Гори, венчальная свеча - Арсеньева Елена. Страница 39

Алексей всегда был способен к языкам, а освоив украинский словник Памвы Берынды, сыскавшийся у Василя, к тому же имея каждодневную разговорную практику, вскоре лихо балакал и писал по-малороссийски. Он оказался истинною находкою для Главача, ибо Василь, удальством своим уевшийся и туркам, и панам-ляхам до того, что они награды назначали за его буйную голову, делался тише малого дитяти, когда дело шло о какой-либо бумаге. К тому же Волгарь, худо-бедно, был в прошлом человек служивый; ему удалось убедить и сотника Главача, и полковника Вишню, что знание некоторого воинского артикула никак не повредит казакам, ибо случалось им и бунтовать супротив начальства из-за опоздавшего жалованья, и приказы мимо ушей пропускать, а в мирную пору бывало, что в дуле толстенной, будто пан обозный, гакивницы [25] вили себе гнездо вороны…

Аккуратностью и педантичностью своею Лех Волгарь достиг положения помощника пана сотника, и морочные вопросы дисциплины Главач частенько и с охотою вверял ему.

И вот однажды утром на поверке Волгарь не обнаружил в строю Славка. По прошествии небольшого времени оказалось, что он храпит под гакивницею, распространяя крепкий запах вчерашнего перегара.

Лех счел себя обязанным наказать Славка. Но без злости, а весело. Чего не делает бес, когда разум молод и своеволен?.. Леху ничего лучше не вошло в голову, как велеть уложить спящего на козлы, закрытые досками, и в виде усопшего принять от сотни последнее целование.

Затея не самая умная… Казаки ж восприняли ее с неожиданным восторгом: заносчивого и привередливого Славка в сотне недолюбливали.

Приволокли попа; после трех чарок оковитой [26] он сделался покладист и протяжно затянул, махая кадилом: «Со святыми упокой!»

Очнувшийся Вовк обнаружил, что руки его сложены на груди, пальцы обжигает стекающий со свечки воск, а над лицом его то и дело склоняются скорбные однополчане и с приговорками вроде: «Жаркого огоньку тебе на том свете, пане-брате!», «Горячей смолки тебе за шиворот!» – крепко лобызают его в лоб, немилосердно щекоча отвислыми усами.

Стоило Вовку рыпнуться, как его крепче прижали к доскам, не давая прервать обряд. И только когда весь строй приложился ко лбу Славка и он, в пух расцелованный, приподнялся, пылая яростью и жаждою мести, сотня, хранившая все это время суровое и даже печальное молчание, вдруг разразилась неудержимым хохотом.

Сердцем Славко тотчас почуял зачинщика и с кулаками кинулся на Леха.

Драка, впрочем, была недолгая: спорщиков растащили, пригрозив обоим киями. Тем дело вроде бы и кончилось…

Тем вечером Дарина привечала Леха весьма прохладно, невзирая на недовольство отца, который, напротив, с детской радостью узнал, как разделали Славка.

– Дай свинье крыла, все б небо взрыла! Он, Славко, как раз таков! – наконец вынес приговор Главач, полагая, что эти слова положат конец дурному настроению дочери.

Она еще пуще взъярилась:

– Добро, что злые словеса не йдут на небеса!

И вылетела прочь из хаты.

– Ненька [27] ее к Славку благоволила, вот и дивчинка моя туда же, – пояснил сотник.

Но сердце предсказывало Волгарю, что не так все просто. В конце концов Главач поведал вот какую историю.

Славко и Дарина – оба из Полтавы. Отец его доводился дядею матери Дарины. Росли дети вместе, еще с малолетства дразнили их женихом и невестою, да кто же принимает всерьез детские игры?.. Одним из таких немногих оказался, однако, Славко.

Когда они были еще в ребячестве, случилось им быть на венчании общей родственницы. В суматохе никто не заметил, как Славко потянул Дарину стать с ним рука об руку за спиною новобрачных. Свадьба, как то водится в Малороссии, шла вполпьяна, а потому никто не заметил ни особенной серьезности детишек, ни их шепота – эхом ответам жениха и невесты священнику; ни того, как они обменялись колечками, сплетенными из ивового прута. И только когда молодые пошли вкруг аналоя, а Славко с Дариною двинулись за ними, шалость обнаружили.

Славка, конечно, высекли, Дарине сие тоже не сошло с рук. Дело завершилось общим смехом. Дети отнеслись к случившему иначе… И если годы почти развеяли у Дарины воспоминания о том венчании и нерушимости данных во младенчестве клятв, то для Славка они всегда оставались святы.

Услыхав сию историю, Лех побледнел так, что Василь принужден был поднести ему чарку первача и тем только привел в чувство. Главач порешил, что ревность обуяла молодого москаля, а тот с горечью понял, что, оказывается, еще не погасла для него злоехидная насмешка Судьбы, ибо уже второй раз в его жизни нечаянная свадьба становится препятствием к счастью…

И он, с прошлой осени ставший фаталистом, не мог отныне смотреть на Дарину с былым вожделением. «Ну, ничего, буду держаться с Дариною лишь как с милою сестрою; со временем и она станет относиться ко мне лишь как к брату. Время ведь все пожинает!»

Изречь сие было куда легче, нежели вырвать из сердца зарождающуюся страсть. Так минул почти год, но видеть Дарину было Леху все же нелегко; и он искренне обрадовался предложению Главача разделить его внезапное путешествие.

Весть о свадьбе сына, которую готовился закатить родной брат Василя, Гриц Главач, привез Славко. Ему об том сделалось ведомо через старинного приятеля, который за делом направлялся в Переволочку, случайно встретился там с Вовком и передал приглашение.

Василь был очень доволен. Весточка от брата, с коим он не виделся уже добрых пять лет, взволновала его до глубины души, ибо не раз за эти годы доходили до Грица слухи о погибели его удалого младшего брата, лютого врага всех басурман и католиков. И вот явилась возможность встречи!

Дарина, конечно, рвалась поехать с отцом, да, на беду, занемогла. Пришлось оставить ее дома, под присмотром Рудого Панька, относившегося к Дарине с приязнью доброго дядюшки. В попутчики себе, как уже было сказано, Василь выбрал Леха Волгаря. Тот согласился с охотою, несмотря на обиженно поджатые вишневые губки Дарины и откровенную радость, сверкнувшую в больших, по-девичьи красивых, темно-серых очах Славка…