Слепой убийца - Этвуд Маргарет. Страница 75
Казалось, я просто бесподобна, но потом я опустила взгляд и увидела отвисший живот, распухшие костяшки с набрякшими венами, высохшие руки – я была не той молодой женщиной, а такой, как сейчас.
И не на балу. Я была одна – во всяком случае, я сначала так подумала – в развалинах оранжереи в Авалоне. Тут и там валялись цветочные горшки – пустые или с сухой землей и мертвыми растениями. Каменный сфинкс лежал на боку, разрисованный фломастером – имена, инициалы, непристойные рисунки. В стеклянной крыше зияла дыра. Пахло кошками.
Дом позади стоял темный, пустой, всеми покинутый. Меня бросили тут в этом нелепом маскарадном костюме. Была ночь; месяц – с ноготок. В его свете я увидела, что одно растение не погибло: блестящий куст с одиноким белым цветком. Лора, сказала я. И услышала из темноты мужской смех.
Не такой уж кошмарный кошмар, скажете вы. Попробуйте сами. Я проснулась опустошенной.
Зачем сознание проделывает такие штуки? Набрасывается, запускает когти, рвет. Говорят, если очень проголодаться, начинаешь поедать собственное сердце. Может, это из той же области.
Чепуха. Все дело в химии. Нужно действовать, бороться с такими снами. Должны же быть лекарства.
Сегодня опять снег. При одном взгляде из окна у меня ноют суставы. Я пишу за кухонным столом – медленно, словно гравирую. Ручка тяжела, ею трудно царапать – будто гвоздем по цементу.
Осень 1935 года. Жара отошла, надвигался холод. Иней на палой листве, потом на той, что не упала. Потом на окнах. Я тогда всему этому радовалась. Мне нравилось вдыхать. Легкие целиком принадлежали мне.
Тем временем события развивались.
«Маленькую Лорину проделку», как её называла Уинифред, скрывали, как могли. Ричард сказал Лоре, что если она проболтается – в школе или ещё где, он обязательно узнает, сочтет личным оскорблением и попыткой ему навредить. С прессой он все уладил: алиби предоставили супруги Ньютон-Доббсы, его друзья из высшего общества (муж занимался какой-то железной дорогой). Они изъявили готовность публично подтвердить, что Лора все это время провела у них в Мускоке. Все устроилось в последнюю минуту, Лора думала, что Ньютон-Доббсы позвонили нам, а те, напротив, не сомневались, что это сделала Лора, вышло просто недоразумение, а супруги не знали, что Лору разыскивают, потому что на отдыхе не следят за новостями.
Правдоподобная байка. Но ей поверили или сделали вид, что поверили. Думаю, Ньютон-Доббсы рассказали правду двум десяткам ближайших друзей – по секрету, конечно, только между ними, – что непременно сделала бы на их месте Уинифред: сплетни – товар, как и все остальное. Но во всяком случае правда не попала в газеты.
Лору обрядили в колючую клетчатую юбку, прицепили галстук из шотландки и отправили в школу святой Цецилии. Лора её не выносила и не скрывала этого. Говорила, что ей туда не надо; говорила, что однажды нашла работу, и может найти другую. Она излагала это мне в присутствии Ричарда. С ним она не разговаривала.
Лора кусала пальцы, мало ела и сильно исхудала. Я беспокоилась за неё, как легко понять; откровенно говоря, мне и следовало беспокоиться. Но Ричард сказал, что истерическая чепуха ему надоела, а что до работы, то он больше не хочет об этом слышать. Лора слишком молода, чтобы жить самостоятельно; вляпается в какую-нибудь грязь: вокруг полно разных типов, которые охотятся за такими вот глупенькими девушками. Если ей не нравится школа, её отправят в школу подальше, в другой город, а если она оттуда убежит, поместят в интернат для трудных девиц, таких же моральных преступниц, а если и это не сработает, то на худой конец всегда остается клиника. Частная клиника с решетками на окнах; и если она потребует власяницу и пепел, их внесут в счет. Она несовершеннолетняя, он её опекун, и можете не сомневаться: он поступит именно так, как сказал. Как ей известно – как всем известно, – он человек слова.
Ричард, когда сердился, выкатывал глаза; сейчас они тоже были навыкате, хотя говорил он спокойно и доверительно. Лора ему поверила и испугалась. Я попыталась вмешаться – угрозы слишком суровы, он не знает, что Лора все понимает буквально, – но Ричард попросил меня не вмешиваться. Тут нужна твердая рука. С Лорой достаточно нянчились. Ей пора взрослеть.
В течение нескольких недель царило тревожное перемирие. Я старалась устроить так, чтобы Ричард и Лора не сталкивались. Расходились, как корабли в ночи.
Конечно, тут приложила руку Уинифред. Должно быть, убеждала Ричарда стоять на своем: Лора из тех, кто кусает руку кормящего, если на них не надеть намордник.
Ричард советовался с Уинифред во всем: она сочувствовала ему, помогала и вдохновляла. Она поддерживала его в обществе, отстаивала его интересы перед нужными людьми. Когда он будет баллотироваться в парламент? Не сейчас, шептала она в каждое склоненное к ней ухо, ещё не время, но не за горами тот день. Они оба считали, что у Ричарда большое будущее, а женщина, что стоит за ним, – ведь за каждым успешным мужчиной стоит женщина, – это она, Уинифред.
Конечно, не я. Теперь наше положение, её и мое, окончательно определилось. Или Уинифред его знала всегда, а теперь стала понимать и я. Она необходима Ричарду – а меня всегда можно заменить. Моя задача – раздвигать ноги и не открывать рот.
Конечно, грубо. Но в порядке вещей.
Уинифред приходилось в течение дня меня занимать: она не хотела, чтобы я свихивалась от скуки или напивалась в стельку. Она изо всех сил выдумывала мне бессмысленные задания, а затем меняла расписание, чтобы мне легко было их выполнять. Совсем не сложные задания – Уинифред не скрывала, что считает меня дурочкой с переулочка. А я никогда не пыталась это опровергнуть.
Отсюда и благотворительный бал в пользу подкидышей из Приюта малютки, который организовала Уинифред. В список устроительниц бала она внесла и меня – чтобы занять делом, а ещё потому что это полезно для имиджа Ричарда. «Устроительница» – хорошая шутка: Уинифред считала, что я не в состоянии устроить даже скандала. Какую черную работу можно мне доверить? Надписывать конверты, решила она. И не прогадала – у меня получалось. И даже неплохо. Работа, над которой не задумываешься, и я могла думать о своем. (Я так и слышала, как она говорит своим Билли и Чарли за бриджем: «Слава Богу, у неё нашелся один талант. Нет, простите, забыла – два!» Дружный хохот.)
Приют малютки, а точнее, благотворительный бал – лучшее детище Уинифред. Костюмированный бал – тогда предпочитали их, потому что все любили маскарадные костюмы. Едва ли не больше форм. И те, и другие позволяли не быть тем, кто ты есть, притворяться кем-то другим. Надел экзотические одежды – и стал сильнее и могущественнее или загадочнее и привлекательнее. В этом что-то есть.
Уинифред создала комитет по проведению бала, но все знали, что главные решения она принимает единолично. Она держала обруч, остальные через него прыгали. Это она предложила тему «Ксанаду» для бала 1936 года. Незадолго до этого прошел бал конкурентов «Тамерлан в Самарканде» – он имел колоссальный успех. Восточные темы никогда не подводят; кроме того, все заучивали «Кубла Хана» в школе, поэтому даже адвокаты, даже доктора, даже банкиры знали, что такое Ксанаду. Не говоря об их женах.
Уинифред заказала печатную копию «Кубла Хана» и оттиски на мимеографе, которые раздала членам комитета, чтобы мы, как она выразилась, прониклись идеями. Уинифред прибавила, что будет рада любым нашим предложениями, но мы-то понимали: она уже все сама придумала. Стихотворение напечатали и на приглашениях – золотыми буквами и в лазурно-золотой рамке арабской вязи. Кто-нибудь понимал, что написано? Нет, но так красивее.