видела настенных фресок в монастыре святой Екатерины, за исключением одной, которая находилась в часовне, где мы молились, — ответила Теофану с презрением. — На ней изображена сама святая, коронованная во славе.
— Я верю этой истории, — сказал Санглант, — и есть те, кто тоже верят ей. Таллия, дочь императора Тейлефера, провела жизнь, готовясь к тому, что могло произойти.
— Она была осуждена церковью на Нарвонском Соборе, — произнесла Теофану.
— Не будь упрямой, Тео, — резко возразил Санглант. — Разве я когда-нибудь тебя обманывал? — Его колкое замечание задело ее, но она не подала виду, между тем Санглант продолжал: — Епископ Таллия занималась с женщиной, которая вырастила внучку Тейлефера, и обучила ее искусству магии. Внучка Тейлефера дала жизнь Лиат. Она уже немало сделала, чтобы вновь прогнать Исчезнувших и окончательно разбить их.
Генрих развел руками.
— Как такое может быть, что существование внучки Тейлефера осталось тайной для великих принцев этих королевств? Как смогла она так скрыться от всех, что о ней никто ничего не слышал?
— Она математик, — пояснил Санглант. — Церковь осудила такую магию на Нарвонском Соборе. Ей не было необходимости раскрывать себя, ведь это принесло бы ей только осуждение. — Он кивнул в сторону Теофану.
— Где сейчас эта женщина? — безжалостно продолжал спрашивать Генрих. — Где твоя супруга, Санглант?
— О Господь! — вскричал Санглант. — Сказать все…
— Как могу я поверить этой истории, если не слышал ее целиком? — спросил Генрих. — Вина! — Он кивнул, и слуги принесли двойное кресло для Генриха и Адельхейд. — Я внимательно выслушаю твою историю, сын, сколько бы времени это ни заняло. Это все, что я могу обещать.
Так закончился праздник в эту ночь, хотя слуги все еще подносили вкусные блюда и деликатесы и народ не отказывал себе в удовольствии насладиться ими, тогда как принц Санглант рассказывал свою историю, останавливаясь, сбиваясь, вновь возвращаясь к упущенным моментам. Казалось, он больше обеспокоен, чем разгневан, нетерпелив, как человек, привыкший, что его командам подчиняются беспрекословно. Порыв ветра через распахнутое окно ворвался в комнату, и закачались горящие канделябры. Тени заплясали по стенам, и гобелены, заколыхались, словно лодки на волнах.
Тишина и дрожащие тени превращали рассказ Сангланта в мифическую историю. В Верлиде к Лиат подошла женщина, назвавшаяся Анной, и заявила, что она ее мать. Втроем они покинули город. Они много путешествовали в компании бестелесных слуг, направляясь в место под названием Верна, спрятанное в самом сердце Альфарских гор. Там Лиат изучала искусство математики.
— Презренное колдовство, — сказал Генрих, это было его первое высказывание за все время.
— Это ее право по рождению, — резко возразил Санглант. — Ты не можешь представить себе ее силу… — Он остановился, наблюдая за их лицами. Слишком поздно принц вспомнил, но Генрих не забыл. Генрих все еще не мог простить Лиат то, что она украла его сына.
— Совет в Отуне, председателем которого была моя сестра Констанция, отлучил от Церкви Лиатано, бывшую у меня на службе «орлицу», и изгнал ее из общества за практику колдовства, — сказал Генрих тихим, поэтому более опасным голосом. — Насколько я знаю, она околдовала тебя и направила обратно ко мне с этой историей о потерянной внучке Тейлефера, чтобы я поддался искушению и признал право ее дочери на корону и оказал ей честь, которой дитя недостойно. — Он не взглянул на спящую Блессинг, произнося эти слова.
— А что ты мне ответишь? — спросила Алия, которая слушала историю Сангланта без видимого интереса. — Я не союзница Лиатано, которой никогда не встречала и не знаю. Я не союзница волшебниц, которые хотят причинить боль моему народу. Вот почему я пришла к тебе, Генри, — чтобы объединиться против них.
Генрих осушил бокал вина и попросил поднести еще один. Рядом с ним сидела Адельхейд, спокойная и величественная, как статуя. Только ветер развевал ее волосы.
— Если я направлю посла к твоему народу, тогда мы сможем начать переговоры.
Рот Алии превратился в тонкую линию, всем своим видом она выражала досаду и презрение.
— Ни один из таких, как ты, ни один из твоего народа не может пройти через врата, ведущие в нашу страну.
— Ты говоришь так, но сама ты здесь.
Она раскрыла левую руку, и все увидели старый шрам, рваной раной пересекавший ее ладонь.
— Я та, кого ты называешь колдунами, Генри.
— Разве мы до сих пор не истребили всех колдунов среди нас? Они, должно быть, путешествуют так же как ты. Но мы не бессильны.
— Отец, — запротестовала Теофану, хотя смотрела на Адельхейд. — Разве ты не позволил бы использовать запрещенное волшебство ради своего блага?..
Генрих поднял руку, чтобы остановить ее. Она замолчала, посматривая на Росвиту, затем положила руки на колени и стала пристально разглядывать противоположную стену — на гобеленах была изображена святая Текла, пьющая из святой чаши вод.
— Ты не понимаешь до конца структуру Вселенной, Генри. Я была рождена в изгнании и поэтому могу путешествовать в небесах. Я прошла через сферы. Никто из вас не выжил бы в таком путешествии.
Санглант зашевелил губами, словно произносил какое-то слово, но не проронил ни звука.
Генрих покачал головой.
— Как я могу поверить в такую фантастическую историю? Она скорее похожа на мифическую притчу, рассказанную на празднике. Я и моя славная вендарская армия собираемся выступить на юг, в Аосту, чтобы вернуть королеве Адельхейд ее трон. Вы можете присоединиться и пойти с нами, если пожелаете. За моим столом всегда есть место для тебя, Алия. — Он повернулся, чтобы взглянуть на Сангланта, тот стоял, сжав кулаки, с выражением нетерпения на лице. Вот в чем кроется опасность, если целые армии находятся в подчинении молодого человека. Скоро он начнет требовать, чтобы сам отец не смел ему противоречить и беспрекословно подчинялся. — Ты, сын, тоже можешь пойти с моей армией, но перед этим ты должен попросить прощения за свое непослушание. Я проявлю должное уважение к внучке моего рода, к твоей дочери, как она этого заслуживает. В моей армии есть место для тебя, если ты попросишь меня об этом.
— Ты совершенно не веришь этому, — мягко сказал Санглант.
Генрих, допив вино, крутил в руках пустой бокал, взирая на своего сына, как на мятежника.
— Разве я могу поверить такой безумной истории? Я правитель. Мы уже обсуждали это раньше. Если ты хочешь, чтобы я простил тебя, ты должен попросить об этом. Но ты знаешь, какие обязательства влечет за собой твое смирение.
— Тогда я поищу поддержки где-нибудь еще.
Слова Сангланта, словно молния, поразили собравшихся. Виллам шагнул вперед.
— Принц Санглант, прошу вас, не спешите…
— Я все обдумал, — резко ответил Санглант. — Вы не видели того, что видел я. Вы не осознаете до конца силу Анны и ее жестокость.
— О чем ты, брат? — спросила Теофану. После неудавшегося диалога о святой Екатерине Теофану спряталась от взора Росвиты, так что та не могла даже предугадать, какие мысли роятся в голове молодой принцессы. — Если ты и твоя мать говорите правду, то мне кажется, что эта женщина Анна стремится защитить Землю от народа Аои. Зачем же тогда ты хочешь выступить против нее, если только ты не объединился с народом своей матери? А все эти разговоры, только чтобы отвлечь внимание и помочь им.
Блессинг проснулась в слезах. Она вырывалась из рук Хериберта, но хотела не к отцу, а тянулась всем телом в центр залы, недовольно размахивая маленькими ручками и морща заплаканное расстроенное личико.
— Ма! Ма! — кричала она, извиваясь так, что Хериберт едва мог ее удержать.
Воздух стал принимать какие-то неясные очертания.
Легкая дымка сгустилась в центре комнаты, в пространстве, очерченном висящими канделябрами. Едва заметные струйки дымки начали превращаться в подобие рамки, напоминая контуры распахнутого окна. Росвита вздрогнула, почувствовав головокружение от всех этих внезапных изменений. Она единственная в этой зале понимала, что происходит, тогда как все остальные в страхе отпрянули назад, а многие поспешили скрыться в других комнатах. Адельхейд поднялась с места. Генрих остался, но крепко сжал рукой одну из голов дракона, вырезанных на подлокотнике его кресла.