Нечаянный поцелуй - Беннет Сара. Страница 9

Дженова снова поежилась, но теперь не от холода. Ей стало тепло, даже жарко. Она и впрямь созрела для брака. До сего момента Дженова не представляла, в какой степени ее женское естество истосковалось по мужчине…

– Дженова?

Голос Генриха прозвучал озабоченно. Она приподняла голову и посмотрела на него. Он пристально вглядывался в ее лицо. Их взгляды встретились. У Дженовы пересохло во рту, и она провела кончиком языка по верхней губе. Заметив это движение, он затаил дыхание и напрягся. Видимо, догадался, какие чувства ею владеют. По выражению ее глаз.

Ее сердце бешено застучало, внутренний голос сказал: «Это плохо. Плохо. Немедленно остановись». Но остановиться не смогла. Даже ради спасения собственной жизни она не смогла бы вырваться из оков, сделавших ее своей пленницей. Но в глубине души она знала, что не хочет этого.

Застонав, словно от боли, Генрих стал ее целовать.

Его рот обжигал, хотя губы были холодными. Ошеломленная, Дженова замерла. Но потом стала отвечать на его поцелуи. Ей казалось, что рядом с ней не Генри, а какой-то другой, незнакомый мужчина.

И все же это был Генри.

Дженова отпрянула от него, нервно рассмеялась и прижала пальцы к губам. Он пристально смотрел на нее, тяжело дышал. В глазах его горело желание.

Это вернуло Дженову к действительности.

– Не понимаю, что происходит, Генри. – Голос ее дрогнул.

– Я поцеловал тебя, – сказал Генрих и отвернулся, чтобы подбросить в очаг дрова.

Дженову снова стал бить озноб. То ли от холода, то ли от желания. Она сама этого не знала.

– Не могу поверить, что тебя раньше не целовали, милая, – насмешливо произнес Генри.

Это задело Дженову за живое, и она деланно рассмеялась:

– Это все, что ты можешь сказать? Поцелуй старинных друзей? Мне показалось, я почувствовала нечто большее.

Это прозвучало как вопрос, и она пожалела о сказанном. Генрих спокойно занимался огнем. Вспыхнувшее в его глазах желание, видимо, ей почудилось. Желание? К ней? Нет! Генрих не желал ее. Они были друзьями, и ничего больше. Ему хватало других женщин, чтобы удовлетворять свои аппетиты. Видимо, он поцеловал ее из жалости, видя, как сильно она замерзла. Он всегда был к ней добр.

Генрих подложил в огонь очередное полено с таким сосредоточенным видом, словно от этого зависела его жизнь. Он проклинал себя. Зачем только он ее поцеловал? Нельзя было поддаваться мимолетному искушению, хотя она выглядела такой желанной, такой сладкой. Он никогда не испытывал желания к Дженове. Всегда чувствовал себя с ней в безопасности. Ей ничего не надо было доказывать, так же как и самоутверждаться.

Почему вдруг все изменилось?

Ничего не изменилось, заверил он себя. На него нашло затмение, но теперь все позади. Он бросил на нее взгляд через плечо. Мокрые, спутанные волосы, холодное, напряженное лицо. Ни намека на желание. Так что все в порядке.

Генри снова на нее посмотрел.

Она и вправду промокла до нитки. Платье липло к телу. Дженова обхватила себя за плечи, сунув пальцы под мышки. Ноги в сырых чулках протянула к самому огню.

– Сними промокшую одежду, – сказал Генри. – Мой плащ уже почти высох. Закутайся в него, пока твоя одежда будет сохнуть.

В глубине его сознания яростно металось, кричало и жестикулировало его второе «я», но он не обращал на него внимания. Может, это предупреждение? Но он не нуждается в предупреждениях. Это же Дженова. Дженове требовалась его помощь, и он никогда ее не подводил.

Дженова склонила голову набок, словно тоже услышала предупреждение.

– Не знаю, Генри.

– Ты совсем окоченеешь. Ты ведь хочешь вернуться домой, в Ганлингорн, и выйти замуж за своего Алфрика, правда?

То ли упоминание имени жениха оказало на нее воздействие, то ли спокойный тон Генри. Но Дженова расслабилась, и страхи отпустили ее. Генри прав. Просто после его поцелуев она испытывала некоторую неловкость.

«Не будь глупой. Это же Генри. Мне нужно согреться, иначе я вправду заболею. Глупо проявлять стыдливость в присутствии человека, которого я знаю чуть ли не всю жизнь».

Пожав плечами, Дженова сунула руки под плащ и негнущимися пальцами стала развязывать мокрую шнуровку платья. Генрих исподтишка наблюдал за ней, потом, не выдержав, подошел, оттолкнул ее руки и развязал шнуровку. Сняв с нее плащ, сказал:

– Ну вот, теперь разденься, а я принесу тебе свою накидку.

Он замешкался, бросив взгляд на ее мокрые ступни. Быстро стащил с нее чулки, освободив от подвязок над коленями, стараясь не замечать, какие стройные у нее ножки.

Генрих принес ей свой плащ, а ее плащ и чулки разложил на Поленнице. Затем вернулся к огню и сел к ней спиной. После короткого ожидания вытянулась голая рука и бросила рядом с ним остальную одежду. Его взгляду предстало платье, теплая шерстяная поддевка и нижняя сорочка из шелка, которую надевают на голое тело. Ощущая пальцами мягкий, тонкий шелк ее сорочки, еще хранившей запах ее кожи, он запретил себе думать на эту тему. И хотя у него слегка кружилась голова, как у пьяного, он сказал себе, что это от дыма.

Когда наконец он закончил возиться с ее вещами и нашел в себе смелость повернуться к Дженове, она сидела со своей стороны огня, утопая в складках его слишком большого для нее плаща, распустив волосы по спине и плечам, чтобы просохли. С ее стороны огня? С каких это пор у них возникла необходимость отделиться друг от друга подобным образом? Когда это ему требовалось устанавливать между ними дистанцию? Ведь это Дженова, его подружка. Ее руки, протянутые к огню, дрожали.

И все же он колебался. Оттягивал время.

– Мы и сейчас как дети, – сказал он и улыбнулся, – чрезмерно увлекшиеся игрой, чтобы заметить, что погода портится.

– Мы всегда дурно влияли друг на друга. – У Дженовы стучали зубы, хотя она всеми силами старалась унять дрожь. – П-помнишь, как моя мать всегда стремилась разделить нас?

– Но ей это не удавалось. Мы находили способ улизнуть от нее. – От воспоминаний прошлого его улыбка померкла. Вероятно, его воспоминания отличались от ее собственных. Ее мать действительно недолюбливала Генри. Но Дженова не обращала внимания на угрозы и предостережения матери. Она верила, что Генри не может сделать ничего дурного, и в ответ на ее преданность он зачастую втягивал ее в проказы. Он не обиделся бы на нее, перестань она с ним водиться, но Дженова и не собиралась, оставаясь его преданным другом.

– Ты всегда была очень добра ко мне, Дженова. Добрее, чем я того заслуживал.

Она взглянула на него сквозь пламя, и в ее зеленых глазах вспыхнули золотые искорки.

– О, Генри, – тихо произнесла она, – ты был таким милым маленьким мальчиком. Я бы не смогла тебя бросить, как не смогла бы бросить… своего лучшего пони.

Эти слова вызвали у него смешок, и на сердце потеплело. Она любила его, как и он ее. В этом не было сомнений, но годы шли, и они выросли. Он делал многое, о чем ей не следовало знать, жил своей жизнью за пределами ее мира. За это время она стала женой и матерью, хозяйкой Ганлингорна. Они были далеки друг от друга, как солнце от луны, и все же они навеки связаны друг с другом.

В этот миг он осознал, что нуждается в ней, чтобы помнить о своем происхождении, о том, кто он есть на самом деле. Чтобы не утратить веру в себя, он должен был видеть в ее глазах тепло и восхищение.

Поднявшись с ленивой грациозностью, Генрих переместился на ее сторону огня. Все, что случится дальше, сказал он себе, предопределено судьбой. Ни он, ни она не несут за это ответственности. Наверно, всему виной это место, башня Адера. Он обвил ее рукой и привлек к себе. Она дрожала, и он выразил ей сочувствие, потом обнял второй рукой и еще теснее прижал к своей груди. Но ее дрожь не проходила, тогда он посадил Дженову к себе на колени и крепко сжал, заключив в объятия. Ее влажные волосы щекотали ему нос, и он зарылся в них, вдыхая ее аромат.

– Я все еще милый? – спросил он наконец скорее из стремления разрядить неловкость ситуации, чем из любопытства.