Охота на красавиц - Арсеньева Елена. Страница 22

Кира постаралась встать так, чтобы гомонящая женская стайка окружила ее со всех сторон. Того, что лапа Максима вдруг по-хозяйски вцепится в ее плечо (или в коленку), она ничуточки не опасалась. Максим ведь не сомневается, что бедная Кира Чиароскуро без него обойтись никак не может. А когда некоторые признаки этого сомнения все-таки зашевелятся в его тупенькой женатенькой головенке, он уже ничего не сможет предпринять, потому что окажется прикован к своему зачуханному «Москвичу», как Прометей – к кавказской скале. Не сможет он кинуться на розыски Киры, потому что загораживает ему выезд с парома по меньшей мере десяток автомобилей. А бросить свою машину и бегать туда-сюда Максиму тоже не резон, потому что тогда те, кто должен выезжать за ним и кому он, в свою очередь, перекрывает путь, просто-напросто поднимут «Москвич» на руки – и сбросят его в набежавшую волну с не меньшей решимостью, чем Стенька Разин – свою подружку-персиянку. А поэтому Кира с беззаботным видом продефилировала мимо российского пограничника, который мирно дремал непосредственно на рубеже великой Родины, обозначаемом колченогим стулом. Да, «командир» с той стороны не соврал! Этот служивый не проснется, даже если мимо танковая армада пройдет!

«В эту ночь решили попугаи перейти границу у реки», – вспомнила вдруг Кира и, гоня подальше ненужную печаль-тоску, торопливо свернула на асфальтовую дорожку, ведущую к береговой милиции.

И тут ноги ее подкосились так резко, что Кира лишь чудом не брякнулась наземь. Эта дорожка, осененная кипарисами, была до невероятности схожа с той, роковой, коктебельской, откуда и началось безумное Кирино путешествие. Вон и ящик деревянный «туточки, близенько, в холодочке». Вон и дверь какого-то магазина, запертого на засов, с выцветшим пятном нечитаемой записки. Вон и…

Кира прижала руки к сердцу, которое едва не выскочило из груди. В конце дорожки показался широкоплечий мужской силуэт.

«Дывысь – Мыкола!» Она погибла!

Но тут же Кира почувствовала, что жизнь возвращается к ней. Это был отнюдь не коктебельский мент, призрак которого, очевидно, будет преследовать ее до смерти, как преследовали Ричарда III призраки убиенных им жертв. Это оказался высокий мужчина в летней соломенной шляпе и в неописуемо яркой рубахе, схожий с Мыколой, как попугай с вороном. На груди «попугая» было огромными буквами начертано: «Все будет хорошо!» – а обрамляли эту жизнеутверждающую надпись непроходимые разноцветные джунгли.

«Дал бы бог!» – кивнула Кира, невольно улыбаясь обладателю жизнерадостной рубахи, однако он был так занят разговором по сотовому, что даже не заметил ее радости. До нее донесся только обрывок фразы:

– Ваше дело оказаться в нужное время в нужном месте, только и всего! В конце концов, это ваш долг!

«Ишь ты! – с уважением подумала Кира. – Наверное, тоже разведчик – на задание отправился. А эти «перья» для маскировки».

Tем временем сердце перестало грохотать как бешеное, взор вполне обрел утраченную ясность, и Кира обнаружила, что зловещего сходства между двумя дорожками куда меньше, чем ей сперва показалось с перепугу…

И крылечко-то повыше.

И магазин рядом называется «Мини-супермаркет». И ящик не деревянный, а пластмассовый, из-под бутылок. И вообще, не кипарисы обрамляют дорожку, а пирамидальные тополя. И зловещая «доска объявлений» здесь не застеклена, не заперта на замочек, а совершенно открыта взору всякого прохожего человека. И этот прохожий может совершенно беспрепятственно прочесть заляпанную клеем афишку о том, что за совершение тяжких преступлений (леденящий душу перечень прилагается) разыскивается Москвина Кира Константиновна, 1968 года рождения…

«Этого не может быть. Я сошла с ума!» – мелькнула мысль, и Кира с облегчением отдалась ей. Безумие, некогда казавшееся ее ясному, холодному рассудку страшнее всех СПИДов и раков, вместе взятых, вдруг засияло теплой, ласковой улыбкой и распахнуло объятия, сулившие покой, – а главное, бесспорное объяснение всему на свете.

Если Кира безумна, – значит, этого объявления нет: ни здесь, ни в Коктебеле. Нет и не было ни «обезьянника», ни страшного известия о гибели Алки, ни Мыколы, который…

– Девушка, документики ваши попрошу.

Кира досадливо качнула головой. Господи, ну хватит! Безумие повторяется. Это с ней уже было, надо придумать что-нибудь поновее.

Оглянулась – и вздрогнула, потому что белобрысый розовощекий молоденький сержант, стоявший рядом, оказался до жути реальным. Он даже и не подозревал, что является всего лишь продуктом помутненного, больного Кириного сознания! Его большие серые глаза были исполнены трезвомыслия и желания непременно исполнить свой долг. Сейчас они скользнут с ее лица на физиономию опасной преступницы и…

– Шурка! Вот ты где! – раздался радостный крик. – А я тебя ищу, ищу! Прости, что опоздал, больше не буду, ну прости! Держи!

Кира машинально приняла что-то в руки – разноцветное, шелестящее, – а потом ее саму схватили, стиснули чьи-то руки, да так, что она вздохнуть не могла, а чьи-то губы прижались к губам.

Она упала бы, да объятие оказалось слишком крепким. Она обмерла бы, да чересчур живыми были эти незнакомые губы, вытворявшие с ее испуганно приоткрывшимся ртом такое, чего с ним отродясь не вытворяли. Чудилось, во рту у нее оказалось дивное вино, и Кира припала к этому внезапно забившему источнику, не в силах от него оторваться. Голова кружилась так, что Кира принуждена была во что-то вцепиться мертвой хваткой. Возникло смутное ощущение, что это – мужские плечи, но в этот миг почва ушла из-под ног в буквальном смысле слова: Кира ощутила, что ее подхватывают, куда-то несут… потом пьянящий напиток исчез из ее рта столь же внезапно, как и попал туда. И она поняла, что поцелуй, к сожалению, прерван.

С трудом открыла глаза.

Все плыло, колыхалось и сверкало, однако неумолимая реальность осилила-таки бестолковое мельтешенье, и Кира поняла, что возвращена в тот самый «Москвич», из которого выскользнула на пароме – хитро и бесследно, как ей казалось! – а за рулем сидит не кто иной, как все тот же Максим Максимыч Исаев, неумолимый и грозный, явившийся требовать расплаты.

Не успела Кира удивленно оглянуться в поисках того человека, который целовал ее (а им, совершенно ясно, не мог быть Максим с этим его свирепым ликом!), как в окно просунулся разноцветный шелестящий ворох, а вслед – розовое лицо того самого сержанта:

– Вот. Цветочки ваши… Вы уронили.

Это было сказано Кире – смущенно. А затем восторженно – Максиму:

– Ну, ты силен в ремесле, товарищ!

Вслед за этим сержант выдернул голову из окошка и, вытянувшись по стойке «смирно», откозырял голубому «Москвичу».

– А ты, товарищ, в ремесле, увы, не силен! – ухмыльнулся Максим, вглядываясь в зеркальце, где все еще маячила фигура потрясенного сержанта. – Цветочки-то я с вашей, милицейской, клумбы оборвал, а ты не просек это дело! Здорово я тебе мозги запудрил!

Кира опустила глаза на цветы, усыпавшие ее колени. Это были циннии. Яркие, необычайно красивые, даже изысканные. Однако сейчас они ей показались какими-то бездушными, словно сделанными из бумаги. Очевидно, потому, что Максиму удалось запудрить мозги не только сержанту, но и еще одной простодыре.

Между тем «Москвич» резво обогнул порт и, свернув с грохочущей магистрали в укромный проулочек, остановился у забора, через который буйно свешивались золотые шары.

– Ну что? – негромко спросил Максим, не глядя на Киру. – Расплачиваться будем или как?

Ее пробрало холодом до самых пят, однако, не дрогнув даже ресницами, она сняла с запястья «Ролекс» и, так же не глядя, протянула его Максиму. Потом, нашарив на дверце ручку, опустила стекло – и выбросила циннии на дорогу.

– Что это вы? – удивленно вскинул брови Максим, не отрываясь, впрочем, от пристального разглядывания часов.