Граф Феникс - Энгельгардт Николай Александрович. Страница 22

Весь дрожа, в холодном поту, князь огляделся. Никого не было. Все имело обычный вид. Заря разгоралась за окнами. Кресло, на котором сидело видение, было таким же, как и остальные. А между колоннами не стояло никакого покрытого истукана. Там высилась ваза, действительно закутанная почему-то куском полотна, но давно ему знакомая. И сам он сидел у письменного стола, где еще лежали дела и патенты Калиостро. Что это было? Спал он? Бредил наяву? Голова его кружилась. Мучительно замирало сердце. Отвращение смешалось в нем с жалостью и безумной страстью. Странные предостережения, дикие тайны, сообщенные ему, не находили места в его сердце, и в то же время бред обладал всей убедительностью подлинной действительности. Он заглянул за таинственную завесу, отделяющую живых от мертвых. Бездна вечности дохнула ему в лицо. Был уже другим человеком. Что-то непоправимое было совершено им. И страшное знание, на которое дерзнул юноша, он должен был искупить муками Прометея…

Взгляд его упал на то место на полу, где стояла Серафима, и к своему ужасу и радости он увидел там мистический залог – черную розу. Бросился к цветку, схватил его… То была не настоящая, а искусственная, тафтяная роза. Но она была, была…

ГЛАВА

XXI Лестница

– Мне надоело одиночество! Мне скучно! Не могу понять, Джузеппе, чего ты еще дожидаешься?

Так говорила графиня ди Санта-Кроче, покоясь в ленивой позе на софе в надоевшей комнате в Итальянских. Джузеппее быстро повернулся на каблуках.

– Еще немного терпения, дорогая Лоренца, – сказал он.

– Но чего же ты ждешь? Ты был так торжественно принят. Проделки твои очень удались.

– Да, но выждать необходимо. Пусть они сами за мной явятся. А они явятся, это я знаю отлично.

– Мне надоело быть в твоих руках жалкой игрушкой, – с раздражением сказала Лоренца. – Ты заставляешь меня участвовать в своих глупых фокусах, как будто я фиглярка в ярмарочном балагане. Я служу приманкой для всяких олухов. Время идет. Я уже не так прекрасна, как прежде. Да, я старею, Джузеппе, что же меня ожидает?

– Тебя ждут богатство, знатность, слава, почетнейшее положение, клянусь Сатурном! – воскликнул Джузеппе.

– Ах, ты говорил это в Лондоне, потом в Париже, потом в Берлине…

– И говорю это же теперь в Петербурге!

– Говоришь, но я нисколько тебе не верю. Ты – шарлатан, Джузеппе. Ты – лжец. Ты хочешь обмануть весь мир, но прежде всего сам себя обманываешь. Ты вечно строишь воздушные замки, которые мгновенно разлетаются без следа, если не считать побоев, которые порой перепадают на твою долю, новых и новых долгов и необходимости как можно скорее бежать в другой город.

– Ты женщина, и видишь только кухонную часть жизни, видишь изнанку, грязное белье, домашний сор, пятна и заплаты!

Он принялся ходить по комнате. Лицо Джузеппе приняло грустное, задумчивое выражение. Большие глаза его сияли мыслью и были прекрасны.

– Я вижу то, что вижу, – упрямо отозвалась Лоренца.

– То есть не дальше своего носа, дорогая, не дальше! Но тот, кому дано зрение орла, кто смотрит в будущее и видит, к чему идет мир, стоит выше сора, тумана, клубов чада и пыли земной суеты. Все это там, внизу, у его ног. Чело же провидца – в чистых, высших сферах, и очи его озирают огромный горизонт. Но к чему я говорю тебе все это? Ты не поймешь меня.

– Нет, что же ты предвидишь? Ты прозревал в Лондоне. И что же ты вывез оттуда? Несколько дипломов и писем. И долги. То же в Париже. То же в Берлине. Значит, то же будет и в Петербурге. Наконец тебя всюду узнают и не станут больше верить. Что ты будешь тогда делать? Вернешься домой, в Палермо? Боже мой!

– Я вернусь туда только для того, чтобы быть увенчанным лаврами в Капитолии! – гордо сказал Джузеппе.

Лоренца быстро приподнялась, посмотрела ему в лицо и вдруг звонко расхохоталась и опять упала на софу.

– Лавры! Капитолии! Бедный Джузеппе, но если бы ты сейчас вернулся в Рим…

– Если бы я сейчас вернулся в Рим, меня посадили бы в крепость святого Ангела, а потом задушили там потихоньку! – спокойно заметил Джузеппе.

– Ты сам это знаешь и говоришь! Где же лавры и Капитолии? Бедный Джузеппе, ты сходишь с ума, и в твоих речах нет связи.

– Связь есть, и ум мой ясен. Но ты только женщина, нетерпеливая, жаждущая земных благ.

– Ты их тоже любишь, Джузеппе! Ты жаден к золоту, без ума от знатности и чинов. Ты ненасытен, Бальзамо. Любишь женщин, вино, богатую жизнь! Ведь я тебя знаю, хорошо, давно знаю!

– Люблю и не люблю. Все это средства. Цель моя не в этом. Цель моя выше. Ты говоришь, что знаешь меня. То есть, знаешь мою грязную сторону. Ну, ведь и я знаю твою грязную половину жизни. Чище ли она?

– Ты первый развратил меня! – запальчиво крикнула Лоренца.

– Нельзя развратить того, кто не хочет развратиться. Не будем ссориться, дорогая. Именно теперь это нам особенно ни к чему. Дело идет к развязке или, лучше сказать, к завязке. Именно здесь, в России, в Петербурге, завяжется тот мировой узел, который можно будет рассечь только мечом! С этим я сюда и прибыл, и послан. Не для жалких фокусов. Что фокусы! Что некромантия! Все это для профанов, для ослов, для жалкой толпы! Но здесь, в Петербурге, именно здесь или нигде, то, что мы ищем!

На слове «здесь» Джузеппе энергично топнул ногой.

– Преображение мира начнется отсюда, из России! Как? Я еще не знаю. Но мне сказал это великий человек – Сен-Жермен…

– Ужасный старик! – с дрожью отвращения сказала Лоренца. – Бессильный, похотливый старик, одной ногой стоящий в могиле, окруженный бабами! Я и теперь ощущаю прикосновение его холодных пальцев… Гнусный старик! Мне казалось, что меня обнимает сама смерть! И ты меня принудил… Никогда этого тебе не забуду и не прощу! – шипя от злости, проговорила Лоренца.

– Наоборот, ты должна быть благодарна мне, что твоя земная плоть послужила величайшему из мудрецов. Сен-Жермен поступает, как царь Давид. Когда царь Давид состарился, то покрывали его одеждами, но он не мог согреться. И сказали ему слуги его: пусть поищут для господина нашего, царя, молодую девицу, и будет согревать господина нашего царя. Искали и нашли Ависагу, сунамитянку…

– Сен-Жермен не царь, а я не Ависага!

– Ты пленительнее Ависаги, и знашь это сама. А Сен-Жермен – царь над царями. Он открыл мне грядущее, как в зеркале показал его…

– Ты – шарлатан, а Сен-Жермен шарлатан над шарлатанами, который и тебя самого одурачил. Если вы – знаете будущее, то почему нам всегда приходилось уезжать поспешно и неожиданно из всех столиц? И не то же ли говорил ты и в Лондоне, и в Париже, и в Берлине? Не уверял ли, что вот сейчас что-то преобразится, и ты станешь богат, знатен, славен! Но ничего не происходило. Все оставалось как всегда. Как всегда, мы с тобой укладывали сундуки и уезжали, дрожа и оглядываясь… Проклятая жизнь! Будь проклят тот день и час, когда я связала свою судьбу с твоей! Кто знает, в меня мог влюбиться вельможа и богач, даже принц, и я жила бы, не зная забот, окруженная почтением и роскошью! – с искренним отчаянием проговорила женщина. – А если бы и не так, – продолжала она, – если бы и не так, вышла бы замуж хотя бы за красавца Паоло и была бы честной женой…

– Рабой! Жалкой рабой! – вскричал Джузеппе. – О, маловерная и слабая женщина! Что ж, оставь меня одного идти моей дорогой! – Ага, ты захотел от меня отделаться! Да тем и кончится, конечно, что ты меня бросишь, когда моя красота увянет и я не буду тебе нужна. Но это не удастся.

Я все о тебе знаю. Если я в твоих руках, то ты еще больше в моих.

– Угрозы твои мне не страшны, да они и бесполезны. Прежде чем закончится этот год, уже начнется…

– Что начнется? Скажешь ли когда-нибудь яснее?

– Я говорю ясно, но твой разум дремлет и не может меня понять. Ты красавица, и я одарен способностями, знаниями. И что же, нам нет места под солнцем. Все лучшие места заняты по праву рождения! По праву рождения, ха! Но мне известно происхождение всех вельмож Европы. Кто из них истинный сын своего отца? Никто. Чаще всего это сыновья сильных телом плебеев, с которыми сходились их аристократки-матери, неудовлетворенные бессильными и холодными ласками старых развратников-мужей, которым продали их юность. И эти выродки наследуют титулы, замки, земли, чины, все! Я сын своего отца. Мы – плебеи, поэтому в наших семьях, если только мы их заводим, родятся наши истинные дети. И что же? Они остаются ничтожествами на всю жизнь. Они могут быть великими писателями, учеными, художниками. И все-таки только прислужники аристократов. Можно ли это терпеть! Я знаю двух родных братьев, сыновей выездного лакея. Один так и остался лакеем, потому что рожден отцом от законной, честной плебейки-жены. Другой же родился в блуде от графини, однако он считается законным сыном старого графа, наследовал его титулы, он посланник! Вот в чем возмутительная несправедливость! Итак, надо уничтожить все титулы, все привилегии, провозгласить полное равенство, и пусть первенство дается не по происхождению, а по знаниям, гению, труду! «Проклят сын блудницы», сказано в Писании. Проклята аристократия, рожденная в блуде.