Я – инопланетянин. Страница 2

– Макбрайт идет третьим, – произнес я. Вроде негромко сказал, но голос раскатился над плоской песчаной равниной громовыми отзвуками.

– Дружище, мы же еще не в Анклаве! – пробурчал Макбрайт, замедлив шаги и нехотя пропуская Сиада. Тот двигался, как заведенный механизм: темное равнодушное лицо под желтой каской, мощные плечи и спина, точно гладильная доска. Ножки Фэй и прочие соблазнительные выпуклости его абсолютно не интересовали.

– Не скажете, Джеф, когда мы туда попадем? – полюбопытствовал я. – Может, хотите возглавить колонну?

Макбрайт обиженно засопел, но больше не пререкался. Немалая уступка для человека богатого, привыкшего к власти, чье слово ловят на лету! Возможно, причина состояла в том, что он был по-настоящему богат, а значит, неглуп и сдержан. Я давно заметил, что миллионеров и миллиардеров разделяет незримый, однако реальный рубеж: первые более тщеславны и суетливы, тогда как вторые, штучный товар на местном рынке, ведут себя поспокойнее. Неудивительно: они уже всем доказали, кто есть кто.

Я обернулся. Солнце на выцветшем блеклом небе било в глаза, но широкая корма и башни «черепахи» еще не скрылись за горизонтом. Танк улепетывал с похвальной резвостью, вполне простительной вблизи границ Анклава. Имелась гипотеза, что эти границы подвижны, что временами вуаль то наступает на несколько километров, то отступает или колеблется, словно кисейный занавес, однако не плавно, а с высокой частотой. Правда это или нет, оставалось неизвестным, но попасть под такое спонтанное колебание, хоть в пешем строю, хоть в танке или экранолете, было бы рискованно. Это могло оказаться последней в жизни неприятностью.

Поэтому шли мы довольно быстро, растянувшись цепочкой из четырех разноцветных фигурок. Первая – Цинь Фэй, наш юный проводник в оранжевом комбинезоне, затем ад-Дагаб в яично-желтом, Макбрайт в травянисто-зеленом и я – в темно-фиолетовом. Последовательность цветов, как в радуге… Я, на правах руководителя, мог выбрать себе оттенок поярче, однако остановился на этом, напоминавшем уренирский океан – тихую водную гладь под теплыми солнцами, что виделась мне в снах и в забытьи восстановительного транса. Семьдесят лет… Да, семьдесят лет прошло с того мгновения, как я любовался этой картиной наяву! Впрочем, срок не очень большой, да и океаны Земли ничем не хуже.

Мы двигались в полном молчании и тишине часа полтора. Под ногами скрипел песок. Очень странная формация – такой я не видел ни на одном континенте, ни в Каракумах, ни в Сахаре, ни в Аравии. Крупный, серый и слежавшийся почти до плотности асфальта… Песок чуть заметно пружинил под подошвами, и отпечатков на нем не оставалось – даже после Сиада, весившего добрый центнер. Не песок, а спекшаяся каменная крошка, частицы базальта, гранита и слюды, прах хребта Кунь Лунь… Впрочем, не только прах – на горизонте уже маячили возвышенности, однако не горы, не скалы, а что-то похожее на пологие холмы. Плоские, длинные, будто их вылепили из теста, раскатанного скалкой с вогнутым профилем. Над холмами висела полупрозрачная дымка – флер, на профессиональном жаргоне исследователей Анклава.

Дыхание вуали уже коснулось меня, но Цинь Фэй еще ничего не замечала. Я был бы лучшим проводником для нашей экспедиции, если бы мог раскрыть свою тайную сущность, но в этом случае, боюсь, стал бы не уважаемым членом общества, а пациентом маленькой психиатрической больницы. Этот мир, устроенный так примитивно и так нелепо, рождает тем не менее крупицы мудрости, одна из которых гласит: всякому овощу – свое время. Мое время еще не наступило – быть может, не наступит никогда, а потому доверимся несовершенным чувствам Фэй. Или хотя бы сделаем вид, что доверяемся.

Пеленгатор на моем запястье показывал на восемь градусов левее нашего курса. Мы повернули, и минут через сорок я разглядел первую вешку – длинный тонкий шест с вымпелом и радиомаяком, торчавший на склоне ближнего холма. На голубом вымпеле, лениво трепетавшем в порывах слабого ветра, темнела цифра «один», указание, что мы подобрались вплотную к границам Анклава. Неподалеку от вешки лежал на песке багажный контейнер, прикрытый ярко-алой парашютной тканью, – то и другое было сброшено с самолета, с двухкилометровой высоты, куда не дотягивалась наружная поверхность флера. Смысл этой операции заключался в том, чтобы облегчить для нас первые часы движения – без рюкзаков мы шли с приличной скоростью, покрывая не меньше восьми километров в час. Отнюдь не предел для экстремалыциков, но я не хотел, чтобы Цинь Фэй выдохлась до срока. Ее физические возможности были пока что вещью в себе, а с тем, что усталость притупляет чувства, не приходилось спорить.

Вскоре мы добрались до контейнера, и молчаливый Сиад сбросил с него алую ткань. Я расписался на вымпеле и поглядел на Фэй. Ни следа утомления, хотя ее милое личико было сосредоточенным и над переносицей, меж темными бровями, залегла морщинка. Она склонила головку в оранжевом шлеме к плечу, будто к чему-то прислушивалась, потом кивнула:

– Скоро, командир. Думаю, за гребнем холма… метров пятьсот или шестьсот.

Фэй звала меня командиром, Макбрайт, пользуясь преимуществом возраста, то боссом, то приятелем, то другом, а Сиад не называл никак. Желая обратиться ко мне, он лишь поворачивался всем корпусом и испускал хриплое рычание, похожее на рев оголодавшего льва. С ним могли возникнуть проблемы! Правда, Монро гарантировал, что таковых не будет, и приходилось ему верить: ровно полдень, а Сиад как будто не собирается бухнуться на колени и сотворить намаз [1].

– Откройте контейнер, разберите и проверьте снаряжение, – приказал я.

Мои спутники принялись за дело. Кроме шлемов, башмаков, ремней и «катюх» – «КТХ», модернизированных военных комбинезонов тепло-холод, у нас имелись посохи-альпенштоки, оружие и рюкзаки. Внутри посохов – дротики с отравленными остриями. Кроме того – газовые гранаты, мачете, ножи и два арбалета, у Джефа и Фэй. Только острая сталь и парализующий газ; ни лучевое, ни огнестрельное оружие в Анклаве не действовало. Рюкзаки были удобными, плоскими, с креплением к затылочной части шлема, чтобы часть нагрузки приходилась на шею. Их набили под завязку: галеты, плитки шоколада, питательный концентрат, фляги с водой, аптечка с лекарствами и биобинтами, блокноты для зарисовок и записей, котелки, спиртовка, бинокли и альпинистское снаряжение – крючья, клинья, молотки, канаты. Часть этого добра теперь полагалось разложить по карманам, подвесить к ремням и закрепить на бедре или предплечье. Благодаря сорокалетнему опыту я справился раньше других и теперь стоял, повернувшись спиной к солнцу и глядя на тянувшийся вверх пологий склон холма. Фэй не ошиблась: до границы Анклава было с полкилометра, и я уже различал паутину мелких проходов на юге и две щели, располагавшиеся немного севернее. Обе они казались достаточно просторными: устье одной – стометровой ширины, другой – метров сто пятьдесят, и дальше – прямые рукава средь стен вуали, будто ущелья, прорезанные в невидимых горах. Они уходили на юго-запад, к Тиричмиру [2] и Кабулу, совпадая с маршрутом экспедиции, и мой пеленгатор показывал, что где-то неподалеку от более широкого устья торчит вторая вешка. Минуем ее и попадем в зачарованную страну, где не работают видеокамеры, магнитофоны и рации, куда не добраться на танках и джипах и даже на лошадях – умрут, но не приблизятся к вуали… И потому мы пойдем пешком, потащим немалый груз, будем смотреть, запоминать, записывать – просто на листах бумаги, как делалось в этом мире издревле. Это наша официальная цель – смотреть и запоминать, пересекая Анклав, Бактрийскую пустыню, с северо-востока на юго-запад, от китайского Кашгара до иранского Захедана. Что же до целей неофициальных, то они у каждого свои, и пока мне в них не разобраться. Я заперт в своем человеческом теле, как в темнице, и редко могу уловить отзвуки мыслей – то, что здесь зовется телепатией. Впрочем, грех жаловаться: на Сууке я и этого не слышал.