Анимация - Афанасьев Роман Сергеевич. Страница 7

— Кадзуми-сан, — прошептала Миноку. Ее тихий голос звучал жалобно, словно машина была способна испытывать боль и страх. Кадзуми не ответил. Он с ужасом смотрел на монитор, понимая, что все же оказался не готов.

— Кадзуми-сан… Вторжение продолжается. Исходные данные трансляции заменены. Мои системы… Мои системы повреждены. Внутри меня бродит странный призрак. Он колючий на ощупь… Мне страшно.

— Работать! — закричал Кадзуми. — Работать!

Луч света моргнул и исчез. Японец ударил по столу ладонью и проклял тот день, когда связался с гайдзинами. Идеальный план пошел прахом из-за мелкого рудовоза. Это невозможно было предугадать, такого не бывает. Но, может, не все еще потеряно. Надо только выбраться из рубки, превратившейся в ловушку, и дойти до трюма. Там, в центре станции, есть система запасных генераторов. Если их запустить вручную, то, быть может, удастся восстановить контроль над станцией.

Японец ловко воспарил над креслом, оттолкнулся от спинки и поплыл к двери. Летя среди обломков, Кадзуми подумал, что сейчас рубка похожа на данспол дискотеки. Со всех сторон бьет цветомузыка, мешанина мелких осколков напоминает толпу школьниц, бьющихся в танце под модный шлягер. Еще минута, и придет озарение. Можно будет кричать, размахивать руками, выпустить все, что накопилось внутри за тяжелый рабочий день…

Перекошенные створки двери оказались неожиданно жесткими. Кадзуми ударился о них всем телом, однако не растерялся и ухватился за края щели. В момент столкновения с тягачом, створки разошлись, но не до конца, только чуть приоткрылись. Ровно настолько, чтобы между ними можно было просунуть руку.

Пульт управления дверью не работал. Он лишь жалобно попискивал в ответ на прикосновения, и только. Ладони удобно легли на холодный металл створок. Кадзуми попытался их раздвинуть, но напрасно. Двери заклинило, и металл оставался неподвижен. Японец медленно выдохнул и разжал пальцы. Потом снова вцепился в створки и с яростным криком потянул их в стороны.

Металл даже не шелохнулся. Тяжело дыша, Кадзуми заглянул в щель, но не увидел ничего, кроме куска коридора станции. Он несколько раз вдохнул, собираясь с силами, и вдруг почувствовал, как в рубке что-то изменилось.

Он резко обернулся и замер. Перед столом горела колона света, ровная и четкая, сотканная из неоновых лучей. В центре сияния стоял старик с аккуратной седой бородкой и молча смотрел на Кадзуми. Его лицо было неподвижно и не выдавало эмоций. Но оно не выглядело нарисованной маской. Кадзуми почему-то сразу подумал, что это — настоящее лицо. Он его уже видел. Где-то. А потом Кадзуми понял — где. Оторвавшись от стойки, он согнулся в почтительном поклоне, настолько, насколько позволяла невесомость. Склонив голову, японец висел в пустоте, слушал удары своего сердца и ждал.

Ничего не происходило. Вообще ничего. Кадзуми не видел проекцию императора, но знал, что она все еще в рубке. Он чувствовал на себе пристальный и тяжелый взгляд. Наконец, через несколько минут, он осмелился поднять голову и взглянуть в знакомое по официальным трансляциям лицо.

Император встретил взгляд Кадзуми, и его борода дрогнула. Прищуренные, как у всех стариков, глаза чуть шевельнулись. Взгляд императора обвинял — в предательстве, в сговоре с гайджинами, в бестолковости…..

Кадзуми открыл рот, чтобы сказать, что он пытался вернуть Сакуре утраченное величие, но тут же его захлопнул. Он не имел права говорить.

— Отаку, — презрительно бросил император, и его проекция исчезла.

Кадзуми тяжело задышал, словно только что пробежался по лестнице. На голову лег тугой обруч боли, сдавил виски… «Император! Откуда он узнал? Наверно, проклятые гайдзины предали, рассказали о плане. Теперь потеряно действительно все. Я действовал за спиной у Сакуры, тайно, надеясь на полный успех. И опозорил себя. Об этом знает сам император… Теперь остается только один выход».

Он поднял голову и нашарил взглядом кресло. Там, рядом с ним, парил канцелярский нож, чудом не затерявшийся в мешанине осколков. Лезвие у него небольшое, даже если выдвинуть на всю длину — не хватит. Ведь это всего лишь ритуальный предмет. Значит — укол. Короткий укол, скрывающий ошибки и смывающий позор.

Кадзуми окинул взглядом рубку. Суп продолжал вариться, школьницы танцевали, стены выдавали ритм последнего хита. Кадзуми подумал, что в невесомости его кровь соберется в маленькие шарики. Да. Рубка разбитого робота, красные шарики крови, порхающие как лепестки роз… Это будет красиво. В лучших традициях.

Оттолкнувшись от створок, он медленно поплыл к столу.

Орбита Луны. Тягач «Малыш». Порт приписки. Орбитальный Перерабатывающий Завод «Луна-04». Номер единого реестра 2332-RU

Лампы аварийного освещения заливали рубку густым рубиновым светом. Капитану казалось, что его окунули в бутылку с портвейном не самой лучшей марки. Отстегивая дрожащими руками страховочный ремень, Ефимов подумал, что тот, кто придумал это ужасное освещение, не так уж глуп. При таком свете не видно крови. Не так страшно.

Но крови, к счастью, не было. Капитан не пострадал и, освободившись от пут страховки, первым делом запустил тестирование корабля. Системы жизнеобеспечения оказались в порядке. Отказал движок — калибровка слетела к чертям и, похоже, помяло сопла. Автоматика отказывалась запускать двигатель с такими повреждениями, и была права. Связь работала, регенераторы воздуха работали, холодильники остались целы. Неладно скроен да крепко сшит — это точно про тягач «Малыш». Горючее почти на нуле — рывок выжал резервы почти досуха. Но без движка это и не важно.

Капитан попытался включить внешний обзор, но система ушла в отказ. Камеры скорее всего разбились.

— Саня, — позвал капитан и обернулся к пилоту. — Саня!

Кресло, стоявшее рядом, пустовало. Капитан завозился, пытаясь встать, и тут же заметил сгорбленную спину, выглядывающую из-под пульта управления.

— Саня!

— Твою мать, — глухо донеслось в ответ.

Капитан перевел дух: «Жив! Жив зараза! Но какого черта он не пристегнулся!»

— Как ты там? — позвал он. — Санек, живой?

— Вроде того, — отозвался пилот, выбираясь.

Ефимов с тревогой осматривал Александра, поднимающегося на ноги: «Вроде бы повреждений нет. Руки ноги целы, и то хорошо. Крови не видно, да и не рассмотришь ее».

Инженер-пилот выругался, уселся в кресло, крепко пристегнулся и лишь потом повернулся к капитану.

— Ну что там? — спросил он. — Жить будем?

— Будем, — отозвался капитан, изучая глубокую царапину на скуле Сани. Сантиметр выше — и лишился бы пилот глаза.

— А как вражина?

— Это ты мне скажи — как. Внешние камеры отказали. Но связь есть. Как там твои системы?

Поморщившись, пилот потянулся к пульту.

— Порядок, — отозвался он через минуту. — Идет трансляция нашего сигнала. Станция вскрыта как консервная банка. Грубо, но эффективно. И эффектно. Ну ты даешь, Пал Палыч, не ожидал от тебя такого!

— Не было выбора, Саня. Не подыхать же. Как там компьютер этой штуковины?

— Наши программки его доедают. Там серьезный искин, но он сильно поврежден. Еще полчасика, и эта железка станет полностью нашей.

— Ну, кажется, обошлось. А как связь с миром?

— Минутку…

Пилот защелкал клавишами и радостно присвистнул.

— Что там?

— Так, мои ребята отключились, зато очнулась база! Беспокоятся.

— Сучьи дети! Беспокоятся они! Саня, проси буксир. Пусть немедленно высылают.

— Уже попросил. Они в курсе, с ними военные связались. Оказывается, наши вояки засекли станцию — в момент тарана. И тут же вышли на наш перерабатывающий завод. То-то они забегали.

— Буксир!

— Высылают. Говорят, сейчас нальют по последней, и высылают. Алкоголики. — Пилот повернулся к капитану, подмигнул и тихо сказал: — Пал Палыч! Кажется, обошлось.

Капитан вздохнул, нагнулся и отодвинул фальшьпанель пульта. Из путаницы проводов он достал пластиковую бутылку, ничуть не пострадавшую при ударе.