Имидж старой девы - Арсеньева Елена. Страница 61

Внезапно раздается рокот мотора.

Бертран с силой толкает меня вперед, так что я пролетаю несколько метров и впечатываюсь прямо в синюю решетку на двери своего подъезда. Звук мотора приближается, но моя рука уже нажимает привычный код, раздается мелодичный перезвон, я заскакиваю внутрь, Бертран за мной… А надобно сказать, что двери тут везде-кругом дрессированные. Они не захлопываются за вашей спиной, а закрываются сами – с флегматичностью, достойной того древнего римлянина, который первым изрек знаменитое festina lente, то есть торопись медленно. Пытаться ускорить этот процесс бессмысленно. Я могу только обернуться и в отчаянии уставиться на них. И тут я замечаю, что они и не думают закрываться…

О господи! Меня обдает страхом, точно порывом ледяного ветра, но в следующее мгновение я замечаю, что закрыться дверям мешает не кто иной, как Бертран. Он выставил ногу и придерживает створку, а сам разглядывает улицу.

– Бежим! – кричу я шепотом и хватаюсь за него обеими руками.

– Погоди! Смотри! – шипит он, потом чуть подвигается – и я вижу то, что видно ему.

У страха глаза велики, как известно, и именно с перепугу мне почудилось, будто заработал мотор «Ситроена». Видимо, Бертрану тоже померещилось, что Фюре начнет нас сейчас таранить, – потому-то он и швырнул меня к двери. Однако «Ситроен» как стоял, как и стоит. А рокочет мотором огромная зеленая мусоровозка, которая выползла из-за поворота улицы Друо и теперь приостановилась напротив нашего подъезда. К сожалению, машина практически закрыла от нас «Ситроен», ну и ладно, так оно даже спокойнее. Ведь последнее время образ Фюре отчего-то ассоциируется у меня с линией прицела!

Мотор продолжает работать, а из кабины выпрыгивают двое мужчин в зеленых комбинезонах мусорщиков и каскетках, плотно надвинутых на головы. Один из них высокий и худощавый, я бы сказала – угловатый, несмотря на просторный комби. Второму униформа, наоборот, явно узка. Вообще у них вид случайных людей, и я понимаю, что, поскольку забастовка продолжается, на боевом посту снова дилетанты-волонтеры.

Так и есть! Они, как и прежде, работают выборочно. Не обратив никакого внимания на контейнеры, стоящие около нашего подъезда, хватают один из тех, что выставлены у соседнего, и начинают двигать его по направлению к машине.

Ну полные идиоты! Любой ребенок знает, что вручную контейнер не поднимешь. Для того в мусоровозке имеется специальный механизм. Или он вышел из строя? Или эти дилетанты не знают, как им пользоваться? Но ведь пупок развяжется даже у тяжелоатлетов – затаскивать эти ящики в кузов. А эти два волонтера явно не похожи на штангистов. Второй – еще худо-бедно, у него есть хоть какой-то намек на мышцы, а первый – вообще доходяга…

Почему-то они протаскивают контейнер в обход мусорки. Потом вдруг оставляют его в покое и кидаются куда-то в сторону. Потом я слышу странный звук, напоминающий хлопок бутылки шампанского. Потом – какую-то возню и громкое шуршанье пластикового пакета. Еще один хлопок – где-то закрылась дверца. Мусорщики появляются из-за своей машины. Они и впрямь волокут большущий черный пластиковый пакет. Отнюдь не пустой, а плотно набитый. Чем? Неужели мусором? Не пойму, где они его насобирали?!

И тут… тут происходит нечто вовсе несусветное. Мусорщики на минуту оставляют свою ношу, потом споро наклоняют контейнер и высыпают из него весь мусор на мостовую.

Ничего себе, работнички! Хамство, ну и хамство!

Я делаю рывок, пытаясь выскочить в дверь и немножко покачать права, но Бертран перехватывает меня в полете и стискивает так, что, чудится, ребра начинают трещать. Я выдыхаю, а вдохнуть не могу, но ему на это как бы наплевать: не отпускает. И я вынуждена, натурально не дыша, смотреть, как эти придурки в зеленой униформе не без усилия запихивают в опустевший контейнер тот черный пластиковый мешок, который откуда-то притащили, а потом, как по команде, разворачиваются – и дают ходу к кабине. Вскакивают в нее, захлопывают дверцы – и мусоворовозка рысью берет с места, исчезнув с таким проворством, словно это не грузовой мастодонт, а гоночный автомобиль. А контейнер, который они вытащили на мостовую, вообразите, так там и остается!

Наконец-то Бертран разжимает стальные тиски своих рук, но у него и в мыслях нет принести мне извинения. Он просто-напросто отодвигает меня с дороги, рывком распахивает дверь и выбегает на мостовую.

Господи! А если Фюре все же сидит в своем «Ситроене»?! Я снова перестаю дышать – на сей раз от страха за Бертрана. И так, не дыша, выскакиваю вслед за ним на улицу.

И что же я вижу?

Дверца «Ситроена» приоткрыта. Судя по тому, что Бертран стоит рядом совершенно спокойно, в машине никого нет. Наконец-то я могу перевести дух! Впрочем, Бертран смотрит не в салон – он наклонился и рассматривает какое-то пятно на асфальте. Темное такое пятно, маслянисто поблескивающее в свете фонаря. Постепенно я замечаю и еще кое-что: от этого большого пятна тянется россыпь маленьких пятнышек. Они, как следы, приводят нас к контейнеру, который возвышается среди горы нагло раскиданного мусора. Бертран какое-то мгновение смотрит на контейнер, потом откидывает его крышку. Заглядывает туда – и тотчас отшатывается назад.

– Что там? – спрашиваю я.

Он молчит. И от этого молчания мне снова становится страшно.

Хотя чего бояться? Мусорщики сунули в контейнер черный пакет с… чем? С мусором? Или…

И вдруг до меня доходит, что находится в этом пакете. Да-да, именно что , а не кто , потому что одушевленное местоимение вряд ли применимо к абсолютно неодушевленному предмету, каким теперь является мертвое тело Бонифаса Фюре…

Бертран захлопнул крышку, достал из кармана мобильник и вызвал полицию. А потом схватил меня за руку и снова потащил в подъезд.

– Нечего тебе делать в комиссариате, – буркнул в ответ на мои протесты, вталкивая меня в лифт и не без усилия втискиваясь следом (лифт в нашем доме похож на бархатную коробочку для духов, но помещается туда только одна бутылочка, две – с большим трудом.). – Я сам объяснюсь, сам отвечу на все вопросы. Вот провожу тебя – и спущусь, исполню свой долг законопослушного гражданина. Скажу, случайно проходил мимо – как-никак моя контора рядом, авось поверят.

– А как я узнаю, что с тобой все в порядке? – встревоженно спрашиваю я.

Лифт останавливается.

– Позвоню, – обещает Бертран, открывая передо мной дверцу.

– В любое время, слышишь? В любое время ночи! – Я оборачиваюсь, хватаю его за руку. – Обещаешь? А то я не усну!

– Хотел бы я этим воспользоваться… – выдыхает Бертран мне прямо в губы.

Я уже упоминала, что мы как раз стояли напротив нашей квартиры: Бертран – в лифте, я – на площадке? И это не мешало нам упоенно целоваться. Но надо же такому случиться, чтобы Морис именно в этот миг проходил по коридору мимо входной двери! Что ему там почудилось, не знаю, только он распахнул двери настежь… И разумеется, Маришка, которая моталась по квартире туда-сюда с нашей неугомонной аяйкой, тоже оказалась тут как тут.

И она тоже увидела нас с Бертраном…

Немая сцена в «Ревизоре» показалась бы просто оглушительным воплем по сравнению с тишиной, которая воцарилась в эту минуту! Замолчала даже Лизонька!

Правда, ненадолго. Через мгновение она снова подняла крик. Такое впечатление, что ее до слез огорчило исчезновение Бертрана, который немедленно канул вниз вместе с лифтом.