Деньги - Эмис Мартин. Страница 77

— Давай никуда не пойдем, — сказала она. — Просто дома приятнее.

Можно откровенно? Вы уверены, что хотите это услышать? Так вот, признаюсь: в глубине души я всегда подозревал, что Мартина немного мазохистка. То есть, чтоей неймется затащить меня в койку. Согласен, звучит не особо правдоподобно. Но и люди нынче совершенно неправдоподобные. Все может быть. Двадцать лет назад превыше всего для нее были бы ее дом, ее интересы, ее лощеный муж. На меня она и не взглянула бы. Но сейчас? Сейчас — кто его знает; никто не знает. На хрена я ей, спрашивается, сдался? За каким чертом она меня сюда затащила? Ради интересной беседы, что ли?

Впрочем, она всегда, вроде бы, относилась ко мне достаточно тепло. В шестидесятых я частенько общался с Осси и Мартиной, с идеальной парой. Он подаст ей руку на выходе из «лендровера», в котором они тогда разъезжали, и неразлучная пара направится в ярмарочный шатер или в театральное фойе, или в переоборудованное трамвайное депо, или в любимый ресторан, кабак, забегаловку. На них оглядывались, на этих двоих. Особенно впечатлял непреложный факт, что они были явной парой, зрелой, яркой парой, в то время как остальные уподоблялись блудливым котам или пребывали в наркотическом ступоре— ЛСД там, шприцы-самоколы, колеса-самокаты, да и пенициллин. Тогда Осси был актером. Шекспировского репертуара. Интересно, что она сейчас думает, когда он простой толстосум, такой же, как все остальные. Мартину я знал еще с киношколы и нередко заваливался к одаренной паре с той или иной стилисткой или визажисткой, которую, тогда обихаживал, сказать привет. Это изрядно укрепляло мою репутацию. Вроде бы, Мартина всегда была рада меня видеть. Может, она уже тогда была немного мазохистка.

Так что, когда обед подходил к концу, и Мартина стояла рядом, доливая остатки вина, я сунул руку ей под юбку и сказал:

— Иди ко мне, милая. Ты же это любишь.

Расслабьтесь. На самом деле ничего не было. Собственно, весь вечер я вел себя неимоверно пристойно. Потому что до меня наконец дошло. Я просек, чего добивается Мартина Твен, чего она хочет. Дружбы. Просто дружбы — не секса, не обмана, не заморочек, не денег, а только человеческого контакта, без трений. Ну а мне-то какой, на хрен, с этого прок, подумал я вначале. Я был вне себя от трезвости и воздержания, в голове чувствовалась необыкновенная легкость, в голове шумело, как после хорошей пьянки, а я стоически обедал с этой извращенкой, которая видела во мне только меня самого. Редкой силы извращение, исключительной силы. Но я держал себя в руках, и беседа протекала достаточно гладко. Чего только ни бывает, философски заключил я и смирился. Все равно еще этот фурункул...

Правда, уходя в полдвенадцатого, я все же попробовал одну хитрость. Иногда самые шикарные женщины почему-то наиболее обделены заботой, и кто его знает, где найдешь, где потеряешь.

— Кстати, — сказал я. — Не дашь еще чего-нибудь почитать?

— Тогда подожди секундочку.

Книга называлась « 1984», и опять Джордж Оруэлл.

— Снова зверюшки? — предостерегающе поднял я палец.

— Нет. Ну так, несколько крыс.

— Снова аллегория?

— Не совсем.

—  Кстати, — произнес я (вот она, хитрость), — ты мне тут недавно снилась. Сон был — просто закачаешься.

Обычно такой заход, на моей практике, вызывает либо защитную реакцию, либо откровенную панику. Но Мартина лишь глянула на меня с ровным любопытством и поинтересовалась:

— Да? И что там было?

— Ну... я, типа того, спасал тебя от краснокожих индейцев. Только они были не краснокожие, а сплошь нордические блондины. Мы спасались на моей машине, «фиаско». Только она не заводилась.

— И с чего там закачаться?

— Ну, потом образовалась другая машина, и мы уехали. Спаслись.

Тут я первый раз отклонился от истины. Сон у меня действительно был. Только на самом деле индейцы куда-то исчезли, ускакали по другим делам, «фиаско» превратился в роскошную спальню, Мартина скинула рубашку из х/б и штаны из оленьей кожи, и я любил ее до полного изнеможения.

— Просто засада была, — проговорил я. — Не заводится машина и не заводится, хоть ты тресни.

— Может, она перепила, — улыбнулась Мартина, открывая мне дверь на лестницу.

Фильм для взрослых оказался историческим и с несколько более выраженным сюжетом, чем обычно — о чернокожем владыке (Мавритания? Карфаген?) и аппетитах его одаренной жены (Хуанита дель Пабло), которая, при помощи горничной (Диана Пролетария), обслуживает не только законного супруга, но и большую часть его армии, а также отдельных слуг, рабов, евнухов, акробатов и, ближе к развязке, палачей. Под конец владыка ловит ее с поличным и отдает на растерзание львам (львы были подмонтированы очень знакомые, из какого-то старого-старого фильма). Когда я шаркал по проходу со своим Оруэллом и бутылкой, а из динамиков разносилась истеричная реклама следующего сеанса («...в главной роли Диана Пролетария! Принцесса Индии! Цветок джунглей! Роковая страсть!»)» со своих мест, потирая глаза, поднялись двое негров.

— Эх, круто бы в какую-нибудь такую древность завалиться. Только не слишком, блин, далекую.

— На пару там недель.

— На пару-тройку. Слишком далеко-то на хрен? Но завалиться в древность было бы круто.

Через пять минут я сидел в стрип-баре на Бродвее и обсуждал инфляцию с танцовщицей по имени Синди, отдыхающей между выходами. Спроси вы, как я себя чувствую, и я ответил бы: какое это облегчение — вернуться в цивилизацию.

— Хотелось бы поблагодарить вас, Джон, — сказала трубка, — за незабываемую ночь.

— Какую еще ночь?

— Субботнюю. Или воскресное утро. Только не говорите, что все забыли. Мы, типа того, встречались. Вы были крайне любезны, Джон. Ни мордобоя, ничего. Сама любезность.

— Хватит чушь болтать, — сказал я.

Опять меня достает телефонный Франк. Честно говоря, меня все еще интриговала субботняя ночь. Чем сильнее я напрягался, пытаясь вспомнить — точнее, пытаясь не дать воспоминанию всплыть, — тем сильнее убеждался, что произошло что-то серьезное, основополагающее, поистине катастрофическое. Вот почему, наверно, я так нажрался в воскресенье. Чтобы закопать воспоминание поглубже, как можно глубже. Впрочем, справиться с телефонным Франком было вполне в моих силах. Он у меня еще попляшет.