Гори, венчальная свеча - Арсеньева Елена. Страница 74

Вдруг вдали на гребнях вспыхнули искры и побежали к берегу. А за ними новые, новые! Лиза изумленно смотрела, потом бросила в воду камушек, да так и ахнула: вспыхнул целый сноп искр!

Все встрепенулось в душе Лизы от восторга и страха. О дивная, чарующая, пугающая ночь!.. Лиза повернулась было к берегу, как вдруг по воде до нее докатился звук, заставивший резко остановиться.

Это был голос… нет, не один, а несколько слившихся мужских голосов, летевших не то издали, не то изблизи, всколыхнувших и словно бы раздвинувших ночь до боли знакомой, безмерно тоскливой песнею:

«Чайка»! Наверное, то запорожская «чайка» идет вдоль берега, а усталые казаки изливают в песне душу.

О счастье! Свои! Они увезут ее домой, в Россию!

Лиза потеряла голову.

– Люди! – закричала она что было силы. – Помогите!

Песня прервалась. Невнятные слова команд понеслись над морем, и сияющее облако повернулось к Лизе.

– Люди, люди… – твердила она, как в бреду, по грудь забегая на глубину, простирая руки. – Люди… русские, наши!

Лодка оказалась совсем близко и гораздо больше, чем представляла Лиза! Надвинулась из ночи громадина, и два голоса разом хлестнули по лицу. Чужой, встревоженный, печальный:

– Дивчинонько, беда будет, тикай видсиля!

А потом насмешливый, надменный, до отчаяния знакомый:

– Рюкийе-ханым! Душа моя, Рюкийе! Я знал, что скоро увижу тебя!..

И дно ушло из-под ног.

– Друг мой, да будет на тебе благословение Аллаха, вот какой сон я видел нынче ночью. На нашу галеру «Зем-зем-сувы» [100] напали тысячи орлов. Они подняли крик и вопль, из своих когтей и клювов стали бросать на палубу камни. Мы стреляли в них из наших кулеврин и хаванов [101] , опалили многим крылья, орлы падали в волны, но все же стая не унималась, и скоро вся палуба «Зем-зем-сувы» была покрыта трупами правоверных, а вместо капудан-паши [102] на мостике царил огромный орел… Скажи, брат, что думаешь ты обо всем этом?

Сеид-Гирей был бледен и сумрачен, глаза его беспокойно шарили по лицу Гюрда.

Гюрд молчал. Но на свой тревожный вопрос султан неожиданно получил ответ от седовласого гребца, сидевшего на ближней к корме скамье:

– Сон в руку, османец! Жди русских орлов, расклюют по косточкам твое тело поганое! – Точно плевок в лицо.

Сеид-Гирей издал короткое горловое рычание и властно простер руку с камчою к седому гребцу, уверенный, что Гюрд, подобно натасканному волку, тотчас же бросится на провинившегося буткалы [103] и перервет ему глотку.

Жестокость Сеид-Гирея росла по мере того, как гасла уверенность в удаче; не проходило дня, чтобы палуба галеры не обагрилась кровью. Однако на сей раз Гюрд не тронулся с места. Он по-прежнему полулежал на помосте, опершись на локоть и сосредоточенно разглядывая затейливый желто-синий узор ковра.

– Молю тебя, господин, – проговорил он негромко, – оставь кару над этим нечестивцем до лучших времен. Скоро галера останется и вовсе без гребцов. Ты же видишь, вместо троих за каждым веслом сидят только двое. Потерпи, пока не найдем, кем их заменить.

Глаза Сеид-Гирея полыхнули злобою. Он не мог забыть, как не удалось зайти в Стамбульский порт: ему там не дали ни воды, ни гребцов, Гиреи были теперь в немилости у турок. Он бросил тоскливый взгляд на спущенные паруса и смолчал, ограничившись лишь тем, что соскочил с помоста и с оттяжкою хлестнул камчою по черной от солнца спине гребца.

От жгучей боли вздыбились клубы мышц на плечах, галерник сверкнул огненным взором из-под седых косм, но не издал ни звука, яростно занося весло для нового гребка. Сидевший рядом худой, конопатый и рыжий, как осенний лес, пленник опасливо покосился на сотоварища, сморщившись от сострадания, которое могло быть выражено только тяжким вздохом…

Сеид-Гирей весь дрожал от ненависти и бессильной злобы.

– Шукал! Надсмотрщик! – взвизгнул он. – Прибавь скорость!

По мостику вдоль галеры пробежал обнаженный по пояс черноусый красивый юноша, крутя над головами гребцов длинным бичом.

Судно пошло быстрее, легкий ветерок овеял голову Лизы. Она слегка отстранила от лица покрывало и с наслаждением вдохнула свежий солоноватый воздух, но тут же, поймав косой, недобрый взгляд Шукала, торопливо прикрыла лицо.

Сердце заколотилось, Лиза опустила глаза, чтобы не выдать волнения. С той самой ночи, когда она попалась на песню казаков-галерников, как глупый пескаришка попадается на приманку, минуло изрядно времени, Лиза смотрела по сторонам и многое увидела. Ну, например, она заметила, что бич Шукала только вьется над головами гребцов, но никогда не опускается на их плечи; а они хоть и огрызаются, хоть и пригибаются, чтобы увернуться от ударов, но без особого усердия, словно заведомо знают, что черноусый Шукал не ударит никого из них… Если, конечно, рядом не окажется Сеид-Гирей. Но и тогда удары этого балканца, принявшего в плену мусульманство, больше напоминали щелчки, нежели полновесный хлест с оттяжкою, на который большим мастером был сам султан. Чтобы играть бичом так, как это делал Шукал, нужна была немалая хитрость и отвага. Пока Сеид-Гирей ничего не замечал, да и заступил Шукал на свой пост совсем недавно, на подходе к Стамбулу, когда прежний надсмотрщик, известный своею жестокостью, вдруг ночью свалился за борт, почему-то не позвав на помощь. Разозленный Сеид-Гирей хотел назначить Гюрда надзирать за рабами, но тот наотрез отказался. Сей новый отпор, который получил султан не от пленника, а от своего человека, тем более имельдеша, заставил его быть осторожнее в прихотях.