Флибустьер - Ахманов Михаил Сергеевич. Страница 10

Серов усмехнулся, снова поднял трубку и позвонил в справочную аэропорта. Билеты на Петропавловск-Камчатский еще были, вылет – завтра утром, в семь. Проверив, что паспорт в бумажнике и денег хватает, он поднялся и вышел из дома.

Путь до сопки Крутой оказался не близким – они отмахали больше двухсот километров сначала на восток, потом на север по шоссе на Шаромы, к переправе через реку Камчатку. За рекой Петрович – так велел звать себя Миньков – снова повернул к востоку, и четыре с лишним часа вездеход стонал и выл на рытвинах и ухабах, изображавших то ли дорогу, то ли просеку в лесу, то ли тропу, какой олени и лоси ходят к водопою. Вид был чудесен – матерая тайга, деревья, чуть тронутые осенней желтизной, живописные скалы и валуны, но тряска и надсадный рев двигателя мешали наслаждаться пейзажем. Беседовать и то было трудно, хотя Петрович оказался мужиком говорливым.

Было ему порядком за пятьдесят, и хотя всю жизнь он прожил здесь, на краю мира, оторванности от цивилизации в нем не ощущалось. Скорее наоборот: он живо интересовался всем, что происходит на Большой земле, и на все имел свое мнение. Пока добирались по приличной дороге к Шаромам, Миньков успел осудить международный терроризм, политику Буша-младшего, чеченских сепаратистов и руководство леспромхоза – за то, что денег ни хрена не платят. Затем он подробно поведал о махинациях местной рыбной мафии, о разграблении лесных богатств, о холодах в студеную зимнюю пору, когда вода в сортире замерзает, а после начал строить планы, как вывести Россию вообще и Камчатку в частности из кризиса. Но так он развлекал Серова только до Шаром; дорога за рекой была такая, что они оба лишь лязгали зубами да чертыхались.

Это удовольствие, то есть дорога туда и обратно, обошлось Серову в смешные деньги, сотня баксов водителю и двести – директору леспромхоза. За эту сумму Петрович был обязан доставить его к Крутой и забрать обратно дней через пять, когда завершится намеченная рекогносцировка. В чем она будет заключаться, Серов не знал. Его милицейско-цирковое образование не включало работу с приборами, и никаких представлений о том, как измеряют магнитное поле Земли или делают биохимический анализ почвы, у него не имелось. Скорее всего, прикидывал он, нужно побродить по окрестностям, осмотреть то место, где разбивали лагерь контактеры, пройти по их следам, хотя сомнительно, чтобы они остались, все же семь лет прошло. Но Добужинский был тут недавно, и какие-то знаки его присутствия могли сохраниться – вдруг наведут на верную мысль!

О том, что кроме верной мысли он может и сам подхватить инфекцию или схлопотать другую неприятность, Серов как-то не думал. Азарт погони и поиска возбуждал его, прагматик ударился в бегство под натиском авантюриста, и это странным образом дарило ему чувство свободы и раскрепощенности. Впрочем, логика тоже не бездействовала; ему было ясно, что предстоит огромная работа – собрать информацию хотя бы о тех, кто побывал в камчатской и пермской зонах, выяснить, в порядке ли они или таинственно исчезли, разузнать, что им мерещилось во сне. Затем сопоставить сроки между посещением и исчезновением, которые весьма различны – от пары месяцев у Добужинского до двадцати пяти лет, как в случае Натальи Ртищевой. Может быть, тут есть закономерность, но на девяти примерах ее не установишь, нужна статистика посолидней. Люди любопытны, а это значит, что ходят они и здесь, и в Перми, и пропадают потом при непонятных обстоятельствах. Пожалуй, сотня наберется за полвека, прикинул Серов, в очередной раз лязгая зубами.

Подкинуло круто – он стукнулся макушкой о потолок кабины. Петрович покосился на него, буркнул: «Держись, паря, скоро приедем. Щас полегше будет». И в самом деле, дорога пошла вверх, лес начал редеть и расступаться, а горы, маячившие вдалеке, словно прыгнули навстречу, явив зелено-золотое убранство склонов и скалистые снежные вершины. Снег, – подумал Серов, – начало сентября, а тут уже снег! Впрочем, в этой суровой земле снега могли быть вечными – горная цепь, к которой они приближались, была километра три высотой.

– Здоровые, дьявол! – пробормотал Серов.

– Чего?

– Горы, говорю, высокие. Где тут Крутая?

– Она, Андрюха, впереди. Десять кэмэ проедем, десять пехом пройдешь. Помене прочих будет, однако, мать ее, обрывиста! Наверх еще не залезали.

Теперь Серов разглядел бурую сопку на фоне горного хребта. Она напоминала конус, воздвигнутый рядом с более крупными собратьями; редкий лес, ивняк да ольшаник, подступал к ее подножию, а дальше, словно контрфорсы гигантских замковых стен, возносились базальтовые утесы. Небо над ними было блеклым, цвета полинявших джинсов, и тянулись в нем, спеша к Охотскому морю, белые облака. Дикая, но величественная картина! Хоть Серов и потаскался по свету, а такого еще не видел.

Задыхаясь и кашляя, вездеход вполз на пригорок с плоской вершиной. Петрович заглушил мотор, потянулся с хрустом и распахнул дверцу кабины.

– Прибыли, паря! Вылезай! Я с тобой часок передохну да обратно почапаю. Добраться бы в Шаромы засветло… Там и заночую.

– Ночуй со мной, – сказал Серов, выгружаясь и вытаскивая рюкзак, тючок с палаткой и ящик с консервами. Одет он был по-походному: джинсы, ковбойка, штормовка, высокие ботинки на ребристой подошве. К рюкзаку были принайтованы топор, котелок и нарезной карабин, одолженный ему директором леспромхоза. Так, на всякий случай. По словам директора, в предгорьях шатались медведи.

– Не-а. – Петрович сел на пенек, вытащил сигареты, закурил. – Ночевать я тут не буду, а ежели чаем угостишь, не откажусь. Тут ручеек под холмиком… Сбегай за водой, а я костерок разложу.

Когда Серов вернулся, костер уже пылал. Они заварили чай, открыли банку сгущенки и еще две, с мясными консервами, поели, глядя, как солнце медленно плывет вниз над горным хребтом. Прилегли на теплой земле у костра.

– Что ночевать-то не хочешь? – спросил Серов. – Палатка у меня большая.

– Зато место хреновое. Дело твое, Андрюха, кто деньги платит, тот и барин, но шкандыбать сюды на прогулки я бы не стал.