Страж фараона - Ахманов Михаил Сергеевич. Страница 56

Семен, стоявший рядом с Усерхетом, жилистым сорокалетним чезу Пантер, оглянулся на отряд перегородивших улицу лучников. Солдаты стояли в три шеренги, со стрелами, наложенными на тетиву, и хоть их было всего лишь десятков пять, прорваться сквозь этот барьер не удалось бы ни единой колеснице. Особенно если учесть других стрелков, засевших под деревьями, а также маленький, наспех придуманный, но очень эффектный сюрприз.

Шагах в сорока за лучниками, у поворота к Царской Дороге, потел под солнцем отряд тяжелой пехоты – сотня воинов в кожаных нагрудниках и шлемах, с тяжелыми, закругленными сверху щитами и двухметровыми копьями, под командой знаменосца Хорати. Боевое снаряжение перевозилось в столицу тайным порядком, пряталось по дворам у родичей в Кебто, Джеме, Уасете, и, чтобы собрать своих воинов, вооруженных и готовых к битве, офицеры Инхапи трудились всю прошлую ночь. Старания их были успешными – судя по звукам, что доносились от казарм, и по тому, что Усерхет занял Восточную улицу еще до утренней зари. Но выглядел он измотанным и то и дело прикладывался к фляге с водой.

– Иди в тень, – сказал Семен, – ляг под деревом и закрой глаза. Колесниц пока что не видно. Может быть, они вообще не появятся – Хуфтор ведь не сошел с ума, чтобы бросить их в атаку по улице в двадцать локтей шириной.

– Может, и не появятся, – прохрипел Усерхет, покосившись на стальной топор в руках Семена, – только я должен стоять здесь. Ты, господин, хоть и могучий воин с грозной секирой, а долг военачальника не понимаешь. Тяжкое наше ремесло! Вот я, уставший так, что чувствую вкус смерти на губах, торчу на жаре и буду торчать, потея под ремнями и нагрудником. А почему?

– Да, почему? – полюбопытствовал Семен, глядя в хмурое лицо Усерхета.

– А потому, что люди мои должны меня видеть на этом самом месте. Раз я стою и терплю, значит, и им Амон велел. Не то какая же мне вера? – Он снова приложился к фляге.

– Люди твои не мотались всю ночь по дворам и улицам, не пересчитывали друг друга, не погоняли теп-меджет. Они выглядят свежими и полными сил, а ты – уставшим. Отдохни!

Но Усерхет лишь с упрямым видом помотал головой и буркнул:

– Отдохну в гробнице, а сейчас надо ждать, потеть и драться. Вот только землю полью…

Он отошел к обочине и облегчился под развесистым каштаном. Это дерево – и еще одно, на противоположной стороне – было подрублено и являлось тем самым маленьким сюрпризом, что ожидал колесничих Хуфтора. Если, конечно, он решится атаковать…

Чем черт не шутит, думал Семен, разглядывая терявшуюся вдали дорогу. Как-никак, триста колесниц, шестьсот солдат… Почему бы и не попробовать? Что в лагере сидеть? Тем более что схватка у казарм пехоты может по-всякому обернуться… да, по-всякому… С одной стороны, у Инхапи – менфит, бойцы отборные и злые, напавшие внезапно; с другой – их все-таки поменьше, чем воинов у Хоремджета, да и сидят те за валом и рвом, пусть обмелевшим… Хрен его знает, чья возьмет! И ждать тут вроде не с руки… Действовать надо, действовать! Не то дождешься маджаев с палками и удавками…

Маджаев-полицейских у градоначальника Пенсебы было несколько сот, но в схватке они участия не принимали. Во-первых, по недостатку оружия – у них имелись палки, плети да веревки, а не секиры с копьями; а во-вторых, происходившее к их компетенции не относилось. Не бунт простолюдинов, не драка в кабаке и не грабеж могил – переворот! Когда закончится, тогда и будет дело для маджаев: казнить зачинщиков, вязать повинных и проводить в каменоломню или на рудник. По воле первого министра Хоремджета или царицы Хатшепсут – это как рассудят боги…

На дороге клубом взметнулась пыль, и Усерхет поспешно вернулся, оправляя тунику. Стрелки разом подтянулись, первый ряд рухнул на колено, но копьеносцы все еще стояли «вольно» – похоже, колесница была одна-единственная. Впрочем, Техенна и Ако, болтавшие с приятелем из пантер, тут же ринулись вперед с дротиками и щитами – не иначе как прикрыть хозяина от стрел коварного врага. Мериры с ними не было; его Семен не взял, оставил вместе с Сефтой в доме, чтобы охраняли женщин и добро.

Колесница замедлила ход и развернулась на неширокой дороге, метрах в ста от шеренги лучников. В ней были двое – возничий и знатный военачальник в нагруднике, украшенном бронзой, с кинжалом и секирой на перевязи. Борт колесницы тоже блестел бронзовыми накладками, над лошадьми развевались султаны из перьев, да и кони были отменные – не из Куша, а аравийские скакуны. Только запрягали их по-варварски, цепляя кожаный ремень на шею.

– Хуфтор, – сказал Семен, приглядевшись.

– Он, – со вздохом подтвердил Усерхет. – Двенадцать разливов минуло, как мы сражались рядом в Хару. Много битв и покоренных городов, много вина и женщин, и крови тоже много… Теперь друг с другом будем драться, порази меня Сохмет!

Хуфтор, не спускаясь с колесницы, помахал рукой, потом приставил обе ладони ко рту и заорал зычным голосом:

– Усерхет! Не ты ли передо мной, потомок черепахи?

– Я, – отозвался военачальник, выступив на пару шагов. – А кто там вопит, пугает своих кляч? Похоже, Хуфтор, краснозадый павиан?

Лучники за спиной Семена загоготали, захлопали ладонями по обнаженным бедрам. Теп-меджет, десятник, цыкнул на воинов.

– В плохое дело ты ввязался, Усерхет! – крикнул Хуфтор. – Ра еще не скроется за песками Запада, как твою шкуру бросят в дубильный чан – твою и всех облезлых пантер, которых я вижу подальше твоей задницы.

– В какое же дело я ввязался, Хуфтор? – столь же громким голосом спросил Усерхет. Он уже не выглядел усталым, и казалось, что с каждой секундой в него вливается новый заряд энергии.

– Не строй из себя глупца, кал гиены! Ты, и шелудивый пес Инхапи, и ваши ремеч меша – да проклянет их Амон! – явились в Город без высочайшего повеления, бросив службу в южных крепостях! Вы напали на лагерь столичного гарнизона, а значит, замыслили злое против пер’о – жизнь, здоровье, сила! Теперь твои вонючие шакалы стоят перед Великим Домом, не пропуская к нему преданных воинов! И ты еще спрашиваешь, в какое дело ввязался? Ты – бунтовщик, как и ублюдки за твоей спиной!

– А я вот другое слышал, – запрокинув голову, Усерхет отхлебнул из фляги. – Слышал, что ваши хуну неферу зажрались на медовых лепешках и обнаглели вконец. Слышал, что Хоремджет – пусть Сетх раздерет ему печень! – желает свергнуть дом Джехутимесу. Слышал, что он непочтителен с богами и с великой царицей. Если так, ты повинен в бунте, а не я! Ты, Хоремджет, твой господин, и болваны из ваших чезетов!

Хуфтор прищурился.

– Хочешь узнать, отродье жабы, кто бунтовщик? Ну, давай, я возьму своих воинов, а ты возьмешь своих, и мы отправимся к пер’о, к сыну золотого Гора, и спросим, кто тут ослиная моча, а кто – серебряный дебен. Согласен?

– Спросим, – с бодрым видом отозвался Усерхет. – Когда я привяжу веревку к тому, что у тебя повыше колена, пониже пояса, и притащу к царице. Вот тогда и спросим!

В ответ Хуфтор, повернувшись боком, захохотал, разинув пасть и хлопая себя рукой по заднице. Затем вылил на Усерхета новый ушат древнеегипетских помоев.

Что-то не так, думал Семен, прислушиваясь к перебранке. Подозрительно! Может, древний обычай у них – сперва пооскорблять друг друга, чтобы взвинтиться перед пролитием крови, а может, поганец время тянет… Но почему? Пантер не устрашит и Усершета к измене не подвигнет… Чего же глотку драть? И не пора ли к делу, в топоры и копья?

Он отодвинул Ако вправо, а Техенну – влево, сделал шаг и оказался рядом с Усерхетом. Потом поднял руку, сжав четыре пальца в кулак и выставив средний.

– Эй, вошь на колеснице! Это видишь?

Хуфтор наклонился, уперевшись ладонями в колени и вытянул шею, будто желая разглядеть противника поближе.

– Кто там с тобой, Усерхет? Кто там воет, будто пес в ночи? Или смердящий шакал?

Ну, братец, так меня ты не обложишь!.. – с усмешкой решил Семен. Нет, не обложишь! Да и то сказать, беден у роме язык по этой части, не тянет против великого и могучего… Вот блин! Жаль, не перевести! Разве только попытаться?