Похититель душ - Бенсон Энн. Страница 41

Это я могла бы ему простить. Мужчины, особенно благородного происхождения, всегда так себя ведут в подобных случаях. Но прямо у меня на глазах он совершил непростительное – схватив свой меч обеими руками, Жиль де Ре одним движением разрубил несчастное животное пополам.

Я не слишком люблю кошек, но не считаю, что их нужно убивать. Две половинки лежали, подергиваясь, на земле, а солдаты весело хохотали. Еще до конца дня то, что осталось от бедного животного, будет втоптано копытами лошадей в грязь. А я вспомнила маленькую собачку леди Мари, которая встретила такой страшный конец.

Я отвернулась и сделала глубокий вдох. Остатки моего завтрака, и без того взбудораженные тряской на спине лошади, поспешили со мной расстаться. Свесившись с лошади, я вцепилась в луку седла и попрощалась с ними. Жан де Малеструа, на лице которого ничего не отразилось, придержал меня за плечо, чтобы я не свалилась. Он ничего не сказал, но я заметила, что он кивнул брату Демьену, и тот быстро достал и протянул ему флягу.

– Выпейте, – ласково предложил мне его преосвященство.

Я ожидала, что это будет вода, а оказалось – вино, причем очень хорошее. Впрочем, его прекрасный вкус пропал зря, потому что я не могла заставить себя сделать глоток. Я прополоскала рот и выплюнула вино, но его сладости не хватило, чтобы смыть горечь, оставшуюся у меня на губах.

После этого брат Демьен взял с собой еще одного человека и направился в сторону деревни Сент-Этьен, которая находилась к западу от замка, – кружным путем, чтобы его никто не заметил. Жан де Малеструа дал ему задание расспросить прихожан ле Феррона о том, что на самом деле произошло в соборе. Мы остались в своем укрытии, с уменьшившейся охраной, и наблюдали за тем, что творится около замка. Когда мой желудок немного успокоился, я достала хлеб и сыр, которые прихватила с собой, положив в седельную сумку, и раздала нашим спутникам, оставив и для ушедших в разведку, на случай, если в деревне их плохо примут. Сама я лишилась аппетита и в тот момент сомневалась, что когда-нибудь обрету его снова.

Солнце уже стояло в зените, когда наши разведчики вернулись. Они осторожно прошли через лес и неслышно выскользнули из-за деревьев.

На лице брата Демьена застыло мрачное выражение. Он рассказал, что нашего брата во Христе Жана ле Феррона вытащили из собора, на глазах у всех заставили опуститься на колени и избили толстой палкой.

– Руки и ноги ему заковали в цепи, – продолжал брат Демьен. – А затем, окровавленного и избитого, подняли и отвели в собор, где держат как пленника. Некоторые из свидетелей плакали, рассказывая мне это. Другие же, на чьих глазах произошло святотатственное надругательство, не могли заставить себя произнести ни слова.

– Возмутительно, – тихо прошипел его преосвященство. – Захватить эти владения таким гнусным способом! Меры будут приняты немедленно.

Я видела гнев в его глазах, остановившихся на брате Демьене; мне не довелось знать другого человека, который так же внимательно слушал бы то, что ему говорят, и мог потом использовать с новой силой.

– Знание – вот мое оружие, – часто повторял он, – ведь мне не дано владеть мечом.

Но несмотря на то, что я восхищалась этим человеком, даже любила его – чувство недостойное при всех обстоятельствах – и понимала, что гнев сейчас самая естественная реакция, я была уверена, что он сердится не по той причине.

– Жан, – очень тихо позвала его я, и он, услышав свое имя, быстро ко мне повернулся.

– Да, Жильметта?

– Вам не кажется печальным тот факт, что, когда исчезает замок, мы бросаемся в погоню за вором с гораздо большим старанием, чем ищем того, кто убивает наших детей? Лично мне кажется.

Он снова отвернулся и сердито фыркнул, почувствовав мое возмущение.

Я умоляла Бога, обращаясь к нему всей своей не слишком верующей душой, чтобы Он спас душу Жиля де Ре и показал мне, что мой воспитанник не стал чудовищем и извергом, что он не поклоняется самому Дьяволу. Я просила Его, против всякой логики, чтобы Он помог нам обнаружить доказательства того, что все эти обвинения лживы, а милорд, которого я любила как собственного сына, ни в чем не виновен. Впрочем, каждое новое открытие упрямо указывало на то, что мои надежды несбыточны. С другой стороны, я твердо знала одно: герцога Иоанна гораздо больше волнует судьба замков и их хозяев, чем детей тех, кто живет в их тени.

И именно это меня больше всего возмущало.

К середине дня мы немного расслабились; заметить нас в нашем укрытии среди деревьев было непросто. Люди Жиля были слишком заняты своими делами (и издевательствами над останками бедного кота) и даже не смотрели в нашу сторону. Лошади, которых бездействие и скука радовали гораздо больше, чем их седоков, не издавали ни звука. Тишина была поразительной, однако никто, кроме меня, не заметил, что к нам из леса приближается какой-то человек. Я слегка обернулась назад, потому что решила посмотреть, что у меня в седельной сумке, и потому услышала шорох в кустах.

Умудрившись сохранить хладнокровие, я еще пару секунд покопалась в сумке и снова отвернулась от леса. Затем притворилась, что не удержала равновесия. Его преосвященство наклонился вперед и схватил меня за руку, а я, воспользовавшись этим, прошептала:

– Позади нас в кустах притаился какой-то человек. Я его не смогла как следует разглядеть, но он точно там.

Сохранив такое же хладнокровие, епископ медленно выпрямился, чтобы не спугнуть соглядатая, а потом повернулся к одному из сопровождавших нас солдат. Он демонстративно посмотрел на его меч, а потом едва заметно кивнул себе за спину.

– Позади нас, в кустах, – едва слышно произнес он. Солдат медленно прикрыл глаза и тут же открыл их, показывая, что все понял.

Через несколько секунд он проговорил:

– Ваше преосвященство, вы не позволите мне отойти на пару минут?

Жан де Малеструа быстро закивал.

– Разумеется.

Солдат спрыгнул с лошади, принялся возиться с завязками на штанах, словно собрался облегчиться, и направился к кустам у меня за спиной.

– Матушка, прошу прощения…

– Я не буду смотреть, – пообещала я.

Он зашагал к кустам, опустив руку, словно собирался снять штаны, а на самом деле держа ее около рукояти меча. Я услышала тихий шорох, когда клинок покинул ножны, и какую-то возню. Естественно, я повернулась посмотреть, что происходит; здравый смысл требовал, чтобы я выехала из-за деревьев на поляну, но настоящий воин, который хочет остаться не замеченным неприятелем, никогда так не поступит. Вот я и сидела на своей лошади, перепуганная до полусмерти, и наблюдала за раскачивающимися у меня за спиной ветками. Криков не было слышно – только тихий, быстрый разговор, словно наш гость тоже не хотел, чтобы его увидели люди милорда де Ре. А потом все стихло.

Несколько мгновений ничего не происходило, а потом появился наш солдат и вытолкнул вперед пленника, которому успел связать руки за спиной. Незнакомец споткнулся, но сумел сохранить равновесие и выпрямился перед его преосвященством. Взглянув в его суровое лицо, он тут же ему поклонился.

Это был священник!

– Говори, как ты тут оказался, брат, и, надеюсь, дело у тебя важное, – не повышая голоса, приказал Жан де Малеструа.

Продолжая кланяться, священник произнес слегка дрожащим голосом:

– Простите меня, ваше преосвященство.

– Сначала расскажи, какой грех ты совершил.

– У меня много грехов, – поспешно проговорил священник, – но я прошу вашего прощения за то, что подкрался к вам. Я не хотел, чтобы милорд узнал, что вы здесь, и потому не мог открыто пройти через поляну, а мне нужно с вами поговорить.

– За это мы тебе благодарны, – ответствовал его преосвященство. – А теперь говори, как ты узнал, что мы здесь?

– Я шел за молодым священником от самой деревни.

– Он тебя не заметил?

– Нет, ваше преосвященство.

Жан де Малеструа с укором посмотрел на брата Демьена, затем повернулся к священнику.

– Как тебя зовут? – спросил он.