Мост бриллиантовых грез - Арсеньева Елена. Страница 50
– Что? – хихикнула Эмма. – Вы это серьезно?! Лопнула резинка? И как же она… Ой, я бы умерла от стыда!
– Я бы тоже умерла, – мрачно кивнула Фанни. – Но эта сучка даже такой конфуз умудрилась повернуть в свою пользу. Она начала извиваться, медленно приподнимая на себе платье. Чуть ли не до пупа оголилась! Извивалась, извивалась, и трусики сползли на пол. Катрин переступила через них и продолжала танцевать до тех пор, пока не утихла музыка. Но на саму Катрин уже никто не смотрел – все женщины отвели от нее глаза, а мужики глаз не могли оторвать от лежащей на полу черной тряпочки. Ну, закончился танец – шквал аплодисментов, конечно… Хозяин вечеринки, уже изрядно набравшийся к тому времени, схватил трусики, повертел так и этак, чтобы все разглядели: это черные кружевные стринги с атласной вставочкой, – а потом взял да и объявил аукцион! Кто, мол, больше даст за черные стринги Катрин. Ну, что-то в этом роде. Все были хороши и ужасно веселились! Мужики просто слюной исходили. Торг дошел до полутора тысяч евро, вы можете себе представить?! Хозяин вечеринки кричит: «Полторы тысячи! Кто больше? Полторы тысячи евро за черные стринги, которые ласкали самое сокровенное Катрин, – раз! Полторы тысячи евро за черные стринги, которые выставляли напоказ задницу Катрин, – два! Кто больше? Полторы тысячи евро за черные стринги, которые Катрин не снимает, даже когда кому-нибудь дает…» И за мгновение до того, как он выкрикнул бы: «Три!» – и трусики купил бы какой-то в зюзю пьяный бош, [7] вдруг раздался голос Лорана: «Три тысячи евро!»
Эмма так и ахнула:
– Щедрый мужчина…
– Еще бы! – Фанни нервно провела рукой по лицу. – Еще какой щедрый! Но я, конечно, чуть не умерла от злости. Особенно когда увидела, как они смотрят друг на друга, Лоран и Катрин. Мне надо было сдержаться, как-то обратить это в шутку, но я не знала как…
– Я бы на вашем месте взяла эти трусики, чмокнула Лорана в щечку и сказала: «Спасибо, дорогой! Стринги прелестные! Но ты не обидишься, если я не буду их носить? И вообще, первым делом отдам в прачечную – хорошенько постирать и продезинфицировать. Ты не знаешь, как долго сохраняются на белье споры бледной спирохеты?» – подсказала Эмма с такой усмешкой, что у Фанни мурашки по спине пробежали.
– О-о! – протянула она. – Да… круто! А у меня не хватило ни ума, ни выдержки. Я устроила идиотскую сцену, наорала на Лорана и уехала домой одна. Причем имела глупость отправиться не к нему на авеню Ван-Дейк, куда мы должны были поехать вместе, а в свою квартиру. Ну и… Ну и кончилось все это очень печально. Я поехала, дура, домой, а Лоран привез к себе Катрин. И держит ее при себе чуть ли не полгода. Уж очень завели его эти трусики!
– Да нет, не трусики, а умение всякую ситуацию виртуозно обратить в свою пользу, – задумчиво сказала Эмма. – Редкий талант!
– Судя по тому, что вы сейчас сказали… ну, как бы вы ответили Лорану… вы этим талантом тоже обладаете, – возбужденно схватила ее за руку Фанни. – Пожалуйста, прошу вас… Вы должны, вы просто обязаны поехать завтра на ипподром Лонгшамп и встретиться с Лораном!
– На ипподром? – изумилась Эмма. – На скачки, что ли?
Хорошо, что этого не слышит Роман. Он непременно решил бы, что Илларионов просаживает на скачках их бриллианты!
– Сейчас на ипподроме работает салон антиквариата. Роскошная экспозиция, что-то невероятное. Несколько моих клиентов в складчину сняли там стенд и кое-что выставляют. И вот один из них, мсье Валуа, рассказал мне, что некий Доминик Хьюртебрайз, у которого соседний офис, на завтра сговорился встретиться с очень богатым русским клиентом, который просил найти для него натюрморт старой голландской школы. Я сразу поняла, о ком идет речь. Лоран помешан на старых голландцах! Не зря он купил себе квартиру в Париже именно на авеню Ван-Дейк. Я попросила своего знакомого уточнить, и он подтвердил: да, Хьюртебрайз встречается с мсье Андре Ил-ло-ра… Нет, мне этого имени никогда не выговорить!
– Илларионовым, что ли? – небрежно подсказала Эмма.
Фанни вытаращила глаза:
– Вы его знаете?
– Да нет, это довольно распространенная фамилия в России. Такая же, к примеру, как во Франции – Рено.
– Понятно. Словом, как уверяет мой знакомый, Хьюртебрайз нашел какую-то редчайшую картину, написанную, если не ошибаюсь, в 1691 году, за которую он хочет сто тысяч евро, ну а Лоран решил на нее сначала посмотреть.
– Ну надо же! – усмехнулась Эмма. – Хочет сначала посмотреть? А кота в мешке покупать не хочет? Но ведь это естественно!
– Вы не знаете Лорана, который иногда платит не глядя только за имя художника. Видимо, он не слишком доверяет Хьюртебрайзу, если решил сначала посмотреть этого «старого голландца», а потом уже платить. В любом случае завтра в три дня они встречаются в салоне на Лонгшамп, стенд номер 406. И если бы вы могли в это время оказаться там и как-то привлечь внимание Лорана… например, устроить жуткий скандал…
– Скандал? Ради всего святого! – почти с ужасом воскликнула Эмма. – Но почему именно скандал?
– Да понимаете, – с нервным смешком пояснила Фанни, – кроме эдипова комплекса, у Лорана есть еще один сдвиг по фазе. При том, что это самый неконфликтный мужчина из всех, кого я знала, он страшно заводится во время скандалов. Сам он выяснять отношения ни за что не будет, он лучше вообще уйдет, чем устроит разборку, но если начать приставать с какими-то разборками к нему – он страшно разволнуется. А когда Лоран волнуется, у него первое желание – снять стресс с помощью секса. Я, между прочим, пыталась это использовать. Чтобы вернуть его, однажды устроила сцену в музее д’Орсе, но безуспешно: видимо, я для него уже тогда потеряла притягательность. А вы… новое лицо… Ему наверняка уже начала надоедать Катрин, он будет рад замене. Во всяком случае, нужно попробовать, ведь выиграть можно очень многое!
«О да. Ты даже и не представляешь, сколь многое можно выиграть и проиграть!» – подумала Эмма, а вслух сказала возмущенно:
– Слушайте, вы предлагаете мне связаться с каким-то больным, честное слово! С маньяком! Он же психический, этот ваш Лоран! То у него эдипов комплекс, то скандалы ему нужны, чтобы эрекция произошла…
Фанни фыркнула:
– С эрекцией все у Лорана как надо, не переживайте. А что до того, что он больной… Кто из нас не больной, скажите на милость? У меня был один знакомый психиатр, так он уверял, что на свете нет, просто не существует людей с абсолютно здоровой психикой, что даже дети с самого рождения страдают тем или иным психическим расстройством. Все дело в проявлениях болезни: она может дремать, а может себя показывать. Лоран – псих? А я, помешавшаяся на любви к вашему сыну? А вы со своей навязчивой идеей найти в Париже на улице бриллианты или выйти замуж за миллионера?
– Ну, если честно, – пожала плечами Эмма, – я вполне могу отказаться от обеих этих идей вместе и от каждой порознь. Ради каких-то бриллиантов спать с чокнутым миллионером…
– А ради Романа? – быстро спросила Фанни. – Вы не представляете, как может его развратить Катрин! Да он после этой шлюхи и смотреть ни на какую нормальную женщину не захочет! Ладно, черт со мной, с моими желаниями, но вам же когда-нибудь захочется, чтобы Роман женился на какой-нибудь приличной девушке, захочется внуков, в конце концов… А для этого нужно оторвать от него Катрин!
Судорога прошла по лицу Эммы, взгляд ее устремился в пространство.
– Хорошо, я попробую, – сказала она буднично. – Только ведь нет никакой гарантии, что Катрин, брошенная Лораном, еще сильнее не привяжется к моему… к моему сыну.
– Ну и пусть привязывается! – пожала печами Фанни. – Зачем она ему – с пустым карманом, скажите на милость? Если Лоран лишит Катрин содержания, ей просто не на что будет содержать Романа! Тогда он и сам от нее уйдет, я не сомневаюсь!
«Ох, мой хороший, во что же я тебя превратила, что я с тобой сделала, до чего довела! Ты теперь не просто постельная игрушка ополоумевших от последней любви дам – ты какая-то модная тряпка, которую они рвут друг у друга, при этом разрывая на части и думая не столько о тебе, сколько о себе! Торг за тебя! Аукцион, как тот, который шел за стринги Катрин! Кто больше? Кто больше за чудного, красивого, ласкового, единственного в своем роде? Кто больше за моего единственного?
7
Многие французы до сих пор (со времен нацистской оккупации Франции) называют немцев бошами.