Ночная Жизнь - Эллис Джек. Страница 17

Карниш оперся на бетонную плиту, закрыл глаза и потянулся своими чувствами во тьму. Где ты? Чем ты занят сегодня ночью?

Ответа не было.

Вдруг на ближайшей улице появилась полицейская машина. Луч прожектора побежал по пустырю. Карниш присел и закутался в свою накидку из теней. Луч прошел по нему, на мгновение осветив место смерти Дорис Робинсон, и погас. Машина медленно удалилась. Выждав несколько секунд, Карниш поднялся. Он был в ярости. Он ненавидел, когда его вынуждали прятаться, ненавидел людей, их ничтожное, жалкое существование. Ненавидел свой страх перед ними. Он торопливо пересек пустырь и вернулся в переулок, из которого пришел. Ночь только начиналась, пора было поохотиться.

Время шло быстро. Летели часы, а Карниш все никак не мог найти признаков того, что его детройтский собрат сегодня вышел на охоту. Однажды он по пожарной лестнице забрался на крышу многоквартирного жилого дома и около часа простоял там, разглядывая Детройт сверху. Казалось, город никогда не отдыхает. То тут, то там, то и дело вспыхивало движение. Каждую минуту откуда-то доносились какие-то крики, потом опять наступала тишина. Карнишу это казалось странным, почти пугающим. Он не понимал этот город, который во многом напоминал ему Калькутту. Другое дело – Миннеаполис. Он побывал во всех местах, где были обнаружены жертвы вампира. Пресса сообщала о шести, но Карниш, совершенно случайно, обнаружил седьмое. Повсюду он чувствовал остатки ужаса жертвы, но не уловил ничего, что позволило бы ему создать четкое представление об образе и сущности убийцы. На седьмом месте он нашел труп. Это был склад, примерно в миле от пустыря, где была убита Дорис Робинсон. Труп белой девочки, примерно шестнадцати лет, был накрыт газетами и находился в стадии сильного разложения. Карниш прикинул, что это, должно быть, одна из первых жертв, убита примерло в середине июля. Тело настолько разложилось, что он не смог обнаружить на нем интересующие его следы, столь хорошо заметные на других трупах, зато он отчетливо чувствовал ужас убитой. Это совершенно определенно была одна из его жертв.

Около четырех часов утра Карниш понял, что не найдет сегодня своего коллегу. Небо на востоке из синего стало лиловым, и он решил, что пора двигаться в сторону отеля. В переулке, уже недалеко от отеля, он наткнулся на группу подростков. Их было шестеро, и они стояли вокруг какого-то дрожащего комка на тротуаре. Комок оказался женщиной лет сорока; жизнь на улице основательно ее потрепала. Казалось, она не замечает этих смеющихся и издевающихся над ней подростков, хотя они, очевидно, занимались этим задолго до того, как он подошел. Лицо ее, покрытое грязью, было все в синяках и запекшейся крови. Карниш спрятался в тени и с растущим изумлением принялся наблюдать. Среди подростков были и белые, и черные, но все сравнительно хорошо одеты. Субботней ночью вышли в город поиздеваться над слабыми и беззащитными. Прямо его собственные отпрыски.

Один из подростков наклонился над женщиной, распахнул на ней пальто и грубо сжал ее грудь. Женщина не сделала ни единого жеста сопротивления и лишь подняла на него ничего не выражающее, безразличное ко всему лицо.

– А у нее есть сиськи, – сказал подросток, выпрямляясь. – Давайте трахнем ее, что ли?

До сих пор они ограничивались лишь оскорблениями и легкими тычками, но теперь решили перейти эту грань. Карнишу было любопытно почему. Он не вполне понимал механизмы человеческого сексуального влечения. Но время шло, а он был голоден и не собирался до утра стоять здесь и наблюдать, как они развлекаются. Он послал в их сторону леденящий сгусток страха. Он дал им знать, что за ними наблюдают. Подростки нахохлились, сунули руки поглубже в карманы, словно по переулку пронесся порыв холодного ветра, и попятились от бродяжки.

– Пойдемте-ка лучше отсюда, – сказал один из них. – Что-то мне не по себе. Плохое предчувствие.

Они слушались своих инстинктов как животные. Сначала они просто шли, ускоряя шаги, потом побежали и скрылись из виду. Карниш вышел из темноты и направился к лежащей на асфальте женщине, которая, казалось, даже и не заметила, что мальчишки оставили ее в покое, и все так же пялилась в пустоту. Впрочем, она подняла взгляд на Карниша – скорее из любопытства, чем из страха. Все самое плохое, что могло с ней случиться в жизни, уже случилось. Карниш, разочарованный, присел рядом.

– Цела? – спросил он.

Она не ответила. Потом из-под лохмотьев высунулась грязная вонючая рука.

– Ну, что там у тебя? – хрипло проговорила бродяжка.

– Сначала ты мне скажи, кое-что, – покачав головой, сказал Карниш.

Она заморгала, не понимая, чего от нее хотят, и слегка нахмурилась. Карниш улыбнулся.

– Чего ты больше всего боишься? – мягко спросил он.

То ли необычность вопроса, то ли тон, каким он был задан, тронули ее, но в ее глазах промелькнул страх, и, посмотрев на него, она нахмурилась еще сильнее.

Он ясно чувствовал ее страх и читал ее мысли, словно шагал по широкой аллее, открытой в ее сознании этим вопросом. На самом дне ее сознания таился самый распространенный страх, страх, который разделял даже Карниш. Она боялась, что после смерти попадет в ад. Карниш был удивлен и шокирован. Разве в Библии не сказано, что тот, кто не имеет ничего, на том свете получит все? Неужели она боится, что после всех ужасов и лишений, выпавших на ее долю в этой жизни, за гробом ее приговорят к чему-то еще более страшному? Но, как ни странно, он видел, что это так. Именно этого она боялась больше всего. И этот страх он мог уважать, он мог ему посочувствовать. Карниш верил в Бога. Если на свете существует такая тварь, как он, то должен существовать и Бог. А если существует Бог, то и рай, и ад тоже должны существовать. А если они существуют, то в том, куда попадет он, Карниш, не может быть ни малейших сомнений. Вот почему он так боялся смерти. Он знал, что его ждет.

Но сейчас его занимал не собственный страх, а страх этой женщины. Из тусклых, замшелых коридоров ее памяти он извлек ее имя – Натали.

Когда-то у нее была нормальная жизнь. У нее был муж, дети, работа. Но она все это потеряла из-за своей слабости, из-за алкоголя, из-за наркотиков. Теперь у нее не было ничего. Ничего, кроме Карниша. Он поднял ее на такую высоту, чтобы их лица были бы на одном уровне. Она не сопротивлялась, да он и не ждал этого от нее. Его тело открылось, втянуло ее в себя и обхватило со всех сторон. Он сжал ее руками и уставился ей в глаза. Он показал ей ад. Он внушил ей, что она прямиком попадет туда. Он щекотал ее сознание ужасной мыслью:

Все ужасы, которые ты можешь вообразить здесь, на Земле, будут в тысячу раз лучше самой приятной вещи, которая произойдет с тобой, там, куда ты отправляешься.

Он смаковал ее страх, кристально чистый, несмотря на грязь, покрывающую ее с головы до ног. Она сделала попытку закричать, но он залепил ей рот и приглушил крик. Он всасывал ее в себя, поглощая всю, без остатка, и его глаза смотрели в ее глаза, обезумевшие тот ужаса, насланного на нее Карнишем, до тех пор, пока от нее не осталось ничего.

«Бог ненавидит тебя, Натали», – внушил он остаткам ее исчезающего сознания, и все закончилось. Натали больше не было. Карниш поднял голову и, посмотрев на светлеющее небо, вздохнул, настолько удовлетворенный, насколько это вообще было для него возможно. Ему приходилось питаться отбросами общества, и за это он ненавидел их.

Но тем не менее это была жизнь. И только жизнь имела значение. Он втянул в себя свою тьму и, вновь став похожим на человека, двинулся к отелю. В вестибюле он пожелал, чтобы никто его не заметил. Его никто не заметил. Пешком он поднялся на второй этаж, а затем на лифте – к себе, на двенадцатый. Оставив на двери табличку с надписью «Не беспокоить», он вошел в номер, задернул шторы, отгораживаясь от дневного света, лег на кровать и, позвонив портье, спросил, были ли какие-либо звонки. Звонков не было. Тогда он приказал не соединять никого с его номером до семи часов вечера, не беспокоить его и номер не убирать.