Ночная Жизнь - Эллис Джек. Страница 31

Они пошли дальше, и Конни снова взяла его под руку.

– Во всяком случае, спасибо, – сказал Саймон.

Конни лишь хмыкнула.

Они были всего в квартале от Хеннепин, когда Саймон вдруг остановился как вкопанный. Конни отступила на шаг, нахмурилась и посмотрела в том же направлении, куда смотрел он.

– В чем дело?

– Не могу сказать точно.

– Ты что-то заметил?

– Не совсем.

– Боже, как ты меня напугал.

Саймон прижал палец к губам. Казалось, ночь сдавила их со всех сторон. Он непроизвольно вздрогнул, как будто кто-то холодной рукой залез ему под рубашку.

– Да что с тобой? – спросила Конни.

У Саймона было такое ощущение, будто ему в рот насыпали песка. Так реагирует организм на грязный наркотик или на бешеный ритм дьявольской музыки, из которого невозможно вырваться. Все было в точности как в ту ночь, когда он убежал из переулка за книжным магазином. Его кожа покрылась мурашками. Кончики пальцев зудели, словно он принял дозу «кислоты». Саймон чувствовал, что сейчас может случиться все что угодно. У него похолодели губы. За нами наблюдают, мелькнуло у него в голове. Он осмотрелся. Улицы были пусты. Только шум машин вдалеке. Звук тишины.

– Оно знает, что мы его ищем, – наконец сказал он.

– Ты это, черт побери, о чем?

– Даже не знаю… Просто я чувствую оно знает, что мы его ищем.

– Господи, ты меня с ума сводишь.

– Извини.

– Снимаю свое предложение. Я не трахаюсь с психами. Не бесплатно, во всяком случае.

– Прости.

И вдруг все прошло, так же внезапно, как накатилось. Чем бы ни была вызвана эта ночная музыка, она утихла. Ветер взъерошил Саймону волосы. Он снова начал чувствовать запах сигаретного дыма.

– Давай-ка поскорее выбираться туда, где посветлее, – сказал Саймон.

– Чертов псих, – буркнула Конни, взяла его за руку, и они быстро пошли в сторону Хеннепин.

Итак, это правда.

Саймон все знает.

И он набрал себе помощников.

Карниш смотрел вслед парочке, быстро удаляющейся по темной улице в направлении Хеннепин. Он хотел послать им вдогонку какую-нибудь мысль, но потом передумал. Слишком рискованно. Саймон и так почуял его присутствие. Жертва почувствовала, что на нее идет охота. С женщиной все было иначе. Она, конечно, слышала историю, рассказанную Саймоном, но не поверила в нее, во всяком случае, не до конца. Ее сознание было заполнено бесформенными образами, смутным беспокойством, неясными страхами. Сад детских кошмаров. Было бы так увлекательно поместить в ее душу еще более мрачные страхи и смотреть, как они принимают форму, наблюдать, чем это закончится. Но не сейчас, не когда рядом с ней Саймон. Карниш провожал их взглядом, пока они не скрылись за углом, потом повернулся и растворился в темноте переулка за ночлежкой при церкви Сент-Эндрю. Воздух прямо-таки провонял пресвитерианской добродетелью. Там, за каменной стеной ночлежки, пряталась сотня деградировавших человеческих душ. Его потенциальные жертвы, недоступные для него. Карниш послал сквозь стены самые мрачные ужасы, на какие только был способен, но результатов не стал дожидаться. Он был голоден и невероятно зол. Если бы он не знал наверняка, что это не так, то мог бы подумать, что Саймон предупредил едва ли не всех бродяг в этом городе. Неприкасаемые, которые были его обычной добычей, исчезли с улиц, как будто их смыло. Невероятно, но они словно почувствовали на подсознательном уровне, что сегодняшняя ночь слишком опасна, чтобы проводить ее на улице.

Разумеется, были другие. Но на них он не смел охотиться. Подвыпившие клерки, посетители кинотеатров, любители ночных прогулок. Эти люди были кому-то нужны, и если бы они начали пропадать, это привлекло бы внимание, породило бы подозрения, начались бы их поиски. О его существовании очень скоро стало бы известно всем, и тогда охота уже началась бы за ним. А Карнишу этого очень не хотелось. Даже мысль об этом вызывала у него тревогу. И ярость. Он ненавидел их за недосягаемость, за то, что он не смел на них охотиться. Обуреваемый ненавистью, он шел по улицам, и даже там, где было оживленно, не давал себе труда скрывать свою сущность. Один раз, переходя улицу прямо перед резко затормозившей машиной, он увидел изумленное лицо шофера, который, выпучив глаза, смотрел на длинный шлейф тьмы, что протянулся за ним, на мгновение затмив уличный свет. Карниш почувствовал испуг водителя, недоумение, а потом – только игра света и тени. Все жертвы Карниша, даже увидев его истинное обличье, не могли поверить в его существование.

За исключением Саймона.

Сколько же человек он набрал в свою рать? Где они сейчас?

Карниш чувствовал, как по улицам растекается знание о его существовании, и понимал, что оно исходит не только от Саймона. Где-то есть и другие источники. Где же они – может быть, так же, как Саймон, рыщут по темным переулкам, его охотничьим угодьям? Ищут его. Известно ли им о его истинной сущности? Карниш чувствовал – нет. Их страхи были неясными и бесформенными, и даже Саймон, который своими глазами наблюдал поглощение жертвы, не понимал до конца что к чему.

Карниш остановился в темноте. Впереди начиналась оживленная улица. По тротуарам сновали прохожие, по мостовой, не торопясь, катились автомобили.

Карниш злился на себя за свой страх, злился на Саймона за то, что тот знает о его существовании.

Они там. Он чувствовал их. Ищут его. Подстерегают.

Сколько?

Он потянулся своим сознанием в ночь. Трудно сказать. Шесть? Семь? Восемь?

Небольшая группа, но уже опасная. Смертельно опасная. Добыча превратилась в охотника.

Карниш поднял глаза к небу и издал полный ярости душераздирающий вопль, почти немой, но тем не менее услышанный многими из тех, кто был в этот час на улице.

Потом он втянул в себя свою тьму, сделал глубокий вдох и вышел из темноты на свет. Симпатичная женщина с хозяйственной сумкой столкнулась с ним, подняла голову, смущенно улыбнулась и отступила назад. Карниш сам был настолько ошеломлен, что даже не предпринял попытки атаковать ее сознание. Он уступил ей дорогу и долго слушал, как ее каблучки стучат по асфальту, будто маленькие лошадиные копытца. Потом покачал головой и двинулся дальше.

Он был голоден, и ему нужно было поесть. Знают о нем или нет, он должен поесть.

– Я – голос из ниоткуда. Я – звук в тишине. Я – мысль в пространстве. Зови меня…

– Заткнись, Бобби, ты посадишь батарею, – донесся голос Джека.

– Извини, Джек. Слушай, мы обошли район два раза. Ничего не нашли. Мы начинаем замерзать. Хотим погреться и выпить кофе. Потом с тобой свяжемся.

– Где вы находитесь?

– Недалеко от тебя. Пересечение Ла-Саль и Девятой. Здесь есть кофейня, называется «Шоколадная фабрика» или что-то в этом роде.

– Да, я знаю, где это. Только не больше получаса, ладно?

– Ладно. До связи.

Джек покачал головой. На стене у него висела карта, где он флажками отмечал местонахождение групп. Вынув голубой флажок, обозначающий Бобби и Роннй, он воткнул его на новое место, на угол Девятой и Ла-Саль. Желтый флажок, обозначающий Конни и Саймона, был в районе библиотеки, откуда они последний раз выходили на связь. Красный, флажок Бекки и Мартина, торчал в районе автобусного парка на пересечении Восьмой улицы и Первой Северной авеню. Джек отступил назад и окинул взглядом всю карту. Слишком мало людей для такой большой площади. Было бы эффективнее, если бы они ходили поодиночке, но это слишком рискованно.

Последние два часа он обзванивал все ночлежки и просил, умолял, требовал, чтобы принимали каждого, кто придет к ним сегодня, никому не отказывали. Его объяснения были расплывчатыми и туманными, но он упирал на то, что произошло убийство. Ему отвечали с прохладцей: когда долгое время работаешь с бездомными, до некоторой степени утрачиваешь сострадание. Все упирается в бюрократию, и если все койки заняты, значит, места больше нет, как бы сильно оно ни было нужно. Но Джек просил и умолял, чтобы сегодня – именно сегодня – всем нашли место. Может, кого-то ему удалось убедить. А может быть, даже всех. Он наклонился к микрофону и сказал: