Орикс и Коростель - Этвуд Маргарет. Страница 24

Розы

Город оказался хаосом: полно людей, машин, вони, рева и малопонятного языка. Дети были потрясены: будто их окунули в котел с кипятком — будто город причинял им физическую боль. Но у дяди Эн уже был опыт в таких делах: он обращался с детьми, точно с кошками, он дал им время привыкнуть. Он отвел их в комнатенку в трехэтажном доме, под самой крышей, с решетками на окне — можно смотреть, но невозможно выбраться, — а затем постепенно стал выводить на улицу, поначалу недалеко и всего на час. В комнате жили пять других детей, было тесно, однако нашлось место для матрасов — по одному на ребенка, и ночью весь пол был застелен матрасами, на которых они спали. Потрепанные и грязные матрасы пахли мочой, но первое, чему научились новенькие, — аккуратно сворачивать матрасы по утрам.

От других, более опытных детей они многое узнали. Во-первых, дядя Эн всегда за ними следит, даже если кажется, будто их оставили в городе совсем одних. Дядя Эн всегда знает, где они: подносит к уху свои блестящие часы, и они ему рассказывают, потому что в них живет тоненький голосок, который знает всё. Это хорошо: значит, кроме дяди Эн, их никто не обидит. С другой стороны, дядя Эн узнает, если ты плохо работаешь, или пытаешься сбежать, или оставить себе туристские деньги. Тогда тебя накажут. Помощники дяди Эн тебя побьют, и у тебя будут синяки. А еще они прижигают сигаретами. Некоторые дети говорили, что их уже наказывали, и очень гордились: у них были шрамы. Если будешь делать это слишком часто — лентяйничать, воровать, убегать, — тогда тебя продадут кому-нибудь, кто, как утверждалось, будет гораздо хуже дяди Эн. Или убьют тебя и выкинут в мусорную кучу, и всем будет наплевать, потому что никто не узнает, где ты.

Орикс говорила, что дядя Эн свое дело знал: насчет наказаний дети охотнее поверят другим детям, а не взрослым. Взрослые угрожали наказать и не наказывали, а дети говорили о том, что могло бы случиться. Или о том, чего боялись. Или о том, что уже случилось с ними или с другими знакомыми детьми.

Через неделю после того, как Орикс с братом появились в комнате с матрасами, трех детей постарше куда-то увезли. Они поехали в другую страну, объяснил дядя Эн. Называется Сан-Франциско. Их увезли, потому что они плохо себя вели? Нет, сказал дядя Эн, это награда за то, что они вели себя хорошо. Если будете вести себя как следует, тоже когда-нибудь туда поедете. Орикс никуда не хотела ехать, только домой, но «дом» в ее голове уже расплывался. Она по-прежнему слышала, как дух матери твердит: Ты вернешься, но голос становился все тише и невнятнее. Он больше не походил на звон колокольчика — скорее на шепот. Вопрос, а не утверждение; вопрос без ответа.

Орикс, ее брата и еще двух новеньких девочек взяли в город, чтобы они посмотрели, как другие дети продают цветы. Розы — красные, белые и розовые: их покупали рано утром на цветочном рынке. Со стеблей срезались шипы, чтобы никто не укололся. Дети ошивались у входа в самые дорогие отели — еще неплохо возле банков, где меняют иностранные деньги, и дорогих магазинов — и следили за полицейскими. Если полицейский подходит или пристально смотрит на тебя, нужно быстро сматываться. Продавать цветы туристам без особого разрешения не позволялось, а разрешения стоили слишком дорого. Но волноваться не о чем, сказал дядя Эн: полицейские всё знают, просто делают вид, что не в курсе.

Если видишь иностранца — особенно когда с ним иностранная женщина, — подходишь, протягиваешь розы и улыбаешься. Нельзя пялиться на их странные прически и водянистые глаза, нельзя смеяться. Если иностранец берет цветы и спрашивает, сколько они стоят, улыбаешься еще шире и протягиваешь руку. Если они с тобой разговаривают и задают вопросы, притворись, что не понимаешь. Это легко. Туристы всегда платили больше — иногда гораздо больше, — чем стоили эти розы.

Деньги кладешь в маленькую сумочку, пришитую под одеждой, — от карманников и уличных мальчишек, невезучих, у них ведь нет доброго дяди Эн, который о них заботится. Если кто-нибудь — особенно мужчина — возьмет тебя за руку и попробует куда-нибудь увести, выдерни руку. Если будет держать слишком крепко — сядь на тротуар. Это сигнал для помощников дяди Эн или для него самого. Нельзя садиться в машины и заходить в отели. Если мужчина тебя об этом попросит, как можно быстрее расскажи все дяде Эн.

Дядя Эн дал Орикс новое имя. Все дети получали новые имена. Им сказали забыть старые имена, и дети вскоре забыли. Теперь Орикс звали СюСю. Она хорошо продавала розы. Такая маленькая и хрупкая, такая трогательная. Ей дали платье, которое было ей велико, и в нем она походила на куклу-ангелочка. Другие дети любили Орикс, потому что она была самая маленькая. Они по очереди спали рядом с ней; ее передавали из рук в руки.

Кто перед ней устоит? Мало кто из туристов. У нее была идеальная улыбка — не нахальная, не агрессивная, а робкая, смущенная улыбка ребенка, который ни на что не рассчитывает. В этой улыбке не было ни злобы, ни обиды, ни зависти — лишь обещание искренней благодарности. «Какая милая», — бормотали иностранные дамы; их кавалеры покупали и дарили им розы, тоже становясь милыми, а Орикс клала деньги в сумочку под платьем на груди и чувствовала себя в безопасности, потому что продала сколько нужно.

С ее братом все было иначе. Ему не везло. Он не хотел продавать цветы, как девчонка, и не любил улыбаться, а когда улыбался, получалось только хуже, потому что у него почернел один зуб. Поэтому Орикс брала розы, которые оставались у брата, и пыталась их продавать. Сначала дядя Эн не возражал — деньги есть деньги, — но потом сказал, что Орикс не должны слишком часто видеть в одних и тех же местах, иначе люди от нее устанут.

Ее брату придется найти другое занятие. Его продадут. Дети постарше качали головами: его продадут сутенеру, говорили они, сутенеру, который предлагает мальчиков волосатым белым туристам, или бородатым черным туристам, или жирным желтым туристам, всяким мужчинам, которые любят мальчиков. Они в деталях описывали, что эти мужчины будут с ним делать; смеялись. Он будет «мальчик-арбузадик», вот как таких мальчиков называют, говорили они. Замечательный задик, снаружи твердый и круглый, внутри мягкий и сладкий — для тех, кто заплатит. А может, он будет работать курьером, мотаться по улицам, на побегушках у жуликов, а это очень тяжелая работа и очень опасная, потому что другие мошенники вполне могут тебя убить. А может, курьером и арбузадиком одновременно. Да, наверняка.

Орикс видела, как застывает и мрачнеет лицо брата, поэтому не удивилась, когда он сбежал. Может, его поймали и наказали — она не знала. И не спрашивала, потому что вопросы — теперь она понимала, — до добра не доведут.

Однажды к Орикс подошел мужчина, взял ее за руку и сказал, что она должна пойти с ним в отель. Она застенчиво ему улыбнулась, и посмотрела в сторону, и ничего не сказала, только выдернула руку и пожаловалась дяде Эн. А дядя Эн сделал удивительную вещь. Если тот мужчина снова подойдет, сказал он, иди с ним в отель. Он захочет отвести ее в номер, сказал дядя Эн, и пускай она идет. Делай все, о чем этот человек попросит, но бояться не надо, дядя Эн за ней присмотрит и ее заберет. Ничего плохого с ней не случится.

— Я буду арбуз? — спросила она. — Девочка-арбузадка? — Дядя Эн рассмеялся и спросил, где Орикс набралась таких слов. Нет, сказал он. Ничего такого не будет.

Назавтра человек появился и спросил, не хочет ли она получить денег, гораздо больше, чем за эти ее розы. Длинный волосатый белый человек с сильным акцентом, но слова Орикс разобрала. И в этот раз пошла с ним. Он взял ее за руку, и они поднялись на лифте — это было самое страшное, крохотная комната, двери закрыты, а когда открываются, ты уже в другом месте, а дядя Эн ничего ей про это не говорил. Она чувствовала, как сильно колотится сердце.

— Не бойся, — сказал мужчина, решив, что Орикс боится его. Наоборот: это он ее боялся, у него тряслись руки. Он отпер дверь, они зашли в номер, потом он запер дверь. Лилово-золотая комната, а в центре — гигантская кровать, кровать для гигантов. Мужчина попросил Орикс снять платье.