Последнее танго в Париже - Элли Роберт. Страница 22

— Должно быть, ты был красивым мужчиной, — произнес он.

— Не таким красивым, как ты, — сказал Марсель, присев на постель рядом с ним.

— Ты в хорошей форме. — Пол похлопал его по плечу поверх халата. — Как тебе удается сохранять талию? У меня вот никак не выходит.

— Ну, тут у меня своя маленькая тайна, — ответил Марсель, однако не стал распространяться на эту тему. — Почему Роза изменяла тебе со мной? — вдруг выпалил он.

Пол посмотрел в его бесхитростные глаза: такой никогда не поймет.

— Ты ведь не думаешь, что Роза и вправду наложила на себя руки? — спросил он.

— Трудно поверить.

Марсель, казалось, и сам испугался собственных слов. Он встал, подошел к окну, обхватил пальцами вставленный в оконный проем горизонтальный брус и начал подтягиваться.

— Вот это и есть моя тайна, — объяснил он.

Пол безмолвно уставился на Марселя, эту точную свою копию. Роза одевала Марселя по его подобию, заставила пить то же самое виски. Пол искал прощальную записку, но нашел всего лишь разрозненные и подчас непотребные памятки. Теперь он понял — Марсель с его комнатой и есть то, что он искал. Зеркальное отражение. Неизбывная пошлость бытия.

Он ушел, но задержался в дверях.

— Как на духу, — бросил он Марселю, — не могу понять, что она в тебе находила.

Глава семнадцатая

Под своды Центрального рынка утренний свет, казалось, никак не мог пробиться. Окна под самыми карнизами были окутаны тенью, которую снизу поддерживал мрак, царивший в огромном безмолвном пространстве. В свое время под этой крышей проплывали бессчетные вереницы убитых животных — Жанна и сама не раз наблюдала, как подвешенные на крючьях замороженные туши, тихо покачиваясь, скользят на тросах, — но теперь и от самого рынка остался лишь остов, обреченный на снос. Рынок, думала она, глядя на его махину из дверей магазина по улице Коссоньери, стал сам себе мавзолеем. Впрочем, ей было недосуг предаваться столь мрачным мыслям. Смерть была от нее далека, особенно в этот день, когда все служащие магазина для новобрачных суетились вокруг Жанны; она красовалась в атласном платье старинного фасона, придерживая одной рукой собранные на темени локоны, а в другой держа красную розу, подарок Тома, и медленно поворачивалась, так чтобы он мог окинуть ее со всех сторон восхищенным взглядом.

Закрепленная на треноге камера стояла на улице — в магазинчике она бы просто не поместилась. Оператор отрешенно склонился над видоискателем, а звукооператор, опустившись на колени перед магнитофоном, проверял микрофон. Том пританцовывал за треногим штативом, дожидаясь начала съемки, и пестрый шарф, свисавший у него с шеи, подрагивал, словно тоже не мог совладать с нетерпением. Хозяйка магазинчика, учуяв верную сделку, уговаривала Жанну приобрести более дорогое подвенечное платье из тонкой замши, но та выбрала более традиционное, хотя этот наряд уже надевали и он даже разошелся по шву под мышкой. В прорехе виднелась ее крепкая, по-девически торчащая грудь.

Возня Тома действовала Жанне на нервы, ей не терпелось начать съемку, пока ощущение невероятного чуда еще витало над ней. Он почувствовал ее нетерпение.

— Вдохновение не включить разом, как свет, — объяснил он.

— Так какой же ты тогда режиссер?

— Идеи — это тебе не колбаса, в магазине не купишь! — Он обернулся к съемочной группе. — Готовы? Снимаем…

Жанна смотрела, как Том взял микрофон и обратился лицом к камере, чтобы ввести зрителя в курс дела. Он небрежно переступал с ноги на ногу. Такой же неисправимый романтик, как и я, подумала Жанна.

— Мы находимся у Центрального рынка, — начал он, и камера отступила. — В этих старых магазинчиках висят, покачиваясь на сквозняке, платья — все белых оттенков. Это подвенечные платья… — Он махнул звукооператору и крикнул: — Запись!

Жанна увидела, что Том присел перед ней на колени, чтобы не загораживать объектив, и поднес ей микрофон.

— Как тебе видится замужество? — спросил он.

Она почувствовала движение воздуха, поняла, что это не легкий бриз, а настоящий ветер. В небе на севере громоздились тучи. Теплый ветер зимой, припомнилось ей, — всегда к дождю.

— Оно видится мне везде, — сказала она, — и всегда.

— Везде? — переспросил Том.

— На стенах, на фасадах домов.

— На стенах? На фасадах?

Голос у Тома разочарованно сник. А будет ли их брак в самом деле удачным, подумалось ей, если от одной примерки подвенечного платья ей уже душно.

— Да, — ответила она, глядя прямо в объектив. — На щитах и афишах. О чем гласят щиты? Что они рекламируют?

— Рекламируют автомобили, мясные консервы, сигареты… — подсказал Том.

— Нет. Их тема — молодая пара до свадьбы, без детей. Затем мы видим ее же — уже после свадьбы, с детьми. Щиты посвящены браку, хоть и не заявляют об этом впрямую. Идеальный счастливый брак выглядит теперь не так, как раньше — в церкви, когда муж подавлен, а жена вечно жалуется. Сегодня брак улыбается с рекламных щитов.

— Улыбается?

— Конечно. И разве рекламные браки не заслуживают серьезного к себе отношения? Это же поп-браки.

— Поп! — Для Тома это прозвучало откровением, ему не приходило в голову взглянуть на свадьбу в таком ракурсе. — А что, неплохо, — сказал он. — Ну а если поп-брак не срабатывает?

— Значит, его нужно наладить, как автомобиль, — ответила Жанна. — Супруги — те же механики, что в комбинезонах ремонтируют двигатель.

— А если супружеская измена, что тогда? — напирал Том.

Хозяйка закончила пригонку платья и, отступив, в восторге всплеснула руками.

— Тогда, — ответила Жанна, — понадобятся не два, а три или четыре механика.

— А где любовь? Или она тоже превращается в поп?

Том опустился перед ней на колени, прижавшись щекой к брошенному на софе замшевому платью, и с обожанием посмотрел на Жанну.

— Нет, — изрекла она. — Любовь не поп.

— Если не поп, то что?

Жанна подметила, что участники группы с интересом прислушиваются к их пикировке, и подумала: а не догадываются ли они о том, что невдомек Тому?

Тем временем небо совсем потемнело.

— У механиков есть тайник, — сказала она, — где они сбрасывают комбинезоны, снова становятся просто мужчинами и женщинами и занимаются любовью.

Том был в восторге. Вскочив на ноги, он воскликнул:

— Ты потрясающа! Ты даже смотришься потрясающе!

— Невесту делает платье, — скромно заметила Жанна.

— Ты лучше Риты Хейворт, — принялся он взахлеб перечислять кинозвезд. — Лучше Джоан Кроуфорд, Ким Новак, Лорин Бейколл и Авы Гарднер, когда она была влюблена в Мики Руни.

Эти имена не имели к ней никакого касательства. Она попыталась представить себя в роли невесты, но у нее не получилось: если невесты, то только не Тома и не сейчас. Ей захотелось сорвать с себя подвенечное платье, сбежать от его мальчишеского обожания, от вездесущего объектива камеры, от съемочной группы, от хозяйки магазинчика, которая бросилась закрывать дверь, потому что пошел дождь.

— Нет, нет, — закричал Том, — не надо!

Он снова распахнул дверь и велел оператору продолжать съемку. Но дождь припустил, и ассистентка первая кинулась под укрытие. Оператор стянул куртку и набросил на «Аррифлекс». Звуковик со своим оборудованием перебрался под тент над соседней дверью.

— Почему не снимаете под дождем? — орал Том. — Почему прекратили съемку?

Хляби небесные, казалось, и вправду разверзлись. Том выбежал на улицу помочь оператору, шум ливня перекрыл их бестолковую перебранку. Жанна, подобрав шлейф, прокралась к двери магазинчика. Ее охватило внезапное и совершенно непреодолимое желание воссоединиться с Полом, укрыться в овальной гостиной их квартиры, освободиться и от этого свадебного наряда, и от всех других обязательств. Она помедлила — и выскочила под ливень. Она бежала по улице Коссоньери, ее волосы и тонкое атласное платье тут же вымокли, но холод придавал ей силы. Ей хотелось петь, она ловила губами струи дождя.