Орикс и Коростель - Этвуд Маргарет. Страница 37

Девчонки, с которыми встречался Джимми, считали Коростеля довольно мрачным и жутким типом, и Джимми, чувствуя себя победителем, вставал на его защиту.

— С ним все в порядке, он просто немного не от мира сего, — обычно говорил он.

Но кто знает, что сейчас творилось в Коростелевой жизни? Фактов он сообщал очень мало. Был ли у него сосед или девушка? Он об этом никогда не упоминал, но это ничего не значило. Как правило, он описывал оборудование Института — отвратительное, пещера Аладдина, забитая хламом для биологических исследований, — и о, ну, о чем же он писал? Что имел сказать Коростель в своих кратких отчетах из Уотсон-Крика? Снежный человек не помнит.

Правда, они играли в шахматы — долгие партии, по два хода в день. Теперь Джимми играл гораздо лучше; теперь Коростель не отвлекал его — не барабанил пальцами по столу и не напевал себе под нос, будто просчитал партию на тридцать ходов вперед и теперь благосклонно ожидает, когда Джимми додумается наконец в очередной раз пожертвовать ладью. А между ходами Джимми мог залезть в сеть и посмотреть, как играли великие гроссмейстеры, как проходили знаменитые игры прошлого. Коростель вполне мог заниматься тем же.

Где-то через полгода Коростель потихоньку разговорился. Он писал, что учиться приходится гораздо усерднее, чем в «Здравайзере», потому что конкуренция выше. Студенты называли Уотсон-Крик университетом Аспергера — здесь по коридорам толпами бродят гениальные психи. С генетической точки зрения все они почти аутисты; узкоспециализированное однонаправленное мышление подразумевает определенную степень асоциальное™, но, к счастью для студентов,

деканат весьма толерантно относится к девиантному общественному поведению.

Больше, чем в «Здравайзере»? спросил Джимми.

По сравнению с этим местом «Здравайзер» — плебсвилль, ответил Коростель. Просто скопище НТ.

НТ?

Нейротипических.

Это что?

Отсутствие гена гениальности.

Ну а ты нейротипический? спросил Джимми на следующей неделе, как следует обдумав ситуацию. Он переживал, является ли нейротипическим, а если так, хорошо это или плохо, по философии Коростеля. В конце концов Джимми пришел к выводу, что он нейротипический и это плохо.

Но Коростель на вопрос не ответил. Он всегда так делал: если ему задавали вопрос, на который не хотелось отвечать, он делал вид, что вопроса не было.

Тебе нужно приехать и посмотреть на этот паноптикум, написал он Джимми в конце октября — они оба учились на втором курсе. — Это бесценный опыт, честное слово. Я сделаю вид, что ты мой нормальный, скучный двоюродный брат. Приезжай на День Благодарения.

Альтернатива для него, Джимми, — ужин с индейкой и двумя индейками, которые называют себя его родителями, ответил Джимми, а ему как-то неохота, и он с удовольствием примет приглашение. Он сказал себе, что делает Коростелю одолжение, что он Коростелю друг, куда податься одинокому Коростелю на каникулы? Разве что к старому скучному австралопитеку дяде Питу, который Коростелю и не дядя вовсе. А еще Джимми понял, что соскучился по Коростелю. Они не виделись больше года. Интересно, Коростель изменился?

До каникул Джимми нужно было закончить пару курсовых. Разумеется, он мог купить их в сети — в Академии Марты Грэм всем было наплевать, плагиат цвел махровым цветом, превратившись в отрасль местного бизнеса, — но у него были свои принципы. Он написал курсовые сам, пусть это эксцентрично; трюк оправдывал себя, когда дело касалось того типа женщин, которые учились и работали в академии. Им нравилась оригинальность, рискованность и интеллектуальная точность.

По той же самой причине он часами сидел в самых странных разделах библиотеки, выискивая загадочные книги. В институтах, у которых было больше денег, все книги давным-давно сожгли за ненадобностью, и данные хранились на CD-ROMax, но Академия Марты Грэм, как всегда, отстала от жизни. Нацепив фильтр для носа, чтобы не надышаться плесенью, Джимми скользил между полками с древними фолиантами и время от времени вытаскивал себе книгу наобум.

Отчасти его гнало невероятное упрямство, даже обида. Система определила его в ряды отверженных, и то, чем он занимался, на уровне принятия решений, на уровне, где обитала настоящая власть, считалось архаичной тратой времени. Ладно, в таком случае он доведет избыточное до логического завершения. Он будет чемпионом по избыточному, станет его защитником и хранителем. Кто там сказал, что искусство совершенно бесполезно? Джимми не помнил, но все равно спасибо ему. Чем старее и бессмысленнее книга, тем решительнее Джимми добавлял ее в свою внутреннюю коллекцию.

Еще он составлял списки старых слов — точных и многозначительных, не находивших применения в современном мире — или в своевременном мире, как он писал иногда в курсовых (профессора ставили галочки на полях — показывали, что все видят). Джимми запоминал древние идиомы и временами небрежно вставлял их в разговоры: колесник, магнитный железняк, брюзгливый, адамант. Он питал странную нежность к этим словам, будто они дети, заблудившиеся в лесу, и его долг — их спасти.

Одна из курсовых — по прикладной риторике — называлась «Книги двадцатого века из серии „Помоги себе сам“: эксплуатация страха и надежды». Эта курсовая снабдила его материалом для эстрадных выступлений в студенческих пабах. Он цитировал отрывки из кучи книг — «Улучшайте свое представление о себе самом», «Подготовка к самоубийству с чужой помощью за двенадцать шагов», «Как завоевывать друзей и оказывать влияние на людей», «Плоский живот за пять недель», «Вы можете получить все», «Как развлечь себя без девушки», «Управление депрессией для чайников» — и толпа вокруг него хохотала.

Теперь вокруг снова была толпа, он вновь открыл для себя это удовольствие. О, Джимми, покажи «Косметическую хирургию для всех»! Покажи «Достучись до своего внутреннего ребенка»! Покажи «Правление женщин»! Покажи «Выращивание нутрий для дохода и для удовольствия»! Покажи «Справочник по любви и сексу»! И Джимми, вечно готовый на все паяц, делал одолжение. Иногда он придумывал книги, которых не существовало в природе — «Излечение дивертикулеза с помощью молитв и заговоров» стало одним из лучших его творений, — и никто не замечал подлога.

Позже он использовал эту тему для диплома. Он получил высший балл.

От Академии Марты Грэм до Института Уотсона-Крика можно было доехать на скоростном поезде всего с одной пересадкой. Три часа Джимми в основном глазел в окно на плебсвилли. Гравийные карьеры, ряды тусклых зданий, жилые дома с крошечными балконами, на перилах сушится белье, из заводских труб валит дым. Огромная куча мусора — рядом, очевидно, мусоросжигательный завод. Торговый центр — похож на те, что были в «Здравайзере», только вместо электрокаров — обыкновенные машины. Неоновая иллюминация, пабы, стрип-бары и что-то вроде доисторического кинотеатра. Джимми заметил несколько трейлерных парков и долго думал, каково в них жить, — от одной мысли кружилась голова, все равно что представлять себе пустыню или море. В плебсвиллях все казалось безграничным, проницаемым, пористым и открытым всем ветрам. Совершенно непредсказуемым.

Житейская мудрость Компаундов гласила, что в плебсвиллях не происходит ничего интересного, кроме покупок и продаж. В плебсвиллях не было духовной жизни. Покупка и продажа, а еще разгул преступности; но Джимми все это казалось таинственным и интересным — все, что творилось по ту сторону барьера безопасности. А еще опасным. Он не знал, как и что там полагается делать, как себя вести. Не знал, как там снять девчонку. Его вывернут наизнанку в мгновение ока. Голову ему растрясут. Высмеют. Он будет легкой поживой.

Служба безопасности Уотсон-Крика не шла ни в какое сравнение с жалкой пародией в Академии: вероятно, здесь боялись, что какой-нибудь фанатик проникнет в институт и взорвет самые блестящие умы поколения, нанеся тем самым непоправимый ущерб чему-нибудь. В Уотсон-Крике были десятки охранников с пистолетами-распылителями и резиновыми дубинками; у них были шевроны Уотсон-Крика, но и так ясно, кто эти люди на самом деле. Они просканировали Джимми сетчатку глаза и прогнали его данные через компьютерную систему, а потом двое здоровяков отвели его в сторону, чтобы допросить. Он тут же понял, в чем дело.