Нарцисс для принцессы (Анна Леопольдовна – Морис Линар) - Арсеньева Елена. Страница 2

И они не замедлили произойти – словно по мановению волшебной палочки, как всегда бывает в сказках. Матушка не смогла больше жить с взбалмошным, деспотичным герцогом Карлом-Леопольдом и уехала к своей матери, вдовствующей царице Прасковье Федоровне – вернулась в Россию, откуда была увезена мужем шесть лет назад. Шесть несчастных лет назад… Теперь они жили то в Москве, то в Измайлове – жили тихо и скромно, но главное – спокойно, без скандалов и ссор, не очень-то заботясь о том, что происходило при дворе. Кто бы ни забирал власть, матушка ли Екатерина Алексеевна, вдова великого Петра, внук ли его, Петр II Алексеевич, они знали, что без куска хлеба не останутся: все-таки царского рода! И тут вдруг произошло еще одно чудо: после юнца Петра Алексеевича, в одночасье сгоревшего в огневице, на российский престол призвали самую что ни на есть близкую родню Прасковьи Федоровны, ее дочь, сестру Екатерины, – Анну Иоанновну, герцогиню курляндскую. Лизхен помнила обиженный шепоток матери: отчего не ее, а сестру Анну выбрали на царство?! Но отчего – это было понятно даже простоватой Прасковье Федоровне. Оттого, что Анна – вдовица, а Катерина – мужняя жена. Неужто кто в России подпустит близко к престолу дебошира и скандалиста Карла-Леопольда?! Вот кабы он упокоился и таким образом успокоился… Да и в этом случае вряд ли повезло бы Катеньке, ибо Аннушка была старшая. Правда, у нее не было детей (скажем так – у нее не было рожденных в браке детей!), а оттого новой императрице непременно надобен был наследник.

Строго говоря, в Голштинии родная дочь Петра Великого Анна только что разрешилась от бремени младенцем мужеского пола, названным по имени деда также Петром. Однако Анна Иоанновна твердо решила отныне закрепить престол за потомками своего отца – несправедливо, как она всю жизнь считала, отстраненного братом Петром от престола. О том, что ее батюшка был разумом не горазд, попросту сказать – слабоумен, императрица вспоминать не хотела. И быстренько взяла под свое крылышко Лизхен, предопределив ей особенную участь: не самой сделаться наследницей, но родить наследника! Для этого ей предстояло сначала пообтесаться при дворе, а потом выбрать себе мужа.

Да уж, пообтесаться этой двенадцатилетней полунемецкой барышне следовало очень сильно. Она совершенно не умела держать себя, дичилась людей, где не надо, важничала, за столом роняла приборы, забывала про салфетку и порою даже чавкала! Впрочем, приставленной к ней вдове французского генерала мадам Адеркас удалось-таки избавить Лиз– хен от этих чудовищных промахов. Кроме того, теперь крошка изрядно знала французский, немецкий и пристрастилась к чтению светских книг. Однако география, история, латынь и арифметика – увы! – навсегда остались за пределами ее познаний. Наставником Лизхен в православии был сам Феофан Прокопович, но и ему мало что удалось вбить в эту легкомысленную головку. Девочка она была добрая, но чрезвычайно ленивая. Добиться от нее послушания мадам Адеркас удавалось только угрозами отправить ее назад к батюшке Карлу-Леопольду. Но даже когда Лизхен можно было без опаски вводить в самое утонченное общество, за этой лентяйкой и неряхой нужен был глаз да глаз.

Но и неряшество продолжалось лишь до поры до времени.

Преображение последовало, когда при дворе Анны Иоанновны появился граф Морис Линар, посланник саксонский. Прибыл он в апреле 1733 года, и людям понимающим сразу стало ясно: на дипломатическом поприще этот молодой человек вряд ли достигнет успехов, однако по стезе дамского угодника пойдет чрезвычайно далеко.

Подобно древнегреческому Нарциссу, Линар мог бесконечно любоваться собой. Однако от своего предшественника он все же выгодно отличался, ибо боготворил не только свою незаурядную красоту, но и женскую прелесть. Он уже был однажды женат – на графине Флеминг, однако три года назад овдовел. Злые языки утверждали, что супруга не вынесла его неутомимого волокитства и умерла от разбитого сердца. Он был обворожителен и, надо сказать, именно этим одолел тех соперников, которые могли бы стать более удачливыми дипломатами в России. Однако саксонский двор рассуждал так: в этой загадочной стране наступало царство женщин и их любовников. Императрицей как хотел вертел ее фаворит Бирон. Царевна Елисавет занималась только тем, что зазывала в свою постель то одного, то другого мужчину. Видимо, Анна Леопольдовна (к тому времени Лизхен уже приняла православие и была названа по имени императрицы, ставшей ее крестной матерью) пойдет по тому же пути. Поэтому восхитительному Морису Линару было недвусмысленно предписано очаровать племянницу императрицы и проторить коротенькую дорожку к ее сердцу.

Это было сделано, можно сказать, с первого шага.

Едва вручив верительные грамоты, Морис получил приглашение на вечерний прием Анны Иоанновны. Начали играть в карты: императрица и Линар против Бирона и Анны Леопольдовны.

Анна и саксонский посланник сидели vis-а?-vis [2], и граф смотрел не столько в карты, сколько на краснеющую принцессу. А впрочем, он, и не глядя в карты, играл преизрядно – куда до него Бирону!

Обычно во время карточной игры прочим приглашенным на куртаг дозволялось танцевать, однако на сей раз кавалеры напрасно пытались увлечь дам в англез, аллеманд или менуэт. Все они, включая самую яростную и неутомимую танцорку Елисавет, толпились вокруг карточного стола, словно им там было медом намазано.

Пылкие взоры дам притягивал красавец Линар, который казался диковинным цветком, случайно попавшим в заросли репейника.

Надобно сказать, что и сама императрица любила иной раз, забывшись, подпустить крепенькое словцо, и весь двор от нее не отставал. Войдя в раж, Анна Иоанновна уже не раз помянула Бога и его пресвятую матушку, Бирон предпочитал выражаться на родном языке (он был курляндцем) с примесью немецких проклятий, ну а господа придворные, которые заинтересовались исходом партии, тоже изощрялись, как могли, придя в восторг оттого, что императрица выигрывает.

Линар же только вздыхал и поглядывал на Анну Леопольдовну. Без единого непристойного слова он откровенно раздевал ее глазами.

Партия завершилась победой Анны Иоанновны и Линара. И вдруг…

И вдруг посланник, принимавший поздравления, потянул из-за обшлага кружевной платок, изящно промокнул краешком лоб, пробормотал:

– Здесь что-то душно… Ах, Боже мой! – после чего поник на стуле и лишился чувств.

Ах, Боже мой!..

Как же изящно он этих самых чувств лишился! Как это было мило! Как очаровательно! При дворе такого никогда не видывали.

К счастью, Линар почти тотчас пришел в себя, а потому со стула на пол не упал и только томно облокотился локтем на стол. И императрица со своей воспитанницей наперебой принялись обмахивать его платками.

Мужчины обменялись презрительными взглядами, а дамы… о, дамы сами едва не попадали в обморок от восторга, и кабы кто обладал тонким слухом, он непременно услышал бы мелодичный перезвон, какой издают, разбиваясь, венецианские драгоценные бокалы. Однако это разбивались не бокалы, а нежные женские сердца!

И звонче всех других разбилось сердечко Анны Леопольдовны, которой достался первый, враз и томный, и пылкий взгляд очнувшегося красавца.

Ах, Боже мой!

Все мужчины были грубы и жестоки, а он… Все мужчины чертыхались и матерились почем зря, а он… Все мужчины спокойно глотали клубы зловонного табачного дыма и винные пары, а он…

Юная дева влюбилась сразу и навеки. Ведь перед нею был именно тот сказочный принц, повстречать которого испокон веков мечтают все девушки в мире! Повстречать и выйти за него замуж!

Понадобилось некоторое время, чтобы студеный ветерок действительности слегка охладил разгоряченный девичий лобик, и Анна осознала, что Морис Линар, увы, не принц.

Замуж за него ей не выйти.

В ту минуту, когда эта ужасная мысль поразила Анну, она, пожалуй, готова была бежать от тетушки и отречься от ее навязанных благодеяний. Однако гувернантка мадам Адеркас сумела разъяснить рыдающей воспитаннице ее долг перед Богом, семьей и государством. Долг этот состоял в том, чтобы следовать своему предназначению.