Жёлтые короли - Лобас Владимир. Страница 33

Аэропорт «Кеннеди»! — половина души, половина жизни нью-йоркского кэбби, неисчерпаемый колодец фартовых таксистских долларов! Недаром любит матерый «водила» прихвастнуть доскональнейшим знанием «Кеннеди»: мол, с завязанными глазами проедет он хоть к багажному, хоть к таможенному отделению любой из авиакомпаний, вспомогательные службы которых разбросаны на огромной территории; мол, назубок знает он подъездные пути к каждому из отелей, к каждой стоянке или базе проката автомобилей в аэропорту. Но никакому кэбби не придет в голову даже вскользь упомянуть, что ему хорошо известны все семь главных авиавокзалов: «International», «Pan-Am», «North West», «Eastern», «United», «American», «TWA». Это уж, наверно, последним дураком надо быть, чтоб не знать — вокзалов! Однако же, я — не знал…

Мне было сказано «TWA», а чтобы попасть туда, ничего вообще знать не надо. Езжай себе по главной дороге да посматривай на разноцветные щиты. Видишь коричневый щит? Какой на нем номер? "4"? А что еще на этом щите написано? «TWA»? Да ты просто умница!..

А вот прямо перед твоим носом, над все той же главной дорогой — цифры на цветных табличках: 1, 2, 3 и коричневая четверка. По какому маршруту ты поедешь, чтобы попасть на «TWA»? По коричневому? По четвертому? Э, брат, да ты гений; тебе бы при таком интеллекте не такси водить…

Вам легко смеяться. Вы не забывали папу у бабушкиного дома. Ваш затылок не сверлил его ненавидящий взгляд… Когда же я увидел все эти переплетения путепроводов и магистралей аэропорта, все эти щиты да номера, то настолько обалдел, что немедленно потерял главную дорогу и оказался на какой-то узкой, глухой, где не было ни машин, ни указателей. Я понимал, что еду куда-то совсем не туда, но не мог признаться в этом перед опаздывающим на самолет пассажиром с детьми. На что я надеялся? Да ни на что! С таким, наверно, чувством приговоренные идут на расстрел…

В стороне от дороги над высоченным безоконным корпусом я увидел надпись «TWA», высоченные распахнутые ворота и самолет, на котором были начертаны эти же три буквы.

— Вот, — сказал я, не оборачиваясь и почему-то не съезжая с дороги, — Вот «TWA»…

— Это ангар, — с полным уже отчаянием в голосе сказал папа. — А мне, как ни странно, нужен пассажирский вокзал.

По дороге нам навстречу неслось такси. В полном маразме, ничего уже не соображая, я попытался сделать разворот. Раздался резкий скрежет тормозных колодок, громыхнул отборнейший мат, я увидел у своих глаз искаженную злобой маску и услышал свой голос:

— Ради Бога: как попасть на «TWA»?

Буря стихла, таксист отдышался и проворчал:

— Поезжай за мной…

Вот так: благодаря еще одному «доброму самаритянину» мои пассажиры все-таки не опоздали к самолету и, промямлив в который уж раз жалкие свои извинения, я последовал за одним из разгрузившихся возле аэровокзала кэбов и вскоре оказался на таксистской стоянке: в большом загоне, где за проволочным ограждением скопилось не менее сотни желтых машин и где сто водителей курили, болтали друг с другом, ковырялись в перегретых моторах, а над всем этим стоял неизбывный смрад.

Поставив свой чекер в ряд, который указали шоферы, я мгновенно почувствовал, как меня, всего целиком, захватило то самое желание, которое испытывает каждый кэбби, въезжающий на стоянку в аэропорту после того, как целый день мотаются по городу.

— Где здесь уборная? — спросил я таксиста, с которым случайно встретился взглядом.

Таксист пожал плечами и отвернулся.

— Где тут уборная? — обратился я к другому, и он иронически-гостеприимным жестом указал под ноги.

Весь асфальт загона для желтого стада, — разглядел теперь я — был испещрен потеками; в выбоинах стояли зеленоватые видимо, с примесью антифриза, «озерца», но никто, кроме меня не обращал на эту мерзость внимания: таксисты жевали сандвичи. пили колу и кофе. «Скоты!» — с отвращением думал я о своих товарищах.

Я взглянул на свои руки, они были черного цвета:

— Эй! — крикнул я водителю, который только что пригласил меня не стесняться. — Тут у вас хоть можно где-нибудь руки помыть? — однако на этот раз ответа не удостоился.

«Что за морды!» — бесился я, пробираясь по узкому проходу. сам не зная куда и зачем, лишь стараясь ступать осторожно. Ни единого человеческого лица… Я прислушался, о чем говорят таксисты, столпившиеся возле киоска-фургончика, бойко торговавшего булочками, сигаретами, водой:

— Рахат-ахарам, Лагадия, — издавал гортанные звуки араб, а собравшиеся вокруг арабы — развесили уши.

— Фьюить-фьюить джей-эф-кэй, — щебетал китаеза, окруженный китайцами.

— Ора-тора-аэропорто, — галдели пуэрториканцы.

Внезапно я понял, что ищу. Находясь в смрадной этой клоаке, я был не в состоянии ни есть, ни пить. Чтобы не опуститься до уровня окружавшего меня сброда, подавил в себе потребность сходить по нужде; но тем сильнее жгло меня третье неутолимое желание каждого, дорвавшегося до стоянки кэбби. Я не мог больше носить в душе все то, что случилось со мною за день. Я должен был немедленно и подробно кому-нибудь все-все-все рассказать: и про то, что сейчас впервые приехал в «Кеннеди», и про то, как привез своего пассажира в ангар, и про то, как обидел меня раввин, и про свои необыкновенные трофеи — бифштексы и виски… Но, попадись мне сейчас столь желанный слушатель, мои приключения наверняка послужили бы лишь поводом для самого бесстыдного хвастовства — бесшабашной моей таксистской удалью, смекалкой и прочими доблестями. Небо, что ОБ ЭТОМ я мог рассказать?! Но ведь так нестерпимо хотелось…

И тут я сделал то, из чего потом родилась эта книжка. То, что придавало мне силы, когда подступало отчаяние. То, что подарило мне со временем десятки друзей среди таксистов, на которых я не выплескивал все, что бурлило и кипело в груди, не отпугивал их, а слушал…

Я вернулся к своей машине, взял шариковую ручку, которой вел записи в путевом листе, нашел клочок бумаги, уселся поудобнее и задумался: «Записки таксиста» — ну, с чего бы начать?.. Но сосредоточиться мне так и не удалось: дверца чекера открылась, и в кабину заглянул Ежик. Не дожидаясь приглашения, он плюхнулся рядом со мной на сиденье и сказал: