Мужество в наследство - Абрамов Александр Семенович. Страница 13
Сначала Журавлев падал спиной вниз, но прежде чем открыть парашют, выкинул руку в сторону и перевернулся лицом к земле — иначе парашют не выйдет из ранца. Рванув кольцо, он через мгновение почувствовал динамический удар — повис на стропах раскрывшегося парашюта. Огляделся. Никого из друзей не увидел. «Где же они?»
Миновав ватную толщу перистых облаков, Журавлев услышал в непривычной тишине звенящий посвист вражеских истребителей. Юркие, с тонкими фюзеляжами и черно-белыми паучьими крестами на коротких крыльях два «мессершмитта» стремительно приближались к беззащитному парашютисту. Подойдя почти вплотную, самолеты стали в глубокий вираж. Журавлев ясно видел лица немецких пилотов в черных шлемофонах. Но огонь фашисты почему-то не открывали, разглядывая советского летчика.
Лишь теперь Владимир понял свою грубейшую ошибку. «Надо было идти затяжным. Слишком рано раскрыл парашют. Эта оплошность может стоить жизни», — с горечью ругал себя Журавлев.
Отчаявшись, он не раздумывая достал из нагрудного кармана комбинезона пистолет и в бессильной ярости выпустил всю обойму в сторону истребителей. Разумеется, он понимал, что его пули не могут принести гитлеровцам вреда. Видимо, в этом проявилась его естественная потребность действовать, как-то сопротивляться. Никогда раньше ему не приходилось с такой остротой ощущать свою беспомощность и бессилие. От отчаяния ему хотелось кричать…
Неожиданно вражеские истребители, завершив глубокий вираж и сделав горку, начали удаляться. «В чем дело? Не появились ли советские самолеты?» Но в небесном просторе он увидел лишь растворяющиеся очертания двух немецких машин. Не верилось Владимиру, что гитлеровцы добровольно отстанут от своей легкой добычи. И вскоре родившаяся надежда на спасение растаяла: оба «мессершмитта» вновь закружили вблизи. Журавлеву был известен излюбленный прием фашистских пилотов при встрече с советскими парашютистами — обрезать стропы крылом. Что же можно предпринять в такой смертельной ситуации? Не ждать же, пока враги расправятся с тобой. И Владимир вспомнил, как во время упражнений на тренажере, попеременно подтягиваясь на руках, раскачивал свое тело. Вот и теперь он стал делать то же самое. Расчет был прост: у «мессершмиттов» короткие крылья. Фашисты будут опасаться, как бы парашют не попал в винт истребителя, и вряд ли пойдут на риск. Так и случилось. Самолеты проскочили в стороне от Журавлева, но, развернувшись, опять пошли на сближение. Владимир напрягся: немцам, взбешенным его сопротивлением, ничего не стоит продырявить из пулемета не только парашют, но и летчика. У штурмана еще тлела маленькая надежда — под ним были облака. Это последний шанс. Стягивая стропы и сминая упругий купол, Журавлев пытался скольжением увеличить скорость снижения. Однако истребители уже открыли огонь. Владимир ощущал себя живой мишенью: трассирующие светлячки понеслись в его сторону. Он сразу почувствовал легкий удар и ожог левой ноги. Падение ускорилось. Взглянул вверх: в белом куполе отчетливо виднелись пять небольших рваных пробоин. «Где же эти проклятые облака?» Вот они наконец? Огромные молочно-белые горы отражают холодные лучи зимнего солнца. Словно влажное покрывало, парашютиста со всех сторон окутал сплошной туман. Теперь «мессершмитты» ему не страшны. Вскоре с невидимой земли до слуха донеслась частая стрельба и разрывы артиллерийских снарядов. Значит, где-то рядом идет бой. Ветер отнес Журавлева на передний край наших войск. Владимир решил приземляться только на правую, здоровую, ногу, чтобы не доломать кость левой, если она серьезно повреждена. Вывалившись из облаков, он увидел внизу железнодорожную насыпь, припорошенную снегом. От насыпи батарея полевых орудий прямой наводкой била по ползущим танкам. Только Журавлев успел определить, что артиллеристы — свои, как набежала земля. Попал он между танками и батареей на изрытое снарядами поле. Быстро отстегнул карабины подвесной системы, отбросил лямки и распластался на снегу. По всему было видно, что его никто не заметил. Отдышавшись, вскочил на ноги и побежал к артиллерийским позициям.
Вот как вспоминал финал своего приземления Владимир Владимирович Журавлев спустя тридцать лет:
«…подтягивая на ходу чудом уцелевшие унты, бегу к своим… Высокий темп бега поддерживали выраставшие возле меня серые фонтанчики земли от разрывов некрупных снарядов. Бежать в теплом комбинезоне и неуклюжих меховых унтах очень нелегко, но страх быть раздавленным танками прибавлял силы. Артиллерийские позиции совсем рядом. Я вновь почувствовал надежду на спасение. Вдруг, к ужасу, вижу, что у пушек суетятся расчеты, одетые в противные лягушачьего цвета маскхалаты. Черные солдатские эрзац-ремни с железными пряжками не оставляют никакого сомнения: передо мной гитлеровцы. Не понимая, как мог перепутать направление, в нерешительности останавливаюсь и, переводя дух, лихорадочно ищу выход из создавшегося положения. Сомнения рассеяли сами артиллеристы. Не веря своим ушам, с восторгом слышу нашу родную русскую речь, пересыпаемую фольклорными словечками.
— Эй, летчик, тикай до нас, пока хрицы тебе ноги не подергали!
Раздумывать некогда. Снаряды могут накрыть и меня. И вот я в укрытии среди своих. Молоденький красноармеец объяснил мне, что артиллеристы сами экипировали себя маскхалатами из разбитых немецких интендантских складов… Я не мог понять, каким образом мне удалось выбраться из этой страшной мясорубки. За полчаса меня пытались убить трижды — в самолете, затем при спуске с парашютом и, наконец, на поле боя, на земле… В этот день мне феноменально повезло…»
За несколько дней Владимир Журавлев на попутных машинах добрался в свой полк. Здесь он с радостью встретил свой дружный экипаж во главе с Николаем Дивиченко. Оказалось, что штурман не слышал приказа командира об оставлении неуправляемой машины из-за повреждения связи. Его друзья покинули бомбардировщик чуть раньше и более тысячи метров падали затяжным прыжком. Поэтому ветер не снес их к переднему краю так сильно, как это случилось с Журавлевым.
— Хоть ты и не отзывался, — заключил Дивиченко, — я был уверен, что ты самостоятельно примешь единственно верное решение.
…И другой необычный случай оставил в памяти Владимира Журавлева особую отметину. Было это летом сорок второго, когда гитлеровцы готовились к большому наступлению на Сталинград.
Нашему командованию стало известно, что на одном из новых аэродромов противник сосредоточил множество «юнкерсов», «хейнкелей», «мессершмиттов» и транспортных машин Ю-52. В авиационный полк, в котором служил Владимир Журавлев, поступил приказ: разбомбить это скопище фашистских самолетов. Операцию назначили на 11 июля. В состав ударной группы вошли три звена бомбардировщиков.
Накануне вылета командир полка напутствовал:
— Вы должны накрыть цель плотно. Имейте в виду, что, по данным нашей авиаразведки, в районе вражеского аэродрома вам долго не продержаться: подступы к нему нашпигованы зенитками.
Летняя ночь коротка. Не успеет остыть от зноя земля, как над ней уже поднимается палящее солнце, а посветлевшее небо кажется выгоревшим от жары, в нем редко где пятнится белое облачко. Первое звено бомбардировщиков возглавил младший лейтенант Михеев. Взлетели затемно с таким расчетом, чтобы к рассвету выйти к заданному квадрату. В ночной тишине равномерно гудят моторы. В небе — россыпь звезд.
Командир комсомольского экипажа Николай Дивиченко ведет свой самолет слева за машиной Михеева, Цаплин — справа.
Спустя некоторое время штурман Журавлев докладывает Дивиченко по переговорному устройству:
— Командир, до линии фронта — пять минут. Вскоре Дивиченко увидел на горизонте верный признак приближения передовой: в темном небе то тут то там замелькали, будто грозовые вспышки молний, осветительные ракеты. Эти дрожащие и гаснущие в ночи огни, размытые расстоянием, воспринимались как сигнал опасности.
В руках штурмана навигационная линейка, на коленях — планшет с картой. Он сосредоточенно вычисляет ветер, угол сноса и путевую скорость.