Кошмар во сне и наяву - Арсеньева Елена. Страница 49
Герман спросил его прямо: хочет ли он завязать? Миха кивнул – с отчаянной решимостью, растрогавшей наивного Германа, который за время своих странствий несколько подзабыл особенности национального характера, для которого хорошее начало полдела откачало, зато ждать и догонять – хуже некуда… После этого Герман пригласил Миху выпить чайку. В чаек была всыпана щепотка некоего снадобья. По составу своему оно не было столь уж диковинным и, если честно, состояло из сушеного и истолченного в порошок лесного клопа. Герман слышал, что русские знахари употребляли для тех же целей зеленого клопа, который водится в малиннике и зовется китайская или американская вонючка. Знал он и еще более действенное русское народное средство от запоев: вода, которой обмывали покойника. На ней следовало готовить пищу для пьяницы. Однако родимые дрюковские знахари считали это средство как радикальным, так и очень опасным: одна женщина, к примеру, наготовила на такой воде кашу и накормила мужа, а он ел, ел, ел все с большей жадностью, и поел все, что было в доме, а потом накинулся на жену и загрыз ее до смерти!
Но что тут о воде, с Михи хватило и чайку с африканским клопиком: он мигом позеленел и с тоскливым выражением начал поглядывать на чекушку, нарочно выставленную Германом. При виде же любезно поднесенного стаканчика его забили судороги… и далее все пошло по схеме: с рвотой, с головной болью, с проклятиями зеленому змию и клятвами больше никогда в жизни, ни единого разу… И всего этого должно хватить на месяц.
И вот теперь этот месяц истек, а Герман ехал во Внуково, зная, как добраться до Хингана.
…Он предусмотрел вроде бы все.
Герман на миг прикрыл глаза, убеждая себя, что предусмотрел вроде бы все. Впрочем, если не получится сегодня – получится завтра.
Нет, сегодня. Сегодня!
Он вспомнил, как готовил операционную, как заботливо оборудовал комнатку, в которой будет отныне обитать Хинган, – и почувствовал, как задрожали в улыбке губы. До операции еще далеко! Сначала ускоренный курс гормонов, а главное – процесс психологического кодирования. Уснув сегодня в своем саду, Хинган проснется женщиной. Над ним будет властвовать женская шева!
Герман открыл глаза. Почудилось или вправду зазвучали шаги? Ничего нет глупее, чем упиваться упоительной отравой мечтаний и при этом пропустить реальное событие, которое и должно стать основой для этих мечтаний!
Нет, никого. До полуночи еще минуты две-три. В доме по-прежнему дым коромыслом, а во флигеле охраны и у ворот – тишина. Значит, никто ничего не заметил. Значит, все идет как надо.
Ну наконец-то! На улицу вылетел вперемешку с табачным дымом клуб смеха и ругательств – и на ступеньках показалась крепкая фигура в длинном махровом халате с капюшоном.
Зачавкали шлепанцы. Хинган неторопливо шел к бассейну, который опалово отсвечивал в сиянии двух фонарей.
Эти фонари крепко беспокоили Германа. Но не бить же их из рогатки! Ладно, будем надеяться, что пиротехническое рукомесло Михи засияет не менее ярко.
Хинган вышел на край бассейна и небрежным движением сбросил халат. Еле слышное шевеление рядом подсказало Герману, что Никита Семенович зябко передернул плечами. «А воздух-то не подогретый!» – чудилось, зазвенел над ухом обиженный голосок знакомой блондинки.
Да, в самом деле зябко. Хинган же стоял в одних плавках, покачиваясь с пятки на носок, и его покатые плечи типичного качка отнюдь не дрожали. Он явно красовался в лучах света. Может быть, надеется, что сейчас за ним все же наблюдает чей-то восхищенный взгляд. Или это просто эксгибиционизм? «Наблюдают, не волнуйся, – мысленно ухмыльнулся Герман. – А если ты эксгибиционист, тем лучше: быстрее привыкнешь к новому образу жизни. Только, боюсь, с такой фигурой ты вряд ли будешь иметь успех у мужчин…»
На запястье чуть слышно пискнули часы. Полночь! И в то же мгновение небо над домом взорвалось светом и грохотом.
Хинган, уже изготовившийся к прыжку, замер в нелепой позе, потом выпрямился и задрал голову, недоуменно следя за разноцветными сполохами. Крутились огненные колеса, кометы вонзались в черные выси, чешуйчатое драконье тело переливалось во весь горизонт, расцветали фантастические цветы… Можно было не сомневаться: в доме и в саду нет ни одного человека, который не замер бы, как парализованный, следя за огненным шевелением небес!
Герман ткнул в бок Никиту Семеновича, который тоже невольно прикипел взглядом к феерии, прячась за черным сплетеньем ветвей, и поднес к губам духовую трубу.
Хинган стоял как раз так, как надо: закинув голову, расправив плечи, чуть подавшись назад. Хорошо, значит, он упадет на спину, а не вперед лицом. Не хватало еще вылавливать его из бассейна!
Герман вобрал носом воздух, и на миг перед глазами возник Алесан, с улыбкой поучающий: «Хорошо, что ты не умеешь плавать с аквалангом, потому что привились бы неверные навыки. Там набираешь воздух ртом – выдыхаешь носом. Здесь вдыхаешь носом – выдыхаешь ртом. Смотри не перепутай, а то…»
Будь у Германа хоть одно лишнее мгновение, он улыбнулся бы в ответ воспоминанию. Но этого мгновения не было – и Герман резко, сильно толкнул из себя весь воздух, скопившийся в легких, через недлинную трубку, чуть расширяющуюся на конце.
Хинган замер. Он и за секунду до того стоял неподвижно, ошеломленный зрелищем, и все же Герман знал, что сейчас мышцы его мгновенно окаменели, кровь в жилах замерла и оцепенели нервные импульсы.
Хинган начал медленно заваливаться на спину.
– Давай! – скомандовал Герман, сунув трубку за пазуху, и они с Никитой враз метнулись вперед.
Герман принял на себя тяжесть каменно-тяжелого Хинганова тела и помог ему осторожно распластаться на земле. В его планы вовсе не входило, чтобы Хинган треснулся затылком о бетонку. Даже самое легкое сотрясение мозга могло стать роковым для его замысла!
Часы на запястье снова пискнули. Теперь они должны были подавать сигнал каждую минуту, и Герман понял, что первая уже истекла.
Подхватив неподвижное тело за плечи и под колени, они с Никитой прянули от бассейна в темноту кустов.
Вроде тихо. Никто не кричит, никто не бежит с крыльца и от ворот. Люди в доме не могут оторваться от окон, выходящих на другую сторону; охрана, видимо, пялится туда же.
– Скорей!
Никиту, впрочем, не надо было подгонять. Он уже стоял на коленях, заклеивая рот Хингана полоской пластыря, а другой залепляя глаза. Герман таким же пластырем обматывал запястья и лодыжки. Движения за последние два дня были отработаны до автоматизма. Береженого бог бережет, все правильно.
Еще минута напомнила о себе.
– Взяли!
Вломились в кусты. Треск показался оглушительным, но Герман не позволил себе запаниковать. Небесного грохота хватит еще на три минуты, и даже если иметь в виду, что первое, самое активное восприятие зрителей уже ослаблено и кое-кто мог отвести глаза от картины фейерверка, уши их все еще оглушены. К тому же все пока в доме.
Миха приплясывал от нетерпения у забора:
– Ну, наконец-то!
Ловко взбежал на середину лестницы, принял у Германа плечи Хингана, хихикнув:
– Ногами бы его вперед, сволочугу!
Продел голову в кольцо Хингановых рук и уже медленнее поволок ношу на вершину деревянного забора, над которым на две перекладины торчала лестница. С противоположной стороны к ней примыкала другая.
Никита Семенович толкал Хингана снизу, Герман помогал. Когда носильщики со своей тяжелой ношей перевалили через забор, Герман, еще раз вглядевшись в спокойный полумрак сада, с разбегу в два шага оказался на заборе и прыгнул вниз, на другую сторону.
Упал на бок, но тут же оказался на ногах. Принял первую лестницу, которую ему передал Никита Семенович, сидевший верхом, бросил ее на землю, потом помог спустить Хингана, придерживая тяжелое тело.
Четыре минуты дали о себе знать в тот миг, когда груз оказался внизу. Миха, запаленно дыша, попер к машине такой рысью, что Герман едва успел подхватить волочившиеся по земле ноги Хингана.