Философия истории - Ирвин Александр. Страница 10

Возникновение науки и техники внутренне и внешне революционизировало мир, как ни одно явление истории. «Наука принесла в мир неслыханные возможности и опасности. Век техники, в котором мы пребываем уже около 150 лет, достиг полного расцвета в последние десятилетия, и степень его дальнейшей интенсивности трудно предвидеть. Создана новая основа всего существования в целом, игнорировать которую невозможно» [51].

Наука и техника возникли у романо-германских народов. Именно европейский тип развития привел к веку техники, распространение которой придает в настоящее время всему миру европейские черты. Среди факторов, объясняющих, почему наука и техника возникли именно на Западе, а не в других великих культурах, Ясперс указывает, в частности, следующие:

– Западу известна идея политической свободы; «она озаряет всю нашу историю, с нею связаны все притязания Запада» [52].

– для западного мышления характерна ни перед чем не останавливающаяся рациональность; «…Запад познает границу рациональности с такой ясностью и силой, которая нигде более не существует» [53];

– для западного человека мир в своей реальности необходимым образом существует;

– западный человек придает особое значение осознанной внутренней глубине бытия личности, хотя это иногда и приводит к ложной идее, будто человек есть начало и творец всего;

– создаваемый Западом образ всеобщности не застывает в догматической жестокости непреложных институтов и представлений и не ведет к жизни, где господствует кастовая система или космический порядок; «западный мир не становится стабильным в каком бы то ни было смысле» [54];

– Западу свойственна особая решительность, в силу которой проблемы доводятся до своего логического конца, до полной ясности, до выявления всех возможных альтернатив; решительность являет себя в напряженности, в которую насильственно втягивается почти все, что происходит;

– только на Западе известны в таком количестве самобытные индивидуальности;

– специфическим явлением в жизни Запада является индивидуальная любовь и сила безграничного погружения в нескончаемом движении.

Историки, как уже говорилось, старательно придерживаются максимы, что история ничему не учит. Позиция философии истории принципиально иная: прошлое интересно прежде всего тем, что оно позволяет яснее понять настоящее и наметить контуры будущего. «Целостная концепция философии истории, которую мы пытаемся дать, – пишет Ясперс, – направлена на то, чтобы осветить нашу собственную ситуацию в рамках мировой истории. Задача исторической концепции – способствовать осознанию современной эпохи. Она показывает нам наше место в ней» [55]. Только масштаб мировой истории позволяет понять, какие глубокие изменения, подготовленные в течение двух предыдущих веков, произошли в нынешнем столетии, изменения, не сравнимые по своим последствиям ни с чем, что известно из истории прошедших пяти тысячелетий.

Вместе с тем нынешний век таит в себе многие опасности. Главные из них: преобразование народа в массу и превращение масс в решающий фактор происходящих событий; возможность утраты самого человека; введение тотального планирования.

Предыдущая история была сравнительно стабильной. Основную часть населения составляло крестьянство, жизненные устои которого не менялись даже при политических катастрофах. Сознание людей, даже если их ждала голодная смерть, оставалось сравнительно защищенным внутри неменяющихся структур. В наше время ситуация изменилась. Социальные условия неудержимо меняются, население вырывается из исконных традиционных устоев и форм правления. Массы становятся более однородными, они стремятся высказать свою волю и заставить считаться с собой. Однако эта воля не может возникнуть внутри анонимной массы. Ее пробуждает и направляет пропаганда, внушающая массам их представления и лозунги, говорящие им, чего они хотят. Масса отлична от народа, который структурирован, осознает себя в своих жизненных устоях, в своем мышлении и традициях. В народе есть некая атмосфера, человек из народа обладает личными чертами характера благодаря силе народа, служащей ему основой. Масса, напротив, неструктурирована, не обладает самосознанием, однородна и квантитативна, она лишена каких-либо отличительных свойств, традиций, почвы. Она – объект пропаганды и внушения, она не ведает ответственности и живет на самом низком уровне сознания. «Массы возникают там, где люди лишены своего подлинного мира, корней и почвы, где они стали управляемыми и взаимозаменяемыми. Все это произошло теперь в результате технического развития…» [56]. Превращение народа в массу стало неизбежным. Однако масса как форма существования в стадии распада человеческого бытия не является чем-то окончательным. «Каждый отдельный человек остается в ней человеком. Вопрос заключается в том, в какой степени окажутся коренящимися в сфере индивидуально-интимного (часто пренебрежительно именуемого в наши дни „частным“) импульсы, способные в конечном итоге привести к тому, что из недр массового бытия возродится бытие человека» [57]. Путь истории неминуемо ведет теперь через массы. Остается, однако, надежда на то, что народное образование может привести массы на путь, который ведет к аристократии духа – к аристократии без наследственных прав и привилегий. Кроме того, с исчезновением социального гнета и политического террора может исчезнуть и свойственное прежде всего массам мышление, преисполненное возмущения и негативности.

Вся предшествующая история со всеми ее событиями лишь в незначительной степени затрагивала человеческую природу. Теперь эта субстанция пришла в движение, и опасность грозит ей самой в ее сокровенных глубинах. Возникла новая, совершенно неведомая ранее забота о будущем человеке – забота о сохранении самой природы человека. Человек может потерять себя, человечество незаметно для самого себя или в результате страшных катастроф может вступить в стадию нивелирования и механизации, в жизнь, где нет свободы и свершений, в царство черной злобы, не знающей гуманности. «Во что может превратиться человек, нам сегодня почти внезапно осветила та чудовищная реальность, которая стоит как символ последней крайности перед нашим мысленным взором. Национал-социалистические концентрационные лагеря с их пытками, пройдя которые миллионы людей погибли в газовых камерах или печах – вот та реальность, которой, по имеющимся сведениям, соответствуют события и в других тоталитарных странах… Перед нами разверзлась бездна. Мы увидели, что может совершить человек и даже не по заранее целиком разработанному плану, а попав в круговорот, движение которого все ускоряется, увлекая за собой тех, кто в него вступил. Большинство вступивших в него втягиваются в ход событий, не зная еще и не желая того, что им придется претерпеть или совершить в этом безудержном стремлении вперед» [58].

Человек в условиях террористических политических режимов может превратиться в нечто такое, о чем невозможно было подозревать. «Эта реальность концентрационных лагерей, это согласованное движение по кругу пытающих и пытаемых, эта утрата человеческого облика предвещают будущие возможности, которые грозят гибелью всему… Эта опасность страшнее атомной бомбы, так как она угрожает душе человека» [59].

Будущее человечество, говорит Ясперс, не придет само, как явление природы. Оно зависит от самих людей, и надежда только на то, что ужас будет осознан. Помочь может только предельно ясное сознание. «Нельзя допустить, чтобы ужасы прошлого были преданы забвению. Ведь наш страх вызван тем, что произошло: оно может повториться, может распространиться, охватить весь мир. Мы должны сохранить этот страх, который перейдет в активную борьбу с опасностью» [60].