Граф Феникс - Энгельгардт Николай Александрович. Страница 16
ГЛАВА XIV
Злополучный танец
Кабинет был довольно просторный, устланный ковром, с мягкой мебелью, диванами, камином, фарфоровыми статуэтками, изящными ширмами, безделушками и скорее походил на интимную гостиную модницы, чем на комнату сенатора и статс-секретаря.
Иван Перфильевич застал Габриэлли сидящей на софе и нетерпеливо постукивающей ногой по ковру. Очи и щеки итальянки пылали. Пальцы комкали кружевной платок. Одета она была чрезвычайно ярко и роскошно, в тюрбане с перьями, осыпана брильянтами. Высоко вздымающаяся, мощная грудь певицы готова была вырваться из-под кисеи.
Даже к самой императрице не входил Иван Перфильевич с таким страхом и почтительностью, с какими приближался к певице. Он весь расцвел и, сладко улыбаясь, склонив голову на бок, завилял полами кафтана, словно провинившийся пес хвостом.
– Прелестна, как весеннее утро, росой опрысканное! Очаровательна, как ароматный куст розы, распустившей бутоны навстречу солнечным лучам!
Говоря комплименты по-французски, Иван Перфильевич взял руку красавицы и попытался ее поцеловать. Но та, поднявшись во весь рост, вырвала ее, уперла в бедро, а другой стала энергично размахивать перед самым лицом главного директора спектаклей и зрелищ, статс-секретаря, сенатора и великого наместного мастера восьмой провинции. В то же время Габриэлли стала во все горло кричать, мешая французские слова с итальянскими проклятиями:
– Так вот как вы со мной поступаете! Я жду здесь два часа! Посылаю к вам известить, что я здесь, а вас все нет! Чудовище! Варвар! Где вы были? Отвечайте мне сейчас же, где вы были?
– Очаровательная, простите, что заставил вас столько времени ждать, – сказал Иван Перфильевич умоляюще, – видит Небо, я был занят крайне важными делами, крайне важными!
– Этот запах, – вскричала певица, раздувая ноздри орлиного носа и втягивая воздух, – этот запах отлично объясняет мне, какими вы делами занимались! Вы пили вино! Вы забавлялись! Вы всю ночь забавлялись! С кем? Я вас спрашиваю, с кем вы пили и забавлялись?
– Но ничего подобного! Вы совершенно ошибаетесь. Я только что вернулся с важного заседания друзей человечества и благотворения, продолжавшегося всю ночь. Мы собираемся…
– Я знаю, что вы собираетесь, и кто, и где. Но почему же от вас так вином пахнет? Вы пили. Вы кутили. С кем?
Вопрос был поставлен прямо и столь грозно, что Иван Перфильевич невольно закрыл руками лицо.
– С моими друзьями, прелестная, с достопочтенными каменщиками, упражняющимися в отесывании грубых, диких камней для основания будущего храма всеобщего человеческого благополучия, – проговорил он, заикаясь, тут же ставя между собой и певицей кресло.
– Вы пили с каменщиками? Вы отесывали что-то вместе с ними?! О, неотесанный, северный варвар! О, низкий лжец! Я все знаю. Посмеете ли вы отрицать, что эта новая, эта Серафима, называющая себя графиней Санта-Кроче, не была с вами в эту ночь? Вы с ней пили? Она просила вас принять ее в придворную труппу! И вы, конечно, не могли ей отказать. Вы передадите ей мои роли! Вы влюблены уже в нее, сладострастный старик!
– Ревность! Теперь понимаю, – не без самодовольства, несмотря на свое опасное положение, подобное положению скифа на римской арене нос к носу с львицей из жгучих ливийских пустынь, сказал Елагин. – Но вы напрасно, прелестная, назвали меня стариком: мудрый хранит в себе дух юности. К тому же мы, посвященные, обладаем тайной восстановления вещества и обновления суставов тела. Сейчас, например, я себя таким легким ощущаю, как никогда.
– Вы не отвечаете. Но я знаю все. Моя карлица познакомилась с этой Серафимой. И ее муж был у меня. Но не думала, что это такие ловкие пройдохи. Я отлично знаю, что вы их пригласили на ночное заседание капитула. Знаю, что Серафимка вернулась только на заре.
– А, так она вернулась!.. – не удержал радостного восклицания Елагин, успокоенный, что женоубийство в ложе было только фокусом и супруга Калиостро цела и невредима.
Но это окончательно вывело из себя певицу. Лицо ее стало маской античной Горгоны. Черные кудри разметались, как змеи. Казалось, она и ногтями и зубами вцепится в растерянного директора зрелищ. Голос стал таким пронзительным, что Елагин стал опасаться, что не только секретарь, но даже просители в отдаленной приемной услышат его.
– Вы, верно, хотели бы с ней никогда не расставаться. Влюбились в нее, как обезьяна! Вы вместе угощались! Вы уже условились с ней! Я знаю, знаю. Она хочет петь и играть в опере. Пусть она поет дурно! Пусть голос ее ничтожный! Карлица мне говорила. Она слышала ее свинячий визг. Но что из того? Вы способны на все. Любая новая развратная баба веревки может из вас вить! Ах, я не вынесу этого! Я умираю! Я задыхаюсь! Не могу! Не могу! Ах!
Габриэлли схватилась за сердце и упала на софу почти в судорогах.
– Успокойтесь, божественная! Успокойтесь, прелестная! – умолял Елагин. – Ничего подобного. Клянусь вам! Она на сцену и не просилась. Мы и голоса ее не слыхали. Она только участвовала в фокусах, показанных ее мужем, который оказался известным шарлатаном, во всей Европе прославленным под именем Калиостро.
Имя это произвело волшебное действие на Габриэлли. Она мгновенно утихла и поднялась.
– Калиостро, говорите вы? Так это сам Калиостро! – с благоговейным страхом сказала певица.
– Да! Да! Калиостро! Несомненный шарлатан и авантюрист, – радуясь перемене настроения итальянки, припадки неистовой ярости которой были хорошо знакомы не только ему, но и всей труппе и нередко вели к самым плачевным последствиям. – Успокойтесь. Все опасения ваши совершенно безосновательны. После фокусов Калиостро с супругой таинственно исчезли. Полагаю, подговорили слуг. Ничего, мой камердинер проведет расследование, и мы все узнаем. За ужином, точнее за ранним завтраком, женщины не присутствовали. Успокойтесь, прелестная!
Иван Перфильевич преклонил колено перед сидевшей на софе красавицей.
– Божественная, поверьте в правдивость моих слов. Я сейчас еду во дворец и, между прочим, возобновляемый с вами контракт везу к окончательному утверждению государыней.
– Нет, мне мало ваших уверений. Тем более, что она жена Калиостро, который все может!
– Все может? Ну, он едва ли все может. А в российских пределах, думаю, совсем ничего, кроме вранья и фокусов.
– О, это сильный человек! Я знаю, – сказала певица. – Но вам на слово не поверю. Вы поклянитесь.
Она достала медальон, висевший на ее груди, поцеловала и протянула директору.
– Здесь святая гостья! Прикоснитесь и поклянитесь, что не возьмете на сцену Калиостершу.
Делать было нечего. Иван Перфильевич поклялся на католической святыне, что не возьмет на сцену «Эрмитажа» Калиостершу.
– Моя карлица видела ее днем, дома, – говорила певица, успокаиваясь. – Она уже не первой молодости и сильно отцвела, помята и потрепана. Ведь муж возил ее повсюду с собой. И она совсем не графиня, а была трактирной служанкой в Риме. Ее настоящее имя – Лоренца, да, Лоренца Феличиани. Моя карлица все узнала.
– А настоящее имя графа Калиостро?
– Этого я не знаю.
– Итак, вы поверили, успокоились! Боже мой, кто может в вашем присутствии думать хотя бы о самой Венере. Ну, дайте вашу ручку, восхитительное существо!
Габриэлли протянула руку, благоухавшую мускусом, грубая ладонь которой свидетельствовала о домашних трудах. Восхищенный директор покрыл ее поцелуями и присел рядом.
– Божественная! Один поцелуй! – шептал влюбленный старик. – Я себя чувствую, словно выпил эликсир молодости. Где твои угрозы, господин Великий Кофт! Хе-хе-хе!
Иван Перфильевич попытался обнять мощный стан знаменитой певицы. Бурные проявления южного темперамента как бы наэлектризовывали поклонника. Хотя нередко в него летели башмаки и различные хрупкие предметы, а порой и на щеках отпечатывалась мужественная десница итальянки, бывало, и ее крепкие ногти.
Медленно утихая, как вулкан, певица отстранилась от директора спектаклей.