Лилия и меч - Беннет Сара. Страница 9

Недовольный собой, Радолф вздохнул. Ну что за глупец! Он наблюдал ужас в ее серых глазах, когда она проснулась и увидела его рядом. Все же она обработала его рану и, разговаривая с ним, не отводила глаз. Эта женщина обладала отвагой. Возможно, когда-нибудь благодарность затмит страх и она забудет хотя бы на время, кто он и какая опасность исходит от него.

Радолф вспомнил, какими сладкими были ее губы, когда она раскрылась ему навстречу. Чтобы сдержать стон, ему пришлось стиснуть челюсти. Он держал ее в объятиях, и ресницы темными серпами лежали на ее бледных щеках, а длинные светлые волосы непокорными кудрями рассыпались по спине и плечам. Ее грудь, вздымавшая красную шерсть платья, поднималась и опускалась при каждом вдохе и выдохе; казалось, Господь нарочно создал ее, чтобы она точно вписалась в размер его ладони.

Вздохнув, Радолф отказался от дальнейших попыток поесть.

Ему бы надо подробнее расспросить ее о Моркаре и Ренноке, о путешествии с границы, о засаде, из которой ей одной удалось спастись бегством. И почему трое его солдат, посланных обследовать указанный ею лес, вернулись, не обнаружив следов схватки?

Что, если она лжет ему?

Увы, его это не волновало. Его вообще ничто теперь не волновало, кроме огня в паху и желания унять его с ней.

Радолф не представлял, как долго просидел без движения, пялясь в пространство. В себя его привели какие-то звуки, с трудом проникшие в его сознание.

И тут же звон мечей и крики людей красноречиво сообщили ему о внезапном нападении на лагерь.

В шатре Гадрен было достаточно просторно, хотя порывистый ветер время от времени наполнял палатку клубами дыма от костра.

Как только Лили привыкла к полумраку и едкому запаху дыма, она обнаружила, что внутри тепло и чисто. Не обращая внимания на ее протесты, Гадрен подала ей на ужин ломоть хлеба и козьего сыра, а также эль, чтобы запить еду.

Гадрен была женщиной средних лет с пухлым телом и светлыми глазами в обрамлении тонкой сетки морщин. Обратившись к ней несколько раз, Лили получила в ответ лишь улыбку и безмолвные кивки.

После ужина Лили решила привести себя в порядок. Гребнем из оленьего рога она причесала спутанные волосы и заплела их в одну длинную косу. Гадрен как будто дремала, сидя с полузакрытыми глазами; дрожащее пламя сальной свечи стерло с ее лица признаки возраста и придало красноватый цвет ее седым волосам.

Снаружи все было тихо; солдаты укладывались спать, кто у костра, кто в палатках. Как ни странно, Лили чувствовала себя в полной безопасности, как в детстве, когда была под защитой крова отцовского дома. Она словно слышала голос отца...

«В твоих венах, Лили, течет кровь воинов и королей. Но возможно, в один прекрасный день тебе придется склонить голову перед менее достойными людьми во имя твоих земель и твоего народа. Будь гордой и помни, что умение вовремя согласиться на компромисс не делает тебя слабой, скорее, наоборот, добавляет тебе силы».

Неужели отец уже тогда знал, что война неизбежна? Возможно, он чувствовал холодный ветер, дувший с канала, со стороны нормандских завоевателей. Возможно, он стоял у ворот, чтобы приветствовать этих завоевателей и увидеть алчный огонь в глазах Воргена.

Что бы он сказал о Радолфе? Увидел бы еще одного норманна или разглядел за внешней оболочкой человека?

Шорох снаружи палатки насторожил Лили. Вглядевшись в дымный полумрак, она увидела силуэт солдата, стоявшего у входа, он беспокойно переступал с ноги на ногу, звякая ножнами меча о кольчугу.

Лили снова закрыла глаза, пытаясь вернуть прежнее ощущение, но состояние теплого удовлетворения исчезло.

– Ты устала, моя прелесть?

– Немножко, мама.

Лили ответила прежде, чем подумала. Ее охватил страх, и, медленно открыв глаза, она выпрямилась. Гадрен только что обратилась к ней на языке викингов, и Лили ей ответила.

Гадрен широко улыбалась; в ее светлых глазах мерцали хитрые искорки. Только тут Лили поняла, что Гадрен молчала не из любви к тишине, а потому, что была чужестранкой, плохо владевшей французским, если вообще им владела. Неудивительно, что теперь она радостно улыбалась! Много ли найдется нормандских женщин благородного сословия, говорящих на этом языке?

От Гадрен исходил густой запах трав.

– Много времени прошло с тех пор, как я слышала чудные звуки языка моей страны. Вы из Норвегии, леди?

Лили покачала головой. Кривить душой было бессмысленно.

– Я родилась и выросла в Нортумбрии. А что вы делаете в Гримсуэйде, матушка?

Гадрен вздохнула:

– Я последовала за своим мужем Олафом. Он пришел в Англию с Вильгельмом Нормандским в качестве наемника и теперь служит оружейником у лорда Радолфа.

Лили сделала большие глаза:

– Он, должно быть, трудится не покладая рук!

От этих слов Гадрен только рассмеялась.

– Вы правы. Трудно обрядить в доспехи такого великана, как лорд Радолф, но он щедро платит своему оружейнику. К тому же Олаф кует мечи, такие же превосходные, как английские; они ладно сидят в руке, как будто всю жизнь там находились, и поют от радости, когда крошат плоть и кости.

Лили почувствовала дрожь. Она не считала себя неженкой и давно научилась спокойно смотреть в лицо войны; но уж слишком много было кругом убийств. Почему норманны взирают на каждую пустячную ссору как на шанс испытать свое боевое искусство?

– Вы прибыли с земель Радолфа? – осторожно осведомилась Лили.

Гадрен кивнула:

– Да, из Кревича. Уже много месяцев прошло с тех пор, как мы уехали из дому. Это замечательный край, – добавила она с грустью. – Холмы и долины, высокая зеленая трава и болотистые равнины. Лорд Радолф скучает по дому, хотя никогда в этом не признается.

Лили попыталась представить Радолфа скучающим по чему-нибудь. Радолф из легенды больше всего на свете любил рубить своих врагов, наедаться от пуза и снова рубить. В легенде ни словом не упоминалось о его тоске по дому.

Гадрен подлила себе еще эля.

– Вас, похоже, интересует лорд Радолф. Хотите, я расскажу вам историю его жизни? – Гадрен откинулась на стуле.

У порога палатки послышался шум, затем раздался крик. Оттолкнув стражника в сторону, в задымленную палатку ворвался огромный, как гора, человек.

Лили взвизгнула. Белые волосы, загорелое, почти черное лицо и голубые, как небо, глаза сразу поразили ее.

Повертев головой, незнакомец, сжимая в руке топор, направился к ней.

– Олаф! – неожиданно раздался позади укоризненный голос Гадрен. – Зачем ты пугаешь леди?

Олаф посмотрел на жену и грозно оскалился:

– На нас напали, женщина! Разве ты не слышишь звуков боя, что доносятся с холма? Ну да, твой язык трещит слишком громко, чтобы ты могла что-нибудь услышать! Идемте. – Он протянул мясистую ладонь Лили. – Я должен отвести вас к своему господину, а уж он позаботится о вашей безопасности.

Теперь, когда ее сердце слегка успокоилось, Лили действительно услышала шум: глухие удары и человеческие крики, вопли раненых. Их атаковали, но кто? Если враги норманнов, то значит ли это, что они – ее друзья?

Первым ее импульсом было оттолкнуть Олафа и бежать, но великан представлял слишком реальную угрозу. Вряд ли она сумеет с ним справиться. К тому же тогда ей придется как-то объяснять свой поступок Радолфу.

Лили послушно подала гиганту руку.

– Она говорит на языке далекого севера, – не без удовольствия сообщила мужу Гадрен. Пожилая женщина держалась так, словно ничего дурного за пределами лагеря не происходило.

Суровая гримаса на лице Олафа не изменилась, но непоколебимое спокойствие жены зажгло в его глазах искорки одобрения.

– Побудь здесь, Гадрен. Я, оставлю нескольких мужчин охранять палатки. – Его голос понизился. – Не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

Гадрен безмятежно улыбнулась:

– Я это знаю.

В какой-то момент их любовь друг к другу полыхнула ослепительным огнем. Впечатление было столь сильным, что Лили не сомневалась – стоит ей протянуть руку, она почувствует источаемое им тепло.