Час игривых бесов - Арсеньева Елена. Страница 24
Раечка протянула номерок гардеробщице и облокотилась на барьер. Она чувствовала себя бесконечно усталой. И такая тоска брала за душу! Господи, ну какая же скукотища – эти политтехнологии! Почему она была такая дура, что послушалась отца и поступила не на простой и нормальный исторический факультет, где ей было бы все понятно и интересно, а на этот дерганый, толком не организованный курс, в котором не только они, студенты, но и сами преподаватели ничего толком не понимают. Если их слушать, то все современные политтехнологии – это черный пиар, ничего больше. Сплошная грязь и обливание людей самыми вонючими помоями.
«Готовят из нас не разработчиков рекламных кампаний будущих губернаторов и президентов, а каких-то папарацци, – уныло подумала Раечка, принимая от гардеробщицы куртку. – А я не хочу копаться в чужом грязном белье, у меня и своих собственных проблем до фига и больше! С другой стороны, где ж стольких губернаторов и президентов набрать, чтобы мы все оказались востребованы?»
– Хоть бы кто спасибо сказал, – проворчала гардеробщица, подбирая Раечкин шарф, выпавший из рукава, и укоризненно глядя на нее поблекшими, некогда голубыми глазами, потонувшими в морщинистых веках. – А то носишь им тут пальтушки, носишь, уродуешься, уродуешься, а они как воды в рот набрали!
Пальтушки? Это ее-то курточка из магазина «Бенетон» – пальтушка?!
Раечка возмущенно перевела взгляд с «пальтушки» на недовольное лицо гардеробщицы, вырвала из ее рук шарф и запальчиво бросила:
– Не нравится ваша работа – сидите на пенсии. Как будто вас кто-то заставляет уродоваться!
– Да, посмотрю я на тебя, как ты на пенсии высидишь, – тихо сказала гардеробщица, беря номерок у какого-то парня, стоявшего за Раечкиной спиной.
– Ох, бросьте, Анна Степановна, – сказала гардеробщица из соседнего окошка. – Этим девочкам пенсия не грозит, у них папы по «Лукойлам» да по «Газпромам» знаете какие бабки заколачивают? Нам и не снилось.
– О, какие мы крутые! – восхитился стоящий рядом с Раечкой парень. – Какие слова тетенька знает, умереть – не встать! – И он по-свойски ткнул Раечку в бок, как бы предлагая разделить свое восхищение.
Раечка зыркнула на него исподлобья. Ну и манеры, блин... В боку аж закололо. Всякое чмо будет руки распускать, всякое старичье будет нотации читать! Ну что за смысл быть дочкой богатого человека, если вынуждена вечно отираться среди всякого плебса!
Это классное словечко – плебс – Раечка подцепила, между прочим, не от кого иного, как от той противной длинноногой писательницы, которая ходила с ней в одну группу шейпинга, – от Алены Дмитриевой. Они как-то раз вышли вместе с занятий – Алена с какой-то такой же молодящейся старухой, как она сама (и, что характерно, такой же долговязой!), Валентина ее зовут, кажется, ну и Раечка следом шла. А выход из подъезда был заставлен машинами так, что не обойти. То есть пришлось дамам в лужу влезть, чтобы выбраться с крылечка на тротуар. Та, другая, начала ворчать: мол, развелось в городе столько автомобилей, что они скоро пешеходов вытеснят, и тут Алена задрала свой курносый нос и говорит этак свысока: мол, не автомобилей развелось слишком много, а плебса, скоро он нормальных людей вытеснит... Звучное словечко очень Раечке понравилось, и теперь она охотно щеголяла им, демонстрируя направо и налево свой богатый лексикон, только ее почему-то не оставляло сомнение, что Алена все-таки употребила слово «плебс» не совсем в том смысле, в каком употребляет его Раечка...
От воспоминаний об Алене Дмитриевой, как всегда, настроение испортилось еще сильнее, и Раечка медленно, уныло потащилась на улицу. Порыв ветра ударил в лицо снежной пылью, и Раечка с гнетущей тоской поняла, что всю дорогу до остановки снег будет хлестать ее по щекам. Нет, ну правда: какой интерес быть дочкой богатого, даже очень богатого человека, если приходится домой и в универ ездить на маршрутке?! С другой стороны, права на вождение раньше восемнадцати лет не выдают, а Раечке исполнится восемнадцать еще только на будущий год... Да все равно, все равно – отец мог бы что-нибудь придумать для единственной дочери, шофера с машиной за ней присылать, в конце концов! Отец – он слишком уж занят собой, своей работой, своей молодой стервозной женой, своей новой машиной, своей только что выстроенной квартирой в элитке на улице Полтавской, а на дочку у него просто не остается времени! Наплевать, что у нее рухнула вся личная жизнь из-за того, что отец зажался в деньгах!
Если бы раньше... если бы чуть раньше! А теперь с Димкой неизвестно что случилось, и даже если удастся выдавить из отца те тридцать тысяч долларов, все равно – Димки уже нет в жизни Раечки. Нет Димки – и нет никакой радости. Они ведь даже не поцеловались ни разу так, как должны целоваться любящие люди. Так просто, обменивались какими-то товарищескими чмоканьями. Да разве только в поцелуях дело? Наверное, никто и никогда больше не назовет ее Раисенком, никто и ни...
– Раисенок, привет.
Почудилось? Или в самом деле кто-то произнес за ее спиной эти волшебные слова?!
Раечка резко обернулась.
Он, Димка!
– Ди-им... – просопела она сквозь мгновенно нахлынувшие слезы, глядя на него испуганно, робко, а он вдруг сграбастал ее своими длинными ручищами и прижал к себе, приподняв над землей.
Раечка громко всхлипнула, обняла его за шею, уткнулась в овчинный воротник его кожаной куртки – и перестала дышать от счастья.
– Ох, Раисенок ты мой, – бормотал Димка. Уху, в которое утыкались его горячие губы, было влажно и щекотно, но Раечка и подумать не могла о том, чтобы отстраниться. – Если бы ты только знала, что со мной было!
– Что, что? – шептала Раечка, согревая дыханием его воротник и дивясь странному запаху, который от него исходил. Пахло почему-то не овчиной, не мехом, а... ананасом! Наверное, у Димки новый парфюм. Запах ананаса на морозе – ну это что-то, гораздо приятней, чем какой-нибудь несчастный «Фаренгейт» или даже «Хьюго Босс».
– Если бы ты только знала! – снова и снова твердил Димка, а Раечка вдруг вспомнила, на чем они расстались. Он говорил, что должен кого-то убить...
Она рванулась что было сил, так, что Димка не удержал ее и почти уронил. Раечка кое-как устояла на ногах:
– Дим! Ты говорил, что должен был кого-то убить! Это правда, или ты нарочно так сказал, чтобы я помучилась?
Она чуть не разревелась при этих последних словах – так жалко себя стало, так живо вспомнились все мучения, которые она по милости этого парня претерпела.
– Раисенок, подожди, ты что? – пробормотал Дима, хватая ее за руку и притягивая снова к себе, словно она пыталась убежать. – Ну ты что? Не бросай меня, не уходи. Мне тогда только умереть останется, если ты меня бросишь! Не бойся, я никого не убил, это меня чуть не убили. В меня стреляли... я даже не знаю, кто!
– Стреляли?! Как это? Где? – еле выговорила Раечка похолодевшими губами.
– Ой, не спрашивай! – Димка махнул рукой, и что-то легонько звякнуло на его запястье. – Ладно, не переживай ты так. Теперь я умней буду. Я больше к этим сволочам не сунусь никогда. – Он погрозил кулаком в пространство, причем на его запястье снова что-то зазвенело.
Раечка невольно посмотрела на руку Димы.
– Новые часы? – спросила она с любопытством.
– Да так, ерунда, я их нашел, – небрежно сказал Дима.
Раечка пригляделась. «Ориент» – хорошие японские часы, не больно дорогие, это вам не «Консул» и не «Ролекс», конечно, но и далеко не какая-нибудь дешевка. И циферблат у этого «Ориента» такой интересный, такой красивый! Загадочные какие-то часики, интересные. Можно себе представить, как переживал тот, кто их потерял!
– Вообще, это не очень хорошая примета – чужие вещи на себя надевать, – пробормотала Раечка, отчего-то почувствовав укол ревности. Она столько раз мечтала подарить Димке хорошие часы! Надо было, дуре, поменьше мечтать. Дарить надо было! А теперь он носит чьи-то чужие часы! И еще гордится этим! – Столько чужих проблем можно на себя нацепить с чужой, найденной вещи...