Массажист - Ахманов Михаил Сергеевич. Страница 23

В трубке пискнуло, и Ян Глебович счел это знаком согласия.

– В такой ситуации не всякий стал бы качать права и утверждать, что его, наследника, обобрали. Пусть чего-то не досчитался, зато квартира в целости, мебель и хрусталь… Пятьдесят тысяч, как-никак, крупная сумма! Но – в России… В других краях – не так уж много, Елена Ивановна. В тех краях каждый грош пригодится… то есть цент… Вот вам и мотивация для наследника. Раз имеет он планы отъехать за рубеж, то будет биться за каждый доллар, а если что пропало – из всех сыщиков кишки повытянет, чтобы искали и нашли. И это мне понятно. Есть мотив, я принимаюсь за розыски и не считаю заявителя склочником и проходимцем, не говоря уж о крыше… Вам моя мысль ясна, Елена Ивановна?

На этот раз в трубке ничего не пищало, и Глухов, немного подождав, спросил:

– Почему вы мне не сказали, что собираетесь в Канаду?

– Собираемся, – непривычно тихо промолвила Орлова. – А почему не сказала… Нужно ли вам это объяснить, Ян Глебович? Зачем?

– Затем, что я хотел бы послушать это объяснение. Вы ведь библиотекарь, Лена? Вы много читаете, так? И вам понятно, что в словах, в речах и текстах, в разговорах проявляется нрав человека, и скрыть его не удавалось никому, даже патологическим лгунам. Можете мне ничего не говорить, дело ваше, ваше право… Но если объяснитесь, лишним это не окажется. Хотя бы потому, что я, зная ваши мотивы, буду испытывать к вам доверие.

– Странные речи вы ведете… – пробормотала Орлова. – Странные… В милиции так не говорят. Особенно в ваших чинах…

– Считайте, что я нетипичный милицейский чин, – предложил Глухов. – А был бы типичный, так ходил бы в чинах повыше.

– Хотите сказать, что нам с Антоном повезло?

– Нет, не хочу. Я ведь не обещал возвратить ваши деньги, я сказал, что найду похитителя… Или убийцу, – добавил Ян Глебович после краткой паузы.

Елена тоже помолчала. Он слышал в трубке ее неровное взволнованное дыхание. Потом раздался голос, непривычно тихий и будто бы смущенный.

– Понимаете, Ян Глебович… Вы могли подумать, что мы ждали ее смерти… ждали с нетерпением, когда Нина Артемьевна умрет… – Ее голос вдруг окреп, в нем прорезались решительные нотки. – Наверное, все-таки ждали, хоть между мной и Антоном об этом не говорилось. Но не желали ей смерти! Клянусь вам, не желали! Конечно, теперь мы можем все продать, уехать и купить там домик… хоть какое-то жилье… купить благодаря наследству… Но мы бы еще подождали, Ян Глебович… честное слово… ведь торопить чужую смерть – грех… Мы виноваты лишь в одном – в том, что оказывали Нине Артемьевне меньше внимания и заботы, чем полагалось бы… Только в этом, клянусь!

Глухов немного подождал, но исповедь, кажется, была закончена.

– Вот вы сказали: все продать и уехать, – произнес он, поглядывая на верин портрет, улыбавшийся ему из студии. – А стоит ли уезжать, Леночка? Для вас с Антоном другой родины не будет. Хоть с кембриджким сертификатом, хоть с оксфордским… Вы это понимаете?

– Понимаю, – глухо пробормотала Елена, – понимаю, Ян Глебович… А детям что делать? Гнить в этой параше? Не хочу им такой судьбы! Не хочу! Нет уж, введут меня в наследство через полгода, все продадим и уедем к чертям собачьим. Мы уже заявление подали…

– Ну, что ж, – сказал Глухов, – в добрый путь. Больше у меня нет к вам вопросов, Лена. Постараюсь сделать что смогу.

– Спасибо, Ян Глебович.

Запищали короткие гудки отбоя. Глухов положил трубку, вернулся в студию и снова уселся на диван, напротив портрета Веры. Разные мысли кружились в его голове. О людях, что покидают могилы близких, бегут с родины, забывая и корень свой, и род, и язык; о родине, что впрямь напоминала выгребную яму, залитую половодьем, где все вонючее и мерзкое всплывает кверху, и не у всех хватает сил дождаться, когда фекалии осядут или перегорят в компост; об одиночестве, грозящем беглецам – ибо всякий беглец когда-нибудь состарится и хлебнет его полной мерой, что на родине, что на чужбине. И хоть жизнь в чужих краях богаче и слаще, да одиночество горше…

Затем мысли Глухова обратились к иным предметам, не столь печальным и расплывчатым, имевшим отношение к работе. Он выяснил, откуда пришло к Саркисову оборудование – не просто из Красноярска, а из научного центра, где, вероятно, трудились толковые биохимики. Их полагалось допросить, и Глухов направил письмо в Красноярское УВД, чтобы допрос провели и сообщили о результатах. Прежде он сделал бы это сам, но при нынешней скудости командировочных фондов что Красноярск, что Венера с Марсом были недосягаемы. Что же касается Петербурга, то дело и тут продвигалось, пухло и ширилось; в нем возникали новые версии и фигуранты, чиновники из мэрии, предприниматели, торговцы, а за спинами их маячили другие личности, посолидней, из так называемых «властных структур». Подобравшись к заводу «Аюдаг», Глухов выяснил, что у его директора, Мосолова Нила Петрович, есть какие-то планы насчет производства лекарств, а также имеется братец Виктор, коему принадлежит роскошное оздоровительное заведение на Петроградской стороне. Был у них еще и третий родич, кузен и депутат в Законодательном Собрании, а его супруга, дама деловая, возглавляла сеть коммерческих аптек – и, по предварительным сведениям, у нее меж пальцев даже пакетик аспирина не проскакивал. Тем более, дорогие антиаллергенные лекарства! А если б погибший Саркисов производил их тоннами – или хотя бы килограммами – были б они ценой дешевле, что сказалось бы на коммерции кузеновой супруги не наилучшим образом.

От аптек и лекарств мысль Глухова плавно перетекла к врачам, и он принялся размышлять, кто же такой «не тот доктор», как выразилась соседка Нины Артемьевны. Доктор, который не делает уколов… Безусловно, не терапевт, не гинеколог и не хирург… Тут отпадали даже такие специалисты, как ларингологи, эндокринологи и стоматологи, вкупе с ветеринарами. Каждый из них умел колоть, было б кого и чем.

Психоаналитик?.. – подумал Ян Глебович. Или логопед? Но для чего старушке их услуги? Скорей уж экстрасенс или какой-нибудь мануолог… или массажист… Визит массажиста на дом – не дешевое удовольствие, однако деньги у покойной были… и был артрит…

Глухову хотелось оценить пользительность массажа при воспалении суставов, но его медицинские познания не простирались в столь отдаленные сферы. Значит, нужно привлечь консультанта, мелькнула мысль; кого-нибудь из своих, из патологоанатомов, к примеру, Кронина или Грудского Льва Абрамыча, из бюро судебно-медицинской экспертизы. Лучше, пожалуй, Грудского; с ним Глухов состоял в такой же дружбе, как с Мартьяновым и Кулагиным, не нарушаемой даже пристрастием Льва Абрамыча к спиртному. Но спиртное для прозектора не грех, а рюмка – лишь рабочий инструмент наподобие скальпеля и ножниц; без скальпеля не вскроешь, без рюмки вскрытого не разглядишь. К тому же Грудский норму знал и потреблял умеренно: рюмку до вскрытия и рюмку после.

Позвонить ему, что ли?.. – подумал Ян Глебович, поднялся, шагнул в коридор, к телефону, взглянул на часы и недовольно сморщился. Четверть первого… Поздновато, чтобы расспрашивать про массажистов и артрит… И лучше расспросить с утра, до первой рюмки, после которой Грудский бывал раздражен и хоть эрудиции не терял, но изъяснялся как запорожцы в письме к турецкому султану.

Глухов разделся, лег в постель, закрыл глаза и попытался не думать о работе и завтрашних делах, а представить что-то приятное – скажем, будто попал он на остров Косумель у мексиканских берегов и пишет Карибское море при тихой погоде. И будто бы Вера вместе с ним; прячется за спиной, но смотрит на его работу, на кисть, что осторожно коснулась полотна, на блеск лазурных вод и бирюзу небес – смотрит и восхищенно вздыхает, и даже советов не дает, что было совсем не в ее обычаях.

Странно, подумал Глухов. Обернулся, чтобы взглянуть на жену, и увидел, что за спиной у него не Вера, а Линда Красавина.