Бегство в небеса - Эллисон Харлан. Страница 2

Бенно Таллент очнулся во время операции. В горле совсем пересохло, а голова плыла от усталости. Стоило открыть глаза, как перед ним оказался его распоротый живот — его собственные оголенные внутренности. Скользкие, влажные. Смоченные пульсирующей кровью. Седовласый коротышка с торчащими во все стороны шипами белой бородки аккуратно запихивал ему в брюхо шишковатую металлическую дулю. Мародер поймал на себе дебильный взгляд слепящей операционной лампы — и тут же снова забылся.

Когда Таллент очнулся во второй раз, выяснилось, что он лежит голый до паха на операционном столе в жутко холодной комнате, голова чуть выше ног. В глаза сразу бросился красный сморщенный шрам от самой грудной клетки до бедра. Словно малиновая река бежит по белой пустыне. В середине шрама еле-еле просвечивало что-то вроде металлического контакта. И тут он вспомнил.

Чтобы не орал, ему заткнули рот скомканным полотенцем.

Потом на глаза Талленту попался тот высокий блондин из разгромленной лавки. Блондин уже успел умыться и переодеться в сероватую армейскую униформу с тремя полосками коммандера на лацкане. Стоял и внимательно наблюдал, как по лицу мародера прокатываются всплески эмоций.

— Вот что, парень. Я Паркхерст. Глава Сопротивления. Теперь, когда президент и, его рать уже на том свете. Блондин стал ждать, пока лицо Таллента перестанет судорожно подергиваться. Не перестало. Глаза мародера выпучились, кожа побагровела, на шее струнами вытянулись сухожилия.

— Мы, приятель, нашли тебе хорошее применение. Но времени совсем мало. Так что если хочешь жить, уймись.

Лицо Таллента постепенно приобрело более или менее нормальный вид и застыло.

Тогда у него изо рта вытащили полотенце — и на мгновение собственный язык показался Бенно Талленту хорошим куском хозяйственного мыла. А перед глазами снова возник его влажный распоротый живот.

— Что это было? Что вы со мной сделали? Почему такое со мной? — Наркоман плакал — слезы забегали в уголки рта и струились дальше по подбородку.

— Вот и мне интересно узнать почему, — произнес голос слева от Таллента. Мародер с трудом повернул голову-в шее что-то больно кололо. Ага, седой коротышка с колючей бородкой. Доктор. Тот самый доктор, что вставлял металлическую дулю в таллентовский живот, когда он очнулся. Таллент решил, что это и есть Док Баддер.

Лысый шибздик продолжил:

— Послушайте, Паркхерст. За каким чертом понадобилось это говно зеленое, когда в гарнизоне с десяток человек пошли бы добровольцами? Ну, потеряли бы мы славного парня. Зато бы не сомневались, что эту штуку носит тот, кто способен справиться с заданием.

Закончив говорить, доктор задержал дыхание. А потом зашелся густым кашлем с мокротой — так, что пришлось ему опереться о край операционного стола.

— Слишком много курю… — с трудом прохрипел Док Баддер, и Паркхерсту пришлось помочь ему сесть в кресло в другом конце операционной.

Потом блондин покачал головой и ткнул пальцем в сторону Таллента:

— С заданием лучше всего справится тот, кто боится этой штуки. Тот, кто побежит. Бегство займет время — а только время нам и потребуется на пути к Земле или к ближайшему аванпосту. Понимаете, Док? Сомневаетесь вы хоть на секунду, что он побежит?

Док Баддер потер густую щетину на подбородке. В гулкой тишине послышался звучный скрежет.

— Хм. Еще как побежит. Пожалуй, вы правы, Паркхерст. Как всегда. Он именно тот…

Паркхерст поторопился прервать доктора:

— Вот так-то, Док. Когда мы сможем его забрать?

Док Баддер с хрипом поднялся из кресла. Еще раз откашлялся и ответил:

— Я обработал его эпидерматором. Чудо как затягивается. Сейчас снова поставлю… но тут вот какое дело. Знаете, Паркхерст, от этих чертовых сигарет нервы совсем никуда… В смысле, нет ли у вас маленько… ну, чтоб нервишки так не шалили… — Огонек надежды запылал в глазах старого хрена, и Таллент мигом сообразил, в чeм тут дело. Старик тоже наркоман. Или алкаш. Сложно был сказать точнее, но одно Таллент понял точно: Дока Баддер снедает та же противоестественная жажда, что и его. Паркхерст непреклонно покачал головой:

— Нет, Док. Ни капли. Вы должны постоянно быть форме на случай того…

— Проклятье, Паркхерст! Я не заключенный! Я врач. И имею полное право…

Паркхерст по-прежнему не сводил глаз с Таллента, но мысленно явно отвлекся на строптивого доктора.

— Вот что, Баддер. Сейчас скверное время. Всем нам сейчас туго, Док. Но три дня назад, когда ударили кибены, моя жена сгорела прямо на улице. А дети сгорели в школе. Я знаю, Док, что вам сейчас туго. Но, если вы, черт возьми, не прекратите клянчить у меня виски, я вас прикончу. Прикончу, понятно?

Говорил он негромко, для большего эффекта делая выразительные паузы. И в голосе ясно слышалось отчаяние.

Это был голос человека со страшной ношей на плечах и с мучительной болью в сердце. Паркхерст явно со старым задрыгой не шутил.

— Ну вот. Так когда же мы его сможем забрать, Док?

Док Баддер безнадежно оглядел операционную и провел языком по пересохшим губам. Потом нервно забормотал:

— Я… я снова поставлю ему эпидерматор. На четыре часа. Нагрузки на органы нет; операция прошла чисто. Он ничего не будет чувствовать.

Бенно внимательно прислушивался. Он все еще не понимал, что с ним проделали и о какой операции идет речь. А перепалка между Баддером и Паркхерстом немного приглушила неодолимый страх. Но потом он трясущейся рукой прикоснулся к шраму…

Страх тут же воткнул ему в глотку ватный комок. Щека задергалась от нервного тика. А Док Баддер тем временем подкатил к операционному столу хитрый аппарат с какими-то щупальцами и вытянул оттуда телескопический манипулятор— На конце манипулятора имелась прямоугольная коробочка из никелевого сплава с дыркой посередине. Баддер щелкнул выключателем — и из дырки прямо в шрам ударил световой столбик.

Прямо на глазах у Таллента шрам стал терять багровую окраску и еще больше сморщиваться. Металлическую дулю y себя в животе он не чувствовал. Но знал, что она там. И вдруг — страшная судорога.

Таллент завопил от боли.