Виражи любви - Беннетт Глория. Страница 25

– Конец света… Осталось совсем немного. Какие-то сто сорок тысяч лет. Как подумаешь, так и не знаешь, чем заняться вечером.

В воскресенье утром, возможно под впечатлением разговоров о конце света, Дженнифер поехала в церковь. Она не нашла ничего лучшего, как посетить Кафедральный собор. Хотя он и был католический, но в целом его задумывали как собор всех христианских конфессий. Она села на скамеечку и углубилась в чтение Нового Завета, хранящегося в деревянной полочке за спиной любого прихожанина. Когда все встали и запели псалом, она тоже встала. И наискосок от себя вдруг увидела Лайла. Он тоже заметил ее и осторожно помахал ей рукой. После службы Лайл подбежал к Дженнифер.

– Ты ходишь в церковь? А вот сегодня моя очередь вести бабушку. Хочешь, я тебя ей представлю? Здесь после службы собираются на ланч и кофе, пойдем посидим. А почему ты выбрала эту церковь?

– Да так просто. Рядом с университетом. Может, не стоит бабушку пугать?

– Она нормальная. Только очень верующая стала. Ну это и понятно, она родилась в восемнадцатом году.

Бабушка Лайла поразила Дженнифер своей моложавостью и живостью взгляда.

– Рада познакомиться, – произнесла она без всякого напряжения потрясающим выговором южной аристократки. – Какая очаровательная девушка, Лайл! Если вы иногда будете посещать меня, я буду счастлива. А впрочем, Дженнифер, заходите и одна. Все старушки любят поболтать, но я больше люблю слушать. Лайл, принеси нам, пожалуйста, чаю. Здесь пекут вкусные булочки. Одна булочка фигуре не повредит, а удовольствие доставит.

Дженнифер любила таких старушек – мудрых и хорошо воспитанных. Она с удовольствием выпила чай с булочкой и обсудила с Лайлом и леди Маклайн тему проповеди о нищих духом, высказав мысль, что нищета – это, по сути, свобода от всего. И следует переводить не нищие, а свободные духом. Лайл изумился и горячо завосторгался умом Дженнифер, отметив оригинальность ее мышления, а бабушка посоветовала написать статью и показать ее священнику на предмет публикации в каком-нибудь церковном вестнике.

– А вдруг меня отлучат за это от церкви? – смеясь ответила польщенная таким неожиданным признанием Дженнифер.

– Нет, нет, сейчас не Средние века. Тебя даже не сожгут на костре, – сдерживая улыбку, заметила бабушка Маклайн.

Лайл поехал отвозить бабушку домой, а Дженнифер вернулась в общежитие готовиться к свиданию. Встреча с Лайлом и его бабушкой оставила в ее душе неожиданно приятное впечатление, и она всю дорогу улыбалась и была в прекрасном настроении. Но мысли о концерте ее вдруг встревожили и вывели из состояния благодушия. Дженнифер занервничала. Она встала перед зеркалом и придала своему лицу выражение приветливости, кокетства и нежной заинтересованности. Все выглядело глупо и по-детски. Дженнифер была готова уже в два часа. Она решила выехать и погулять по музею до начала концерта. Надо было обязательно занять место для себя и Олдена. Поиск парковки занял минут двадцать. Дженнифер тупо каталась вокруг Смитсоновского комплекса музеев и волновалась. Наконец сбоку от Национальной галереи, прямо напротив Капитолия, какая-то многодетная семья съехала, освободив маленькое пространство возле счетчика. Начались мучения боковой парковки. Взмокнув и изругавшись, Дженни все-таки довольно прилично протиснулась между двумя машинами. Пока она дошла до музея, ее туфли запылились. Она подняла ногу на ступеньку и вытерла их носовым платком. В вестибюле галереи возле цветов, воды и золотого Меркурия она отдышалась и собралась с мыслями. Было уже половина четвертого. Ни о каких прогулках среди картин речи быть не могло. Надо бежать и занимать место. Пролетев через залы, поднявшись по лестнице, Дженнифер без труда нашла небольшой зимний сад. Разумеется, все передние стулья уже заняли пенсионеры и родственники артистов. Но Дженнифер сразу облюбовала местечко сбоку в восьмом ряду и положила рядом с собой на стул бархатный мешочек. Она развернула программку: этюд Листа, Дебюсси «Отражение в воде», два ноктюрна Шопена, две прелюдии Скрябина. Во втором отделении «Итальянский концерт» Баха и что-то современное, какой-то неизвестный композитор со странной фамилией Губайдулина. Араб, что ли? Ладно, чего не вытерпишь ради любви… Она оглядела зал и вдруг увидела в дверях Олдена.

– Профессор Олден, профессор Олден! – закричала она, привстав. На нее зашикали какие-то старички.

– Вы не на бейсболе, мисс, это музей! – выговорил ей один из них.

– Спасибо, я знаю. Извините.

Олден заметил Дженнифер и явно обрадовался. Он подошел к ней и вздохнул.

– Все время забываю, что на бесплатные концерты надо приходить за час, а то будешь стоять.

– Я заняла вам место…

– Не может быть. Дженнифер, дорогая, я очень тронут. Это точно не место твоего друга, который вышел попить воды? Мне бы не хотелось…

– Нет, нет, я знала, что вы придете. Я специально заняла для вас. Вообще-то я должна была сделать вид, что все случайно. Но я не умею притворяться.

Олден ничего не сказал в ответ, только улыбнулся и сел рядом. Погрузившись в бумажку, он воскликнул:

– О, какой сюрприз! Будут исполнять Губайдулину. Это гениальная русская, сейчас никто, пожалуй, не может с ней сравниться. Неужели Эмма Клейн справится с ней? Она неплохая пианистка, но… Ты любишь музыку?

– Да, очень. Я люблю Моцарта, Чайковского и Бетховена. Но я плохо знаю современных авторов. Вы сказали – Эмма Клейн? Это подруга моей мамы. Но в программе стоит другое имя…

– Заменили исполнителей. Видишь, зачеркнуто и написано карандашом. Извини, уже начинают.

Все встали и зааплодировали. На сцену вышла Эмма в длинном черном платье. Она поклонилась и села за рояль.

От волнения Дженнифер никак не могла сосредоточиться на Листе, Дебюсси пошел легче. Но присутствие рядом профессора приводило ее в трепет. Она представляла, как он берет ее за руку, гладит колено. Вот они обнимаются, он целует ее. Она покраснела и вздохнула. Олден посмотрел на нее и значительно улыбнулся. В это время зазвучал какой-то изысканный пассаж, требующий виртуозности. Пассаж был оценен залом, и кое-кто зааплодировал. Олден покачал головой.

—Я тоже не люблю, когда хлопают посреди концерта.

– Но артистам это нравится, наверное, – заметила Дженнифер.

Вместо ответа Олден приложил палец к губам. В перерыве Дженнифер надеялась побродить с ним по ближайшему залу и побеседовать о живописи. Тут она могла бы блеснуть эрудицией, так как все детство ходила с мамой в музей на лекции для юношества. Но профессор, извинившись, куда-то исчез. Он появился за две минуты до начала второго отделения с букетом белых роз и с одной алой посередине.

– Прекрасно играет, – пояснил он Дженнифер. – Я давно хотел подарить ей цветы.

Дженнифер замерла от обиды. Она почему-то решила, что букет предназначается ей. Я заняла ему место, мог бы и мне подарить, подумала она. Олден словно прочел ее мысли.

– А это тебе, – сказал он, протягивая Дженнифер прелестную коробочку с марципаном и синим шелковым цветком на крышечке. – Спасибо, что заняла мне место. Ты говоришь, твоя мама дружит с мисс Клейн? А давно?

– Всю жизнь. Они познакомились в Нью-Йорке, когда еще были студентками. Потом долго не виделись, а потом оказались опять рядом. Вы можете прийти к нам в гости, и я вас познакомлю, хотите?

– Спасибо, но я выберу более простой путь. Подарю ей цветы, и ты меня представишь. Хорошо?

Дженнифер была счастлива, что профессор обращается к ней так по-дружески. Правда, наличие тети Эммы ее смутило, но зато она может показать свою значимость и произвести впечатление кругом своих знакомств. Коробочка с марципаном умилила ее, хотя ее больше бы устроили цветы. Но не стоит придираться. Бах настроил Дженнифер на оптимизм. Но, когда Эмма начала играть современного автора, Дженнифер словно очнулась и почувствовала непонятную тревогу. Ведь Олден совершенно не воспринимает ее как женщину. Он не ведет с ней бесед, не смотрит в глаза, и даже эти конфеты… Ну да, она для него просто ребенок. На глаза Дженнифер навернулись слезы. Она достала платочек и промокнула слезы. Музыка прекратилась. Все зааплодировали. Олден посмотрел на Дженнифер.