Судьбы вещей - Рабинович Михаил Григорьевич. Страница 44

писал более чем через полтора столетия после этого поэт Федор Глинка.

Как поворачивали и передвигали Царь-пушку, вы уже читали. А вот с подъемом Царь-колокола дело обстояло гораздо сложнее: как-никак он весил в пять раз больше. Почти два года оставался колокол в той самой яме, где его отлили. Хотели поднять его и повесить в особой звоннице. Для этого были устроены уже леса и подмостки. Но в мае 1737 года в Кремле снова вспыхнул жестокий пожар, и Царь-колоколу угрожала судьба его предшественника. Чтобы колокол не оплавился, его стали поливать водой. Но раскаленный металл при этом растрескался. Громадные сквозные трещины прошли вдоль корпуса, а в нижней части колокола отвалился «небольшой кусочек», весом… около семисот пудов (более одиннадцати тонн).

Прошло еще более ста лет, прежде чем колокол все-таки вынули из ямы. Тогда царствовал уже Николай I. За это столетие несколько раз возникали проекты то переливки, то спайки колокола, но правительство не было расположено тратить на это большие средства (переливка колокола, например, должна была обойтись по тогдашним ценам более ста тысяч рублей – сумма огромная, особенно если учесть, что квалифицированные мастера – медальеры и литейщики – получали в ту пору жалованья всего по пять-шесть рублей в месяц).

Николай I не думал уже о том, что колокол будет звонить. Он решил установить его на пьедестале для всеобщего обозрения, как и Царь-пушку. Работа была поручена знаменитому инженеру Монферрану, строителю Исаакиевского собора в Петербурге.

Яму, в которой был колокол, значительно расширили и укрепили деревянным срубом. Полтора месяца строили леса. Монферран думал поднять колокол с помощью особых лебедок и блоков-кабестанов, какими поднимают якоря на судах. Но первая попытка не удалась. Тогда вместо прежних двенадцати кабестанов поставили двадцать (на это ушло тоже более полутора месяцев), и только с их помощью удалось поднять колокол немного выше края ямы.

В тот день на Ивановской площади в Кремле было большое стечение народа. Рядом с колокольней Ивана Великого уже готов был постамент для колокола, а над ямой, в которой колокол еще находился, возвышались леса высотой с трехэтажный дом. К их мощным балкам были подвешены блоки, через которые к двадцати кабестанам тянулись толстые канаты. Каждый кабестан приводили в движение по шестнадцать солдат (всего их работало, значит, триста двадцать человек). Кабестаны вращали сорок две с половиной минуты, следя при этом, чтобы ни один канат не натягивался сильнее другого. Постепенно колокол показался на поверхности. Яму прикрыли помостом, на который поставили тележку на катках, и только тогда удалось по специально устроенной наклонной платформе передвинуть колокол на заранее сделанный пьедестал, где он стоит и до сих пор как памятник замечательной работы московских литейщиков.

Работы, увы, не принесшей никому пользы.

КЛАД КРЕСТЬЯНИНА

«Весной в своих грядах так рылся огородник, как будто бы хотел он вырыть клад…»

Этот трудолюбивый крестьянин из известной басни Ивана Андреевича Крылова, конечно, не был повинен в кладоискательстве. Но в прежние годы в России да и теперь во многих зарубежных странах находилось и находится еще немало людей, которые, вместо того чтобы заниматься полезным делом, тратят свое время на поиски сокровищ, якобы только ожидающих, когда их найдут. В Керчи, где часты были находки древностей, таких людей называли, не без иронии, «счастливчиками». Досужие люди еще и теперь расскажут вам о том, что именно «где-то здесь», неподалеку, спрятаны огромные ценности (в одном месте скажут, что зарыл их палач Малюта Скуратов, в другой – знаменитый атаман Кудеяр, или сам Степан Разин, или Наполеон), и стоит только копнуть раза два, чтобы их найти. И конечно, присвоить или выгодно продать: иной мысли у этих людей не бывает. Не надеясь на труды своих рук, они тешат себя пустой надеждой обогатиться за счет спрятанных в древности сокровищ. И зачастую пытаются сбить на этот путь и других.

Что же такое в самом деле клады? Какую они могут иметь ценность сейчас?

Клады или сокровища (вы слышите в этих словах знакомые «класть» и «скрывать») – это ценности, которые люди в разные времена прятали от других людей, да не всегда успевали до конца своих дней достать обратно, чтобы воспользоваться ими. Ценности могли быть различными. Так, еще в бронзовом веке человек мог зарыть в землю металлические украшения, каменный полированный топор и кинжал с серебряной рукоятью и каменным клинком. На заре средневековья какой-то вождь зарыл, как видно, свою часть военной добычи, а это была, конечно, львиная доля. Тут оказалась главным образом византийская посуда из драгоценных металлов. Московские купцы, захваченные врасплох революцией 1917 года, также пытались иногда скрыть свои богатства. И вот в домах, где были их конторы, иногда находят случайно слитки золота, спрятанные, например, в дымоходы или под пол. Конечно, среди спрятанных таким образом вещей могут оказаться и дорогие и интересные по выработке. Но ценны такие вещи сейчас, в основном, для историков.

В самом деле, что делать сейчас с кинжалом из зеленого нефрита с рукоятью из серебра? Разве что положить на письменный стол в виде пресс-папье? А в те отдаленные времена этой вещи цены не было! Где употребляются сейчас золотые и серебряные кувшины и блюда? Или древние монеты? Они сейчас нигде не ходят. А именно с тех пор, как появились на свете деньги, клады монет стали наиболее часты. Это и понятно: ведь деньги было удобнее всего спрятать. И уже совсем никакой цены не имеют находки спрятанных богачами недавних лет бумажных денег и так называемых «ценных бумаг» – акций не существующих уже давно предприятий.

Кладами интересуются сейчас историки. Потому, во-первых, что там встречаются вещи, являвшиеся в свое время образцом искусной работы, а по этим вещам можно изучать древнее искусство и ремесло. А во-вторых, потому, что по кладам (в особенности, если их множество) можно сделать важные выводы о торговле, экономических, политических связях той или иной страны в различные времена. Не случайно, например, что на территории Древней Руси до X века зарывали главным образом клады арабских монет – диргемов, а после – византийских и затем – западноевропейских монет. Это говорит и о том, с кем торговали (непосредственно или через соседей), и даже о том, что, наверное, тогда из Руси вывозили товаров больше, чем ввозили. Иначе как бы могли оставаться в руках местного населения арабские монеты? Если бы русские больше покупали у арабов, то приходилось бы отдавать им обратно монеты, вырученные ранее за проданные товары.

Итак, древние клады представляют иногда большой исторический интерес. И все же историки и археологи больше занимаются теперь другими видами исторических источников и относительно меньше придают значения кладам. Настоящее богатство доставляет не кладоискательство, а упорный труд.

Настоящим кладом для науки может явиться как раз не спрятанные удачливым разбойником сокровища, а научное открытие, которое рождается обычно не в результате случайной счастливой находки, а в результате напряженной работы ученого, кропотливого исследования научных источников. И такими источниками могут быть не только красивые и дорогие вещи, но и невзрачные на первый взгляд черепки и кости, о которых не раз говорилось в этой книге.

Поэтому-то систематические раскопки какого-либо поселения дают для истории много больше, чем находка клада, так как позволяют изучить жизнь и труд простого народа. Поэтому археолог очень обидится, если его назовут «кладоискателем», намекая на то, что он не исследует тщательно археологические памятники, а гонится лишь за эффектными находками.