Дамочка с фантазией - Арсеньева Елена. Страница 23

– Слушаю! Алло, я слушаю. Да, золотко, привет. В порядке. Лежит как лежала, глаза закрыты. Пульс? Да не проверял я пульс, зачем? Дышит ровно, по-моему, с ней все в порядке. Спит да и спит. Ты вовремя приедешь?.. Что? Какой Хромов? Алешка? С которым ты работала? Что ты говоришь?! Кошмар, точно. Нет, я, конечно, все понимаю, но как же с этим делом?.. Нет, ты что, это невозможно. Я уже звонил, говорят, чтобы в два часа был на работе как штык. А ты во сколько вернешься? Ну, наверное, ты права, не пойти будет неудобно, сорок дней, да, конечно. Но как быть, если ты задержишься?.. Как это – мне уйти? То есть пусть она одна побудет? Ну вообще-то не похоже, чтоб она в себя приходила, лежит неподвижно… Не волнуйся, она ничего не слышит, я ж не кричу, тихо говорю. Да она спит крепко, не сомневаюсь! Слушай, золотко, только давай уж, чтобы ты не позже трех тут была, договорились? Представь: вдруг Долохов вернется раньше времени, а дома никого. Он решит, что мы его подвели… Да я тоже думаю, что за полчаса-час в принципе ничего такого особенного не произойдет. Хорошо, договорились. Тогда я ключ возьму домой, оставлю его на столе в кухне. Нет, конечно, я буду ждать до упора, но ты пойми, мне ж еще собраться, пообедать… Да ну его на фиг, этого Володьку, у него в холодильнике, кроме кальмаров и морской капусты, вообще ничего нет, я голодный как волк. Короче, золотко, давай в темпе, как только сможешь, договорились? Кстати, не забывай, что мне сегодня вечером в Москву ехать! Ну пока, целую. Чао!

…Я не помню, когда услышала этот разговор. Мне сначала вообще казалось, что он происходил во сне. В страшном сне, в котором напротив меня лежит голый мужчина с окровавленным лицом, а потом темноглазый усатый человек в форме железнодорожника сталкивает меня в ледяной ветер, и грохот колес, и тьму. В том сне, где какой-то незнакомый мужик шарит по моему телу торопливыми, бесцеремонными руками, а когда я начинаю кричать, что-то такое делает со мной, отчего я снова проваливаюсь в ночь и тупое забытье.

Не знаю, сколько оно длилось, не знаю, где я, но постепенно начинаю осознавать, что ни все предыдущее, ни этот разговор мне не снятся. Безумные происшествия в вагоне СВ, мои попытки осмыслить случившееся и спастись возникают в памяти совершенно отчетливо. А если они происходили в действительности, то почему не предположить, что разговор тоже имел место быть?

Я лежу и пытаюсь восстановить его в памяти. Не скажу, что я помню дословно, однако основное все же вспоминается. Достаточно для того, чтобы сделать кое-какие выводы. Вот они.

Я нахожусь под охраной незнакомого человека. Ему на смену должно прийти какое-то «золотко». Судя по всему, руководит ими обоими некий Долохов. Мой сторож его боится. Видимо, и мне тоже следует бояться этого самого Долохова.

Эта фамилия мне ничего не говорит. В принципе я не понимаю, почему я должна опасаться Долохова. Однако раньше мне не приходилось бояться и людей в железнодорожной форме! С некоторых пор все изменилось. Конечно, я по-прежнему не могу понять некоторых событий в своей жизни, увязать причину и следствие, однако у меня есть одно совершенно стойкое убеждение: с той минуты, как я выпила воды из пластиковой бутылки в третьем купе восьмого вагона, мир сошел с ума и ополчился против меня. Помню все те лихорадочные размышления, которыми я себя изводила в купе. С тех пор они не стали более логичными, я по-прежнему ничего не могу объяснить. Загадок за то время, что я провела без сознания, еще прибавилось!

А ведь, между прочим, человек, который охраняет меня, пребывает в уверенности, что я все еще без сознания. Не стоит его разубеждать. Ведь из ненароком услышанного разговора я поняла, что мой страж должен скоро уйти на работу, где он в два часа обязан быть «как штык». Интересно, кем он работает? Киллером? Палачом? Может быть, он охранник в тюрьме, но иногда берет, так сказать, подряды на дом? Или он просто дилетант, которого нанял этот ужасный Долохов? А «золотко»? Очевидно, она в этом «подразделении» старшая по званию, судя по тому, каким заискивающим тоном говорил с ней мой сторож. А может, просто грозная супружница? «Золотко» где-то задерживается, на поминках какого-то Хромова… упокой, господи, душу того человека, царство ему небесное и вечная память. Ведь благодаря ему у меня, кажется, скоро будет время для маневра…

Этот сторож уйдет. «Золотко» появится не сразу. Вдруг мне удастся удрать отсюда?! Я обязательно должна удрать! Любой ценой!

Забывшись, делаю резкое движение – и обмираю от страха, уловив совсем рядом затаенное дыхание. Ч-черт! Это мой страж насторожился, когда я дернулась. Чувствую его напряженный взгляд. Боюсь, что веки задрожат и выдадут меня, невероятным усилием пытаюсь расслабить лицевые мышцы, но ничего не получается. Тогда я просто поворачиваюсь на бок, словно хочу устроиться поудобнее, и таким образом оказываюсь лежащей спиной к сторожу.

Но ощущение его пристального взгляда меня не оставляет. Может быть, похрапеть немножко, чтобы добавить правдоподобия в ситуацию? Хотя храпеть надо было, пока на спине лежала, на боку-то люди вряд ли храпят. Ладно, просто буду лежать тихо-тихо, авось этот тип поверит, что я просто так повернулась, для удобства.

Как медленно тянется время! Помнится, в вагоне я делила секунду на доли. Жуткое ощущение! Именно тогда усатый железнодорожник заглянул в купе, понял, что я очнулась, и принялся меня караулить, чтобы пресечь попытку к бегству. И пресек, что характерно. Весьма радикально пресек!

А что, интересно, сделает этот сторож, если заподозрит, что я не сплю и не валяюсь в бессознанке? Наверное, просто свяжет, чтобы лежала как бревнышко и послушно ждала неведомого Долохова.

Да кто он такой, черт бы его побрал? Ему-то чего от меня надо?!

А что надо было железнодорожнику? Кстати, может, его фамилия и есть Долохов?

Наверняка! Значит, он меня нашел там, куда выбросил, и держит теперь взаперти.

Почему? Чем я ему опасна? За что он хочет свалить на меня убийство того человека в купе?

Я с трудом удерживаю дрожь ужаса, которая так и рвется изнутри. Мысли пугают, будоражат меня, мучают. Я больше не могу сдерживать страх! Еще мгновение – и…

– Девушка? – раздается рядом осторожный шепот. – Вы спите?

Подавляю совершенно кретинское желание ответить «да». Лежу и соплю в две дырочки, изо всех сил стараясь делать это как можно более ровно и спокойно.

– Девушка, вы меня слышите?

«Нет!» – почти срывается с моих губ. Но я играю в старую детскую игру: «Да» и «нет» не говорите, черное с белым не берите!» Молчу. Молчу и вслушиваюсь в каждый звук. И напряженным слухом различаю наконец легкий шелест шагов, отдаляющихся от дивана – или на чем я там лежу. Потом какую-то возню – видимо, в прихожей. Осторожное пощелкиванье замков. Стук двери. Снова щелканье замков. И наконец – тишина!

Кажется, он ушел и караул снят!

Однако я не вскакиваю, радуясь свободе, а лежу, как лежала, подозревая подвох. Сама не знаю, что меня насторожило. Видимо, за эту безумную ночь чувства так обострились, что я слышу не только ушами, а всем существом: я по-прежнему не одна в квартире! Лежу и лежу, внимая каждому трепетанию воздуха. И мое терпение наконец-то вознаграждено! Я снова слышу удаляющиеся шаги, снова хлопает дверь – теперь уже громче, откровенней, и замки поворачиваются порезвей. И вот теперь в комнате воцаряется тишина одиночества.

Ай да ну! Ай да хитер оказался мой сторож. Только я его все же перехитрила. «Ты хитер, а я хитрей, и кусаюсь я больней». Не помню, что это, откуда, какой-то стишок из детства. Но я его перехитрила, факт! Осталось только «укусить больней» – то есть сбежать.

Вскакиваю с дивана – оказывается, я лежала на большом кожаном светло-бежевом диване, – и мчусь в прихожую, но тотчас замечаю, что я босиком, в одних носках. Мои сапоги стоят в уголке, в гостиной.

Обуваюсь. Сдергиваю со спинки стула куртку и проверяю карманы. Сколько я могу вспомнить, все на месте. Паспорт, ключи, кошелек, щетка для волос, косметичка, носовой платок и даже пакетик с запасными трусиками. Отлично, во всяком случае, меня не ограбили, а только хотели убить!