Крысолов - Ахманов Михаил Сергеевич. Страница 5

– Погоди-ка, парень. – Мне пришлось дернуть его за рукав, чтобы остановить этот поток красноречия. – Кто тут у нас нечестивец? Ты на кого намекаешь? На меня?

Мормоныш перекрестился.

– Ни сном, ни духом, добрый мастер! Ваше занятие, как сказано мною выше, почетно и полезно. Я же говорю о колдунах, об истинных нечестивцах, предавшихся Люциферу. Не думают они про Страшный суд и кару господню, а лишь плодятся и увеличиваются в числе – и у нас, и у вас, и в иных странах, и даже в Святой земле, политой кровью Спасителя нашего. Повсюду видны их злые лики, а богомерзкие слова звучат в эфире и…

Не понимая, к чему он ведет, я привстал и выглянул в окно.

– Не вижу злых ликов. Оголодавшие, правда, попадаются.

Джек-Джон-Джим сокрушенно покачал головой:

– Здесь не видны. Но если вы пройдете дальше, к супермаркету и доске с рекламой, то узрите, брат мой, обличье колдуна и прочтете имя его и призыв, исполненный дьявольской гордыни. И это лишь один из многих! Серж Орнати, нечестивец, пособник Сатаны!

В самом деле, был у нашего универсама щит, а на нем – плакаты и листовки с объявлениями, и среди них встречалось и такое: мой бывший сосед с горящим магнетическим взором, в кольце самонадеянной надписи: «Серж Орнати: Бог предначертал, а я исправлю!» Перебор, конечно, но в рекламных агентствах служат сплошь одни атеисты.

Я поскреб в затылке, выдавил наивную улыбку и произнес:

– По странному совпадению, Джек, этот самый нечестивец был моим соседом. Из квартиры сто двадцать два.

Зрачки мормоныша вспыхнули, он вздрогнул, прижал святую книгу к сердцу и приподнялся, готовый бежать, обращать и спасать. Пришлось хлопнуть его по плечу, дабы привести в чувство.

– Спокойней, парень. Был сосед, да сплыл.

– Это как понять, брат мой? – Он перешел на русский. – Это есть ваша рашен идиом?

– Она самая. Русская идиома, и сосед мой тоже был русским, а потом сделался «новым русским» и переехал. Дом у нас, видишь ли, старый, в нем «новые русские» не живут.

Глаза у Джека-Джона-Джима округлились.

– А где они живут, сэр?

Я пожал плечами:

– На Кипре, Крите или Мальорке… Не знаю! И никто не знает. Ни УБОП, ни Интерпол.

– Что есть УБОП? Также рашен идиом?

– Не идиом, а аббревиатура, – ответил я и объяснил ему ситуацию. Почему бы и нет? Подписки о неразглашении остроносый с меня не потребовал.

Осознав, что грешник исчез в неопределенном направлении и избавить его от геенны не удастся, мормоныш погрустнел. Нашлось у него еще несколько вопросов – все о том, как нечестивец Орнати дошел до жизни такой и нельзя ли спасти его супругу, его чад или хотя бы соседку, что обитает сейчас в сто двадцать второй квартире. Пришлось сказать, что жена у него мусульманка и проходит по другому ведомству, а чадо имеется одно, пятилетнее, и значит, юное и безгрешное. Оставалась соседка, и мой мормоныш желал познакомиться с ней с упорством, свойственным религиозным фанатикам и придуркам. Правда, на мой вкус, он чуть-чуть переигрывал.

В конце концов это мне надоело, и я сказал:

– Ждать соседку бесполезно, она на гастролях в Туруханске. Очень далекий город в сибирской тайге. Вокруг одни концлагеря, еще со сталинских времен. Сталин, кстати, тоже был Иосифом, как ваш преподобный Смит.

Проигнорировав мою последнюю реплику, Джек-Джон-Джим приподнял белесые брови и с заметным разочарованием воскликнул:

– На гастролях!

– Вот именно. Моя соседка в цирке служит, дрессировщицей. Тигры, львы, медведи, крокодил и два мастифа… Есть и третий, говорящий, но его она дома оставила. Злой, как Сатана!

Мормоныш поперхнулся кофе.

– Говорящий пес? Это есть такой рашен шутка?

– Какие шутки! – с чувством сказал я. – Сам по стеночке каждый божий день пробираюсь, дрожу, чтоб зверюга дверь не вышиб! Да что говорить – выйди на площадку, приложись ухом и послушай. Знаешь, что он орет? Прр-раведника мне, прр-роповедника! Жрр-рать хочу!

На том мы и расстались, навешав друг другу лапши на уши. Я потянулся к словарю, но настроение было не читабельным. Мысли кружились медленно, будто грифы над свежим трупом, не успевшим как следует протухнуть. Трупов – или, если угодно, крыс – было две: одна, остроносая, предъявила мне удостоверение, другая – книгу с золотым тиснением, но я полагал, что все это сплошная иллюзия и обман. Обе они подбирались к Сергею, и оставалось лишь догадываться, когда и как он ухитрился насолить и нашим, и вашим. Кто они – наши и ваши – тоже было не совсем ясно, но нюхом опытного крысолова я чуял, что люди это серьезные, привыкшие вершить свои дела не при солнечном свете, а преимущественно в сумерках.

Конечно, не составляло труда позвонить Жанне и спросить, но это было б опрометчивым поступком. Раз заварилась такая каша, то телефон Арнатовых скорее всего на слуху, и что бы я ни спросил, чем бы ни поинтересовался, все будет Сергею не к пользе, а мне поставлено в вину. С чего бы, действительно, мне звонить? Был у меня сосед, не брат, не друг-приятель; потом переехал и, по официальной версии, стал заниматься превращениями досок, железных чушек и стекла в капусту. Напревращал, сколько хватило магической силы, и отвалил. На Кипр, на Крит или на остров Мальорку… Ну и что же? Обычная история по нынешним временам…

В общем, я не рискнул звонить и, укрепившись в намерении отправиться завтра на дачу, включил телевизор.

Шли последние известия. В Подольске в очередной раз был воздвигнут памятник жестоко убиенному государю Николаю II. Памятник этот регулярно взрывали, и теперь, для лучшей сохранности, цоколем ему служил настоящий бетонный дот с бронированной дверью и четырьмя амбразурами – дабы отбить атаку с любой стороны слезоточивым газом. В Москве, на улице Горького, торговали вразнос взрывчаткой, киллеры отстреливали видных демократов, экономисты толковали о долгах, дефолте, инфляции и реструктуризации, левые сражались с правыми, Дума билась с президентом, губернаторы – с мэрами, а в дыму этих баталий всякие умники приватизировали державу оптом и в розницу. Собственно, она была уже давно распродана, расчленена и препарирована, и меж ее руин бродили крысы и гиены всех мастей, выхватывая тут и там кусочки пожирнее.