Деньги - Эмис Мартин. Страница 56

Взять хоть вчерашний день.

Одиннадцать сорок пять, и я завалился в «Джека-потрошителя» — самый дальний из моих ближайших пивняков. Народу в гадюшнике собралось не смертельно много, но девица за стойкой все время куда-то пропадала или старательно прятала глаза. Двое-трое новоприбывших были тепло встречены, внимательно выслушаны, прилежно обслужены и даже не обсчитаны — но ни на мою протянутую пятерку, ни на отрывистые «Кгхм, прошу прощения...» никто не реагировал. Что ж, не на того напали.

— Ну что? — громко сказал я. — В смысле, есть у меня шансы, если еще месяцок-другой поторчу тут?

На меня обернулись — но не барменша. Та подошла к кассе и выбила чек; со звонким дребезгом отъехал ящик с мелочью. Сохраняя натянутое выражение (нет, на прирожденную барменшу она никак не тянула), отдала сдачу перед самым моим носом, который давно должен был разъяренно побагроветь.

— Вас не обслуживаем, — заявила она.

Лицо ее дрогнуло, и наконец она встретила мой взгляд. В маленькой вселенной ее лица все было на месте, чинно-благородно. Народ у стойки навострил уши.

Для справки: когда я только вошел, мне очень хотелось выпить. И это было пять минут назад.

— Чего?! — спросил я. — Как это не обслуживаете? Что вдруг?

— После того, что вы тут устроили вчера вечером...

— Как это вчера вечером? Ноги моей тут вчера не было.

— Вы даже не помните, так напились. Джером! — позвала она. — Джером!

Джером — крашеный блондин, с серьгой в ухе и весь в джинсе, — с неохотой оторвался от окна, где у него был выстроен игрушечный город печек и микроволновок.

— Да?

Это был вклад Джерома. Девица занялась чем-то своим.

— Расскажи ему, — бросила она через плечо. — Это же он тут был вчера вечером.

— Какой, на хрен, вчерашний вечер? — спросил я. — Заладили да заладили. Говорю же, ноги моей тут не было вчера.

— Секундочку, — сказал Джером. — Флора, по-моему, это позавчера было.

— В воскресенье вечером.

— А сегодня у нас что?

— Понедельник, — ответила Флора. — Я ж и говорю, это вчера вечером.

— Ну, так вчера или позавчера? — поинтересовался я. — Весь день работаете в сраном кабаке, а сами вспомнить не можете.

— Он разбил автомат, — сказала Флора Джерому, который недовольно скрестил на груди руки. — Потом сцепился с мистером Бевериджем. Потом пытался ко мне приставать.

— Ну да, ну да, — отозвался Джером.

— Джеромище, — позвал я. — К тебе обращаюсь. Знаешь что? На хрен пошел. Флорочка. Иди сюда, к дяде.

Флора тоже скрестила руки на груди.

— И близко к нему не подойду, — заявила она.

Я уронил голову. Сделал глубокий вдох. К глазам подступили слезы. Черт, как мне требовалось выпить. Я хотел рассказать им, какой бардак творится у меня со зрением, волосами и сердцем, и что я на дружеской ноге с Лорном Гайлендом и Лесбией Беузолейль. Впрочем, гораздо более привлекательно смотрелась компактная группа пивных кружек на стойке передо мной. Сделав широкий жест, я смахнул их на пол. Падали они довольно долго, я успел одолеть полпути до двери.

— Чтобы больше не показывался! — услышал я запоздалый окрик Флоры, когда шагнул на улицу.

Поблизости были еще два кабака, «Иисус Христос» и «Бутчерз-армз» Одна сложность — туда мне тоже вход был заказан. Пришлось податься в «Пицца-пит». Я сидел в этом тусклом караван-сарае с лоханью красного вина, и на сковородке передо мной шкворчала нетронутая пицца кинг-сайз с пряностями. Субботний вечер... страшно и подумать. Или все-таки воскресный? Я опростал следующий графин и отправился на поиски нормальной жратвы. При помощи большого количества лагера я поглотил три малокалорийных «уэйет-уотчера», два «секбургера» и «америкэн уэй», а также двойную порцию «богатырского» пирога. Секундочку, секундочку... Я ничего не забыл?

Разобравшись с ленчем, я вернулся через дорогу в магазин периодики и занял место у стены плача — стенда порнографии. Как в любой библиотеке, материал разбит по темам: одни журналы специализируются на крупнобуферастых цыпочках, другие на цыпочках в шелке, кружевах и с подвязками, третьи на грубом насилии. Ничего себе, сколько журналов специализируется на цыпочках как объекте грубого насилия. Казалось бы, достаточно, ну, от силы полдюжины ежемесячников такого профиля — но нет, оказывается, недостаточно. И у порнографии есть запах, свой особый аромат. Подозреваю, это оттого, что порнобароны используют пропитанную бумагу. Запах порнографии сухой и едкий, это запах головной: боли, ушной серы... Только что я еще раз глянул «Денди» — еще раз глянул на Врон, мою будущую мачеху. Да, память меня не подводит, буфера у нее призовые. Она даже могла бы с честью выступить в одном из журналов, специализирующихся на крупнобуферастых цыпочках. Я поставил «Денди» на место и взял со стенда «Игрушку любви». Хотите верьте, хотите нет, но сильно неприличнее журнала не бывает — по крайней мере, в Англии, по крайней мере, легально. И вот стою я, втянув голову в плечи, хрипло бормочу себе под нос, оцепенело листаю «Игрушку любви» — и вдруг журнал, открытый на центральном развороте, с громким хлопком выдергивают у меня из рук.

Я поднял взгляд— тревожно, испуганно, ничего не понимая. Пухленькая симпатичная девушка в модном шарфике, два значка на отвороте вельветового пальтишка, лицо и вся поза неколебимы, во власти священного гнева... Фоновый шелест страниц утих. Ближайший сосед отступил и пропал из поля моего зрения.

— Что вы делаете? — пролаяла она и клацнула зубами. Аккуратный ротик, средний класс, голосок и зубки твердые и чистые.

Я дал задний ход или отвернул. Даже вскинул руку, защищаясь.

— Как вам не стыдно!

— Стыдно, — ответил я.

— Только посмотрите на это. Посмотрите.

Мы уставились на упавший журнал. Тот лежал полуоткрытый на нижней полке, поверх аккуратных стопок обычной, легальной периодики. Одна из центральных страниц загнулась, словно бы тактично отводя взгляд распростертой там девушки. В дюйме — другом от ее жадного оскала вяло завис бородавчатый мужской член (туловище скрывалось за обрезом страницы).

— Это же отвратительно.