Кононов Варвар. Страница 15

– Что-то ты сегодня разговорился, – оборвал его Конан. – И речи твои мне не нравятся. Одной секирой и одним клинком не положишь две сотни воинов, парень.

– Я положу.

– Может, и так. Но у тебя-то шкура каменная, а мне достанется не один удар. Соображаешь, нелюдь? – Он постучал кулаком по загривку Идрайна. – Прикончат меня, и что ты скажешь госпоже?

– Я сумею защитить тебя, – буркнул гигант. – Госпожа останется довольна. Госпожа меня вознаградит.

– Вознаградит? – Это было для Конана новостью. – Чем вознаградит?

– Даст душу. Сделает человеком.

– А зачем? – Киммериец в удивлении уставился на бледно-серое лицо Идрайна. – Пусть Кром нарежет ремней из моей спины! Не понимаю, зачем тебе становиться человеком?

– Так велела госпожа. Велела, чтобы я этого хотел. И я хочу, – тихо прошелестел голем.

– Ублюдок Нергала! Вот почему ты следишь за мной, словно портовая шлюха за толстым кошельком! Оберегаешь, чтобы заполучить награду? Собственную вонючую душонку?

Идрайн ничего не ответил, разглядывая то море, то небо, то трепетавшие над головой паруса. Они сидели на палубе рядом с лодкой, которых на «Морском Громе» имелось две: побольше, на четыре пары весел, и поменьше, на два весла. Обе эти лодки были укреплены в пространстве между мачтами; каждая, как успел проверить Конан, могла идти под парусом, и в каждой хранился запас продовольствия и пресной воды. Насчет этих суденышек у киммерийца были свои планы.

– Не нравится мне этот Гирдеро, – опять пробубнил Идрайн, навалившись спиной на лодку. Суденышко дрогнуло под его напором и закачалось.

Конан тоже не испытывал приязни к Гирдеро. Этот зингарский петух был заносчив, хитер и скуп; за пять дней плавания зингарец ни разу не пригласил его к своему столу, не оказал почтения, не удостоил беседой. Нет, Гирдеро Конану определенно не нравился! Не только из-за своей жадности, но и потому, что заносчивый зингарец властвовал над телом Зийны. Эту светловолосую стройную девушку Конан заметил еще с берега, а поднявшись на борт, с искусно разыгранным удивлением полюбопытствовал, кто же она.

– Моя невольница из Пуантена, – коротко ответил Гирдеро. – Подстилка!

Но киммериец полагал, что Зийна достойна большего. Она была красива, и красоту ее не портили даже синяки на руках, плечах и шее – следы ночных ласк Гирдеро; она казалась неглупой и, видимо, получила неплохое воспитание; наконец, она не имела отношения к колдовству! Последнее в глазах Конана являлось едва ли не самым важным, и если б он мог выбирать между женщиной-колдуньей и женщиной-рабыней, то колебался бы недолго. К тому же у Зийны были такие прекрасные волосы, такие голубые глаза, такие полные груди! И была она так близка – лишь руку протяни!

Конан улыбался ей, получал в ответ робкие улыбки и думал, что Зийна была бы куда лучшим и более приятным спутником, чем Идрайн. Если бы он мог выменять ее у Гирдеро на этого каменного олуха! Или похитить… с ее согласия, разумеется.

Согласие он получил на следующее утро, потолковав с девушкой в предрассветный час. Она то и дело пугливо посматривала на дверь капитанской каюты – видно, боялась, что Гирдеро проснется и обнаружит ее отсутствие; но страх не мешал ей подставлять Конану губы, мягкие и покорные, совсем не похожие на огненные уста Дайомы. Пользуясь сумраком, Конан устроил девушку у себя на коленях, приподнял ей тунику и уже начал ласкать упругие бедра и трепещущую грудь, как над горизонтом показался краешек солнца. А вместе с ним пришел Идрайн.

Конан, увлеченный своим делом, не заметил его, но вдруг девушка взвизгнула, вырвалась из его объятий и, оправляя одежду, исчезла в каюте Гирдеро. Киммериец, разъяренный, вскочил на ноги.

– Ты… ты… Шакалья моча, пес, отродье пса!

– Женщина Гирдеро была с тобой, – равнодушно отметил голем.

– Была, – рыкнул Конан. – Ну и что?

– Если кто-нибудь из зингарцев заметит и донесет Гирдеро…

– Вот тогда и возьмемся за топоры, серое чучело!

Мысль насчет топоров запала, видимо, в голову Идрайна, и в ближайшие дни он все чаще приставал с этой идеей к своему господину. Вот и сегодня:

– Отчего ты не хочешь порубить команду, господин? Самое время… Перебьем всех, а первым – этого Гирдеро… Не нравится мне он. Что-то замышляет…

«Замышляет, точно», – подумал Конан. Он не раз уже ловил косые взгляды зингарца, а как-то ночью Зийна поведала ему, что Гирдеро притащил из корабельной кладовки две пары кандалов с цепями толщиной в три пальца. Вероятно, затем, чтоб были под рукой, когда понадобятся… «Не прав ли Идрайн, предлагая перерезать экипаж „Морского Грома“?» – мелькнуло у киммерийца в голове. Он мысленно взвесил оба плана: принять открытый бой или тайно покинуть корабль на одной из лодок, прихватив с собой Зийну, а взамен оставив Гирдеро серокожего голема. Первое представлялось ему более славным, второе – более разумным.

Будучи человеком быстрых решений, Конан думал недолго и выбрал второй вариант. Не потому, что его беспокоила схватка с командой «Морского Грома», но скорее из-за Идрайна. Ему хотелось распрощаться с этим настырным спутником, и побыстрее! Что же касается схваток и драк, то он полагал, что в пиктских чащобах и ванахеймской тундре, да и в самом замке Небсехта их будет предостаточно.

Сунув руку в сапог, Конан погладил рукоять кинжала и ухмыльнулся, представив, как лезвие пронзает грудь колдуна. Ядовитая Нергалья кровь! За то, что маг сотворил с «Тигрицей», он вырвет ему печень! А затем…

Внезапно Конан понял, что Идрайн толкует все про то же – как бы перебить команду и завладеть кораблем. «Перебьешь, серая шкура, – подумал киммериец, – перебьешь, когда меня не будет на борту». Он поднялся, в раздражении пнул ногой лодку и властным жестом прервал Идрайна.

– Устал я от тебя, нечисть. Иди-ка вниз и спи. Или думай о том, что станешь делать, превратившись в человека.

Скрипнула дверь каюты, и на палубе появился Гирдеро – как всегда, в панцире и шлеме с перьями, в высоких сапогах и роскошных бархатных штанах. Любовь к пышному убранству была национальной чертой зингарцев, отчасти компенсировавшей их мрачность, так несвойственную жителям юга. Зингарцы, особенно благородной крови, не походили на веселых аргосцев с их трескучей быстрой речью и на говорливых шемитов, удачливых купцов и искусных ремесленников. Отличались они и от обитателей Стигии, чья угрюмость объяснялась темным культом Сета, Змея Вечной Ночи, а также отягощенностью колдовскими знаниями. Что касается зингарцев, то они были людьми горделивыми, часто – коварными и себе на уме.

Гирдеро важно поднялся на кормовую надстройку, оглядел горизонт, перебросился парой фраз с кормчим; потом глаза его отыскали Конана, все еще торчавшего у лодки. Едва заметно кивнув, Гирдеро подозвал киммерийца к себе.

– Солнце взойдет дважды, и мы увидим землю, берег нечестивых пиктов, – сказал капитан. – От него повернем на юг, к Барахам и устью Черной реки. Тебе случалось бывать на Барахских островах?

– Случалось, почтенный капитан, – молвил Конан, отметив, что зингарец прямо-таки прожигает его подозрительным взглядом.

– И что ты делал в сем пиратском логове?

Киммериец пожал плечами:

– Торговал. Разве ты не знаешь, благородный дон, что многие купцы из Зингары, Аргоса и Шема торгуют с Барахами? Клянусь светлым оком Митры, – он протянул руку к солнцу, – не все островитяне пираты и разбойники. Там много рыбаков, есть козопасы, гончары и корабельные мастера.

– Все они, особенно моряки, – бандиты и злодеи, – угрюмо насупившись, заявил Гирдеро и смолк. Если у зингарца и были какие подозрения о связях Конана с пиратами, пока он предпочитал оставить их при себе.

Прошло еще два дня, и прямо по курсу «Морского Грома» поднялись из вод морских холмы страны пиктов, заросшие сосновыми лесами. Побережье тянулось далеко на север, до Киммерии и самого Ванахейма, и, как помнил Конан, ближе к полярным краям сосновые боры и дубовые рощи сменялись осинниками и непроходимыми зарослями елей. Были там и болота с ржавой водой, и вересковые поляны, и травянистые луга; на юге же властвовали джунгли, населенные всякими хищными тварями, львами и черными пантерами, огромными змеями и чудовищными бесхвостыми обезьянами. Все это обширное пространство, омываемое Западным океаном, называлось Пустошью Пиктов. Но Пустошь вовсе не была пустой и получила такое название лишь потому, что в пиктских землях не имелось ни городов, ни крепостей, а только лесные селения, соединенные тайными тропами. Пиктам хватало и этого; они не сеяли, не жали, а жили охотой и разбоем.