Ассирийские танки у врат Мемфиса - Ахманов Михаил Сергеевич. Страница 29

Иапет, Шилкани и десяток ливийцев были уже рядом. Прочие торопливо собирались около своих офицеров, хватали оружие и мешки, отряхивали одежду. Наш маленький лагерь внезапно наполнился голосами, шарканьем ног и лязгом металла.

– Плохое место, открытое, – сказал Иапет, озираясь вокруг. – Ослов потеряем. Да и людей, если только не найдем где спрятаться. Помилуй нас Амон!

Наш проводник съехал вниз с бархана.

– На заходе солнца – скалы… К ним, мой господин, к ним! Если успеем, будем жить!

– Показывай дорогу, Муссаваса. Рени, Пианхи, Мерира, Левкипп, ведите людей! – распорядился я. – Иапет, ты с приятелями погонишь животных. Сохраните воду! Хоремджет, пойдешь последним. Подгоняй отстающих. Вперед!

Перевалив за край песчаного холма, мы побежали по пологому склону. Небо на севере дымилось все сильнее, и только Амон ведал, хватит ли нам сил и времени, чтобы добраться до убежища. Ветер, еще не достигший сокрушительной мощи урагана, срывал желтые вихри с гребней дюн, и воздух постепенно превращался в смесь пыли и песка. От этой отравы жгло в глотке и смертельно хотелось пить, но мы не могли остановиться – поистине жизнь наша зависела от наших ног. Подобно духам мертвых мы неслись сквозь сгущавшуюся мглу – двадцатую часть сехена, десятую часть, пятую… Вниз, вверх, вниз, вверх… Ревели ослы, раздавалось тяжелое дыхание людей, шуршал песок, и разбойничий посвист ветра становился все сильнее и пронзительнее.

Буря в пустыне надвигается быстро. Только что мы пребывали в покое, кто спал, кто лежал или сидел – и вот мчимся в неизвестность, спасаясь от гибели. Переставляем ноги, ни о чем не думая, кроме боли в икрах и в груди, тяжести мешков и палящей жажды…

Не думая?.. Как бы не так! Бежать без оглядки, вкладывать в бег все помыслы и силы – не моя привилегия. Не мой жребий! В мгновение опасности вождь думает за всех, ибо он – первый после бога, и судьбы человеческие – в его деснице. Даже на пороге врат Осириса вождь остается вождем; может быть, воздвигнуты эти врата, чтоб испытать его сердце и душу.

И я, шагая вслед за Муссавасой, не мог избавиться от мыслей, и были они странными: я думал, что буря эта послана нам во спасение. Если мы доберемся до скал, переживем ярость самума и сохраним свои жизни, это будет явный знак милости богов, посылающих удачу нам, а не ассирам. Ведь их отряды тоже блуждают в пустыне, и ярость бури обрушится на них, и ветры, зной и летящий песок возьмут свою дань… И будет она обильной, так как нет с ними проводников и опытных людей.

Думая об этом, я считал шаги. Четверть сехена… Ветер, налетавший с севера мощными порывами, нес песчинки, они секли шею и правую щеку. В небе – еще не над нами, но приближаясь с каждым мигом – кружили черные демоны, и призрачный их полет был страшен; чудилось, что злобный Сет отправил армию своих отродий, чтобы уничтожить Ра, повергнуть Гора и Амона и вновь убить Осириса. Но солнце еще сияло на юге и было оно как знамя, что собирает на битву светлых богов. Мы – с ними, подумалось мне. Мы уже сражаемся, бьемся с усталостью и страхом.

– Скалы! – завопил Муссаваса. – Скалы, хвала заступнице Исиде!

Они походили на каменные зубы или пни, подточенные снизу. Ветер гонит песок над поверхностью, перетирает камень, вырезает в утесах ниши и пещеры; от дневного жара и ночных холодов скалы трескаются, и проходы меж ними завалены глыбами. К таким местам я отношусь с большой симпатией: кто бы их ни сотворил, боги или демоны, они подходят для засад, для тайных укрытий и надежной обороны.

Наша колонна змеей вползала под прикрытие скал. Ливийцы, оставив ослов в одной из пещерок, принялись сооружать защитную стену из валявшихся кругом камней; остальные последовали их примеру, и на недолгое время грохот глыб, брань и восклицания перекрыли нараставшие стоны ветра. С камнем мы умели обращаться – еще недавно мы долбили его, ломали и таскали в Восточной пустыне и занимались этим кто год, кто два, а кто и десять лет.

– Сюда, чезу! – Давид показал мне углубление с подветренной стороны, достаточно большое, чтобы там разместился с десяток человек. Хайло, Нахт и Пауах торопливо громоздили камни перед этим убежищем. Муссаваса, бросив свое охотничье снаряжение, помогал им. Последние группы моих бойцов прятались под скалами, выкладывали у стен походные мешки, жадно пили, мочили в воде куски полотна, чтобы прикрыть лицо и рот. Небо потемнело, солнце затмилось, черные демоны уже парили над нами в вышине, а дальше, сметая этих призраков с небес и сокрушая холмы песка, двигалось жуткое чудище, гигантский смерч – гибли, как называли его ливийцы. Не хотелось на него глядеть – он был страшен, точно лик Сета.

Я возвысил голос, перекрикивая вопли ветра.

– Знаменосцы! Проверить, у всех ли есть вода во флягах! Снять с ослов бурдюки и раздать людям! Всем лечь! Прижимайтесь к камням, немху, берегите глотки, ноздри и глаза! С нами Амон! Молитесь ему, и останетесь живы, обнимете своих детей и упокоитесь в своих гробницах!

Это вряд ли, мелькнула мысль, ведь мы уходим к римлянам. Но что с того? Солдатам следует напомнить, что командир с ними, что он взывает к милосердию богов и не забыл о делах практических, то есть о воде и укрытии. Кто бережется сам, того и Амон побережет.

– Взз-ууу!.. взз-ууу!.. – выло в небесах. Демоны Сета готовились к схватке со светлыми богами.

Подскочил Хоремджет, доложил, что все отставшие спрятались в скалах. Потом усмехнулся и вытянул руку к черному смерчу.

– Операция «Буря в пустыне», семер! Накликали, нергаловы отродья! И каково им сейчас?

Мы улеглись, прижимая к ноздрям и губам мокрые тряпки. Рядом со мной громко вздыхал Хайло; попугай забился под его тунику, прикрыл глаза и выглядел так, будто попал к Муссавасе и превратился в чучело. Прошелестели шаги Иапета, тащившего бурдюк с водой. Опустившись рядом с Давидом, ливиец пробормотал:

– Когда начнет дуть ветер пустыни, познаешь вкус смерти на своих губах… А могли бы сидеть нынче в Тире или Газе и пить пиво в кабаке! Зря ты помочился на тот проклятый обелиск!

– Неисповедимы пути Господни, – ответил Давид. – Он дает и берет, Он награждает и карает, Он милостив и гневен, Он есть начало и конец. Все от Него!

– Даже недержание мочи, – добавил нечестивец Иапет, и в небесах взвыли разъяренные боги. Больше я не слышал ни его голоса, ни Давидова, ни дыхания Хайла, ни молитв Муссавасы; рев ветра стер все прочие звуки, как смерть, бушующая на поле сражения, стирает жизни людей. Смерч прошел над нами, и казалось, что утесы дрогнули, а небо опрокинулось на землю. На спину мою, на голову и ноги обрушились груды песка, и каждая песчинка была живой; подобно муравьям, они заползали под тунику, забивались в уши и волосы, жалили, царапали кожу. Тряпка, которую я прижимал к ноздрям и губам, позволяла дышать, но вдохи были мучительны, ибо не воздух вливался в легкие, а опалял их безжалостный огонь. Под веками плыли яркие пятна, в ушах завывало и звенело, мышцы напряглись в тщетном усилии сбросить навалившийся на плечи груз. Я был насекомым под ногой гиганта; его стопа давила на меня, плющила, вминала в землю, а где-то высоко, будто бы в самом поднебесье, раздавался его торжествующий хохот.

Это длилось бесконечно.

Жрецы считают, что нет среди богов единства и что они, как люди, борются за власть, и от тех сражений происходят сотрясения земли, бури и смерчи, потопы и иные бедствия. Возможно и так; когда Сет убил Осириса, содрогнулись горы и зарыдало небо, заливая мир потоками воды. Сам я этого не видел, но готов поверить, что в старину творилось страшное, и смерть благого бога была тому причиной. Божеств у нас много, как у ассиров и римлян, и нельзя исключить, что они ссорятся, но вот у иудеев бог один, и он, по их словам, всемогущ и всеведущ. С кем ему биться, кого устрашать? Но и тут есть объяснение: бог хабиру сотворил людей, а те, вместо благодарности, то и дело плюют на него и поклоняются различным идолам. Нестерпимо для бога! И он посылает всякие напасти, чтобы образумить своих чад, а то и уничтожить их самым мучительным способом.