Отражение в мутной воде - Арсеньева Елена. Страница 20
Тина подошла уже настолько близко, что разглядела трафарет на боку автобуса: Нижний Новгород – Дзержинск. И если шоферу не удастся воскресить полудохлую технику, пассажирам останется или ночевать на обочине, или пешком брести обратно. Вот радость, да? Неудивительно, что у всех такие угрюмые лица.
О нет, уже не угрюмые! Озарились, можно сказать, счастьем, будто по волшебству. А роль волшебной палочки сыграла причудливо изогнутая железяка. Весело помахивая ею, маг и чародей вернулся в кабину, зычно гаркнув:
– По местам, автобус отправляется!
Пассажиры ринулись к дверям.
А вместе с ними Тина.
Через минуту она уже забилась в самый угол заднего сиденья, еще не отдавая себе отчет в том, что и зачем сделала, боясь сейчас лишь одного: все места окажутся заняты, ее шуганут, водитель увидит безбилетницу, все пассажиры обратят на нее внимание…
Заплатить за билет – ерунда, разумеется, Тина заплатит. Проблема в другом: остаться незамеченной. Потому что, если хоть кто-то из этих пассажиров запомнит ее, это может стать следом, который приведет к ней убийц.
Она не сомневалась, что Виталий не оставит попыток довершить начатое. Почему – неведомо. Пока неведомо. Еще вопрос: может ли повредить человеку его собственное сновидение? Выходит, может, и еще как!
Так вот – чтобы свести этот вред к минимуму, Тине надо исчезнуть. Затеряться! В Нижнем Новгороде у нее земля горит под ногами – значит, надо бежать. О нет, не в жутковатый Дзержинск, конечно, который даже коренные жители называют угрюмо-пренебрежительно – Жердинск. Этот несчастный, отравленный газами городишко для Тины – лишь мостик. Ступенька той лестницы, которая поведет ее к Москве. Потому что через два часа в Дзержинске остановится поезд № 37 «Нижегородец», идущий в Москву. И если кто-то будет караулить беглянку на вокзале и даже, может быть, в аэропорту в Нижнем, то вокзал «Жердинска» пока остается спасительной зоной. Но прежде чем стартовать, надо сделать еще кое-что…
Ровно через два часа в двадцатый вагон скорого поезда сообщением Нижний Новгород – Москва прошмыгнула высокая девушка, и проводница вложила в кармашек своей книжки билет на шестнадцатое место. Девушка заплатила за белье, однако ложиться спать не спешила. Чуть только кончилась санитарная зона Дзержинска и открылся туалет, она шмыгнула туда и замерла перед зеркалом, недоверчиво вглядываясь в смотревшее на нее нечто.
Да уж… Воистину: ряд волшебных изменений милого лица!
Не так-то легко будет привыкнуть не шарахаться от собственного отражения. Ну и прекрасно! Если Тина сама себя не узнает, то уж точно собьет со следа кого угодно. Эта короткая стрижка не шла ей до изнеможения: какая-то обитательница тифозных бараков времен Гражданской войны! Неужели у нее и раньше был такой непомерно высокий лоб, и толстый нос, и разные глаза? В дамских романах пишут, будто разные глаза – примета людей, подверженных безумствам страстей. Ну, насчет страстей – это ладно, а вот что касается безумств – в самое яблочко!
Неприкрытый идиотизм читался в испуганном лице, обрамленном клочковатыми прядками цвета мореного дуба. Так было написано на коробочке с краской, однако наяву проявилось нечто рыже-буро-малиновое.
А впрочем, какая разница? Чем хуже, тем лучше. Надо радоваться этим «волшебным изменениям». И Бога благодарить, что, во-первых, в кассе оказались билеты и не пришлось давать взятку проводнице, а значит, светиться; во-вторых, что еще работала вокзальная парикмахерская. Толстушка, которая там томилась, так отчаянно хотела спать, что ей было глубоко плевать на причуды клиентки, решившей на ночь глядя обкорнать свои чудные темно-русые локоны и перекрасить их в немыслимый цвет.
Да на здоровье! Хоть наголо! Хоть в кисточку!
«А может, и правда лучше было наголо? – в сомнении спросила себя Тина, вглядываясь в свое отражение. – Тогда бы хоть красить не пришлось…»
Ничего, это лишь до первого мытья головы. Странно, почему-то стало легче на душе оттого, что не придется слишком долго ходить такой вывихнутой уродиной.
Чуть не плача от злости, она предъявила в кассе паспорт на имя Светланы Владимировны Болотовой, который кассирша так и не открыла, заплатила, взяв деньги из толстенной пачки… Ее трясло: казалось, мародерствует, грабит убитую. Но кому сейчас станет легче, если она отправится вслед за своей соседкой? Да она же первая назовет Тину на том свете дурой!
Вдруг вспомнилось, как они смеялись, что фамилия Светланы идеально подходит Тине. Тина Болотова – в этом что-то есть… свежо и оригинально! Ну вот, теперь ей довелось носить эту замечательную фамилию. Правда, в сочетании с именем убитой Светки…
Кажется, краткий период иллюзорного спокойствия, собранности, четких действий кончился. Тина оперлась о стену, которая плясала под руками (поезд набирал ход), и тяжело, давясь, зарыдала. Слезы капали в грязную раковину. Одиночество и безысходность молча и безучастно стояли с обеих сторон, с третьей подпирал страх. А с четвертой – ничего, кроме опухшего от слез, отупевшего от усталости лица под жестким ежиком мутно-рыжих волос…
Может быть, сама по себе мысль ринуться в Москву, кануть «в толпу, в человечий муравейник, в желе социальное, в студень, в сырковую массу», как писал один великий фантаст, была и хороша. Москва – то самое место, где очень легко затеряться, так залечь на дно, что никакой Виталий, никакая Зоя не отыщут. Но по мере того как начинал брезжить за окнами рассвет, сменяя бессонную ночь, Тина все отчетливее понимала: мало придумать – надо еще и осуществить. Трудновато выжить в городе, который, мягко говоря, не любишь. А она Москву не то что не любила – ненавидела глухой, затаенной ненавистью провинциалки, живущей в небольшом городе, где в принципе от дома куда угодно можно дойти пешком. Москва, чудилось Тине, вообще не город, не цельный организм улиц и домов, а некие разрозненные куски, прикрепленные к выходам из метро. Все остальное, чуть отойдешь, – клубящаяся, рычащая мгла, которая растворяет людей без остатка, как знаменитый «Фэйри» – жир на посуде.
В этом безумном мегаполисе, хочешь не хочешь, придется к кому-то обратиться за помощью. Она теперь не вынесет одиночества! Надо с кем-то посоветоваться, кому-то поплакаться. В конце концов, у кого-то пожить, потому что при нынешних ценах на гостиницы она очень скоро по миру пойдет. Светкины деньги не бесконечны все-таки… Да, надо где-то перекантоваться, пока Тина не придет в себя, не устроится на работу. Но больше никаких газет, там ее запросто вычислят не в меру ушлые смертоносные ребята!
Ладно. Все это они обсудят с Тамарой. Есть, слава богу, и в кошмарной Москве человек, который узнает ее в любом обличье, которому можно верить, а главное – который поверит, что Тина не спятила. Что она осталась жива чудом. Света, царство ей небесное, похоже, так этого и не поняла, разве только уже перед самым концом…
Тина содрогнулась.
В купе уже царила предприездная суматоха, пассажиры сдавали белье, собирали вещи, а она все лежала, свернувшись, на своей верхней полке и грезила, хорошо бы вовсе не слезать с нее. Поезд опустеет, его угонят на запасные пути, а Тина останется здесь. Потом, вечером, состав вновь подадут на первый путь Курского вокзала, вновь отправят в Нижний… Так и поведется: запасные пути, вокзал, дорога, Москва, запасные пути, вокзал, дорога, Нижний Новгород… А Тина останется лежать на верхней полке в двадцатом вагоне, забившись в уголок, угревшись после изнурительного, непроходящего озноба, и все страхи останутся за пределом спасительной дремоты, которая покрывает ее подобно теплому, неброскому одеялу…
– Девушка, вы что это тут залегли?! Пассажиры все давно сошли, а она!..
Телефон Тамары не отвечал так долго, что Тина совсем отчаялась и решила перезвонить позднее. Конечно, Томка выключила его по случаю выходного дня и уникальной возможности выспаться. Дичь, если подумать: звонить москвичке в семь утра в воскресенье! Тина уже потянулась повесить трубку – и вдруг та ожила: