Человек, который хотел понять все - Бенилов Евгений Семенович. Страница 37

Сегодняшний допрос, как и два предыдущих, был посвящен разработке самой первой версии, согласно которой Франц истребил все население этажа поголовно. Что будет после этого? Скорее всего, обвинения пойдут опять по нисходящей … а потом обратно по восходящей … и так далее — пока он не подохнет во второй раз.

(Оливия. Ну, что ты на это скажешь, Мальволио?)

И как только Францу удалось вытерпеть пытки так долго?!… Ему, изнеженному человеку, за всю предыдущую жизнь не испытавшему и милионной доли теперешних мучений … не знавшему ни физической боли, ни насилия, ни даже серьезных болезней! Неужели «краткий курс» бесчеловечности, пройденный им на Втором Ярусе, настолько облегчил адаптацию?

(Мальволио. Одно мне удивительно, Ваша Светлость, — что вы так восторгаетесь этим безмозглым негодяем …)

«Господи, Может, все-таки сказать им то, что они хотят услышать?» — подумал Франц.

И тут же сам себе ответил: «Нет, не может.»

Все было однозначно: как он прочитал в соответствующем томе Устава, наказание за одно убийство варьировалось от двух до десяти лет штрафных работ в особо вредных химических цехах. То есть, даже если он сумеет свести обвинение к «минимальной» версии (убийство Мордастого и 24-го), то приговор будет не менее четырех лет. Впрочем, в какой версии признаваться — минимальной или максимальной — большой роли не играло, ибо продержаться в живых на особо вредных химических более одного года было попросту невозможно. (Один раз их камеру по ошибке послали в особо вредный химцех, и Франц видел тамошних дохотяг — харкающих кровью и покрытых гноящимися язвами.) Кстати сказать, инстинкт самосохранения у него почти атрофировался, и смерти, как таковой, он не боялся — хотя бы потому, что уже пережил ее один раз. При выборе решения стоило принимать во внимание лишь физическое страдание, а не смерть, — так что относительно быстрая гибель от пыток во время следствия казалась предпочтительней. Некоторое время Франц даже подумывал, не прекратить ли все одним махом (напасть, например, на вооруженного охранника), но потом все же решил предоставить события их естественному ходу.

Имелась и еще одна причина, делавшая признание своей несуществующей вины для Франца невозможным. Причину эту он не мог сформулировать в ясных и простых словах — как и все остальное, связанное с Женщиной. Что-то, происходившее подспудно между ним и ей, исключало сдачу на милость победителя … Франц, впрочем, не слишком старался раскопать этот участок своей души — возможно, опасаясь обнаружить там какой-нибудь неприятный для себя сюрприз.

(Оливия. … Да будет с нами то, что предначертано судьбою!)

Лежа на животе, он легонько пошевелил пальцами рук — после холодной примочки боль чуточку поутихла. (Ненавистный громкоговоритель захрипел апплодисментами; потом, после шипучей паузы, началось оркестровое вступление ко Второму Концерту Шопена.) Франц закрыл глаза и расслабился, стараясь не чувствовать жесткости лежанки; многократно передуманные мысли по одной умирали в его голове. Жестокий лик Второго Яруса начал тускнеть и терять отчетливость деталей … и, наконец, благословенное забытье затопило мир. Франц стал свободен.

Сны ему здесь не снились никогда.

5. В межсекторной службе безопасности. Часть 2

Проснулся он от внезапной тишины, как в нормальной ситуации проснулся бы от внезапного шума: громкоговоритель не работал. Судя по самочувствию, спал Франц не более часа, и ощущение тревоги под сердцем было в точности таким же, как тогда в карцере с двумя трупами на нижних полках. Он медленно сел на лежанке и прислушался.

Кто-то приближался по коридору к двери его камеры — забыв про дурноту и разбитые пальцы, Франц вскочил на ноги и прижался спиной к дальней от входа стене. Что нужно было делать, он не понимал.

Звон ключей, лязг замка, скрип двери — в камеру вошла Женщина. За спиной у нее маячил охранник.

—  — На допрос.

Как всегда в ее присутствии, по коже Франца побежали мурашки. И почему Женщина пришла за ним сама, а не прислала, как обычно, охранников?

—  — Сколько сейчас времени?

Не соблаговолив ответить, она шагнула обратно в коридор (из кобуры на ее поясе торчала рукоятка пистолета — такого раньше не случалось ни разу). «А, ну выходи, зараза!» — гаркнул охранник, и Франц, не задавая более вопросов, подчинился. Втроем они прошли мимо второго охранника, привалившегося в безобразной позе к стене, и вошли в кабину подъемника. Обычно допросы происходили на одном из верхних этажей, но сейчас Женщина нажала на (самую нижнюю) кнопку 64-го этажа. Франц поднял глаза и столкнулся с ее взглядом: на лице Женщины играла улыбка предвкушения. Кабина остановилась — они вышли.

—  — Сюда.

Пройдя метров пятьдесят по пустынному коридору, они подошли ко входу в другой подъемник — Женщина вставила в прорезь свою карточку-пропуск. Двери немедленно растворились — они зашли внутрь. И опять она нажала на самую нижнюю кнопку — 128-го этажа.

—  — Понимаете, что сейчас будет?

—  — Нет. — как можно беззаботнее ответил Франц.

—  — И не интересно? — она склонила голову набок, пытаясь поймать его взгляд.

—  — Почему, интересно … — с тщательно взвешенным безразличием сказал он.

Несколько томительных мгновений они смотрели друг на друга, потом одновременно отвели глаза. Охранник стал фальшиво насвистывать «Зеленые рукава»; «Прекратите.» — приказала Женщина.

Кабина плавно затормозила — Франц с Женщиной вышли наружу. Охранник, не говоря ни слова, нажал на кнопку, и двери закрылись. Было слышно, как кабина уехала наверх.

Этот этаж был непохож на остальные: узкий коридор с неоштукатуренными стенами — цементный, а не линолеумный, пол — полумрак, прорезаемый тусклым светом редко разбросанных ламп. На темно-красных кирпичах стен виднелись пятна сырости — обстановка в целом напоминала фильм о медицинских экспериментах в нацистком концлагере минус истошные вопли истязаемых узников. Влага насыщала воздух, что, в сочетании с жарой, было особенно неприятным — комбинезон Франца немедленно прилип к спине.

—  — Сюда. — Женщина указала рукой направо. — Идите впереди меня. — Франц заметил, что она держит правую ладонь на рукоятке пистолета.

Они прошагали метров сто по коридору без дверей и ответвлений, завернули за угол и, метров через пятьдесят, уперлись в ржавую металлическую дверь. Женщина постучала — дверь медленно, с усилием растворилась. Открывший им гориллоподобный охранник с крохотной головой без лба отошел в сторону.

Франц оказался в большой хорошо освещенной комнате с такими же, как в коридоре, кирпичными стенами. Мебели было мало: в центре — широкий двухтумбовый стол с телефонным аппаратом, кресло на колесиках, сбоку от стола — табурет, слева у стены — еще один. У стены справа располагался низкий столик, на котором лежали странные никелированные инструменты на пластиковом подносе. Рядом стояло пыточное кресло, чуть подальше виднелась раковина умывальника. С потолка свешивалась система каких-то блоков, у задней стены высился монументальный дубовый шкаф.

—  — Садитесь в кресло. — Женщина уселась за стол в центре комнаты. — Виктор, помоги подследственному.

Пока гориллоподобный Виктор громко сопя, застегивал лямки, Франц разглядывал широкий сплюснутый нос охранника, щетинистые волосы, тусклые глаза, похожие на две стертые серебряные монеты.

—  — Можешь пока посидеть, Виктор. — сказала Женщина, и Горилла, сгорбив могучие плечи, уселся на табурете возле стены.

—  — Эта комната, — Женщина показала рукой вокруг себя, — называется «Кабинет хирургического допроса» — мы пользуемся ею в тех случаях, когда обычные методы почему-либо не срабатывают. Согласно 4-му Приложению к Уставу Следователя, на этой стадии с подследственными-мужчинами работают только следователи-женщины, так что теперь я буду вашим единственным Следователем.

Женщина на мгновение умолкла.

—  — Обычно работу с новичком мы начинаем с экскурсии по Кабинету. — продолжила она после паузы, — Слева от себя вы видите набор хирургических инструментов: они применяются здесь чаще остального оборудования. Замечу, кстати, что все операции мы производим без наркоза.