Отражение в мутной воде - Арсеньева Елена. Страница 33
Для тех, кто останется жив.
Точнее, для тех, кого будет решено оставить в живых.
Георгий устало уронил голову на спинку кресла, смежил веки – и тотчас закипела, заклокотала перед взором бело-черная вода порога Чапо-Олого…
Там-то все и началось. Вернее, там-то он все узнал!
…Плот летел среди «бараньих лбов». Так называются обломки коренных пород Кодарского хребта, обточенные неутомимыми волнами почти до идеальной гладкости, однако не утратившие своей злобной, убойной силы. Вдобавок там и сям из воды торчали острые останцы. «Которая там из них была с зубами – Сцилла или Харибда?» – успел подумать Георгий, расширенными глазами провожая стремительно улетевший назад камень, с которым едва разминулся плот. Да, это столкновение лбов окончилось бы в пользу местных «баранов»…
Голуб обернулся, сверкнул улыбкой – и снова уставился вперед. Двухметровая волна вздыбилась над плотом, и дядя Костя, давно уже покорившийся судьбе и уткнувшийся лицом в мокрые бревна, испустил короткий отчаянный стон, когда ледяные брызги вонзились в его спину.
Слава богу, что здесь такое стремительное течение, не то одна из этих волн, обрушившихся всей массой, непременно затопила бы рукоделье человеческое. А так они просто не успевали это сделать.
Плот взмыл на гребне очередного вала, и Георгий почувствовал, что его весло беспомощно повисло, не доставая воды. Между останцами замаячил проход – узкий, не более семи-восьми метров. Плот был в поперечнике около четырех… да, мудрено, не промазав, вписаться в этот коридор, в конце которого неведомо что! Где-то впереди водопад, но Голуб, прежде чем отчалить, клялся, что успеет свернуть в другое русло, что это, в конце концов, не сложнее, чем вести «МиГ» в каком-нибудь скалистом афганском ущелье…
Все мысли вылетели из головы. Плот на пару секунд завис в вышине, потом резко упал на воду и тут же ринулся вперед с неимоверной быстротой.
Георгий навалился на весло, стараясь думать не о том, что будет, если оно, к примеру, сломается, а о том, что одна из лямок заплечного мешка вроде бы ослабела.
И тут же он получил возможность ее не торопясь поправить, потому что река внезапно сделалась удивительно спокойной, словно смирилась, как писали раньше в газетах, перед волей и бесстрашием простых советских (российских) людей.
– Ну как, робятки? – улыбнулся через плечо Голуб, снисходительно оглядев распластанного дядю Костю. – Штаны у всех сухие?
Это он так шутил. Ни на ком – на нем самом в том числе! – и нитки сухой не было!
Георгий не удостоил его ответом, снял рюкзак и в который раз назвал себя дураком и бездарью за то, что подвергает сканер такому риску. Лежал бы он себе в камере хранения Тындинского аэропорта – и в ус бы не дул. «Ага, – ядовито сказал себе Георгий, – а потом нашелся бы какой-нибудь хитрый, вскрыл бы хилую ячеечку, повертел непонятную, а значит, бесполезную коробочку и кинул бы где попало, а то еще и каблучищем припечатал сверхчувствительную электронику…»
Нет уж, пусть лучше сканер катается на плоту. Упакован он как надо, вода его не достанет, даже если Георгий свалится с плота. Ну а коли не доплывут до Чапо-Олого – на этой реченьке всякое может быть, – то тем более не нужно, чтобы сканер попадал в чужие руки. Может быть, Георгий еще слабо представляет все его возможности, но совсем ни к чему, чтобы их постиг кто-то другой. «Игрушечка» пока даже не запатентована, а потому…
И тут его мысли в очередной раз приняли новое направление, потому что участок спокойной воды закончился так же неожиданно, как начался.
Цепь останцов пыталась преградить путь реке, но где там! Вода рычала, ревела, еще сильнее ярилась в узких каменных коридорах. Поток со всей мощью ударялся в скалы противоположного берега и, отскакивая от них, закручивал гигантскую воронку. В ней уже вертелись бревна, валежины, прочий более мелкий мусор, судьбу которого вот-вот был готов разделить и плот…
Георгий предостерегающе вскрикнул, но Голуба не надо было учить. Он едва не свернул рулевое колесо в отчаянной попытке посадить плот на огромный валун. И это удалось, удалось-таки!
Голуб торжествующе заорал. Дядя Костя недоверчиво приподнялся, Георгий в приливе самозабвенной радости закрутил над головой рюкзачок – да так и обмер, уставившись в самую сердцевину воронки. Там среди коряг кружился огромный медведь.
«Что за фантастика?! – Георгий недоверчиво махнул рукой. – Да как мог сюда попасть зверюга? Это глюки… Или нет? Или зверь, к примеру, переходил речку где-то по течению и был подхвачен мощной струей?»
И вдруг он увидел, что могучие лапы совладали с волнами, зверь выбрался из водоворота и поплыл к плоту, очевидно, посчитав его за часть суши…
Георгий вскинулся – кто-то ударил его в плечо. А, это люди потянулись к выходу. Тамбовка, что ли? Вот удивительно – ты считаешь все эти места почти ирреальными из-за их удаленности от Москвы, от центра России, этакими несуществующими названиями на карте, – и вдруг они оживают, и ты обнаруживаешь, что для кого-то здесь воистину центр мира. Нет, не в том смысле, как для Голуба, а просто – жизни: приехать, уехать, встретиться, что-то купить, продать, навестить кого-то… Множество этих спокойно-бытовых понятий владело сейчас людьми, которые, толкаясь, пробирались между кресел к выходу.
«Метеор» покачивало – сегодня на Амуре ветер. Георгий глядел в окно. Нет, посадка долго не затянется: ее ждет человек восемь-десять, да вон еще кто-то бежит по берегу, боится опоздать…
Он снова прикрыл усталые глаза – и до того отчетливо увидел черную мокрую морду лезущего на плот медведя, что, как и тогда, ощутил противную слабость во всем теле.
Голуб, оказавшийся к медведю ближе всех, замер, как загипнотизированный. Дядя Костя вновь рухнул лицом вниз.
Плот резко накренился под тяжестью зверя, Георгий потерял равновесие, упал на колени. Рюкзак выскользнул из рук, заскользил по мокрым бревнам в сторону Голуба.
«Держи!» – хотел крикнуть Георгий, но не смог – так ссохлось от страха горло, а в следующее мгновение он ощутил четкий импульс, коснувшийся запястья. На циферблате часов, куда был вмонтирован приемник, чуть заметно забился красный огонечек, и Георгий понял, что произошло.
Заработал сканер. Сканер включился! Сам!..
Георгий не мог поверить, что все, над чем он безуспешно бился целый год, решилось в одно мгновение. Смотрел то на рюкзак, зацепившийся за какой-то сучок, то на белое впрозелень лицо Голуба – и все в душе кричало от радости: чистой, ничем не замутненной радости первооткрывателя. Может быть, Ньютон чувствовал что-то похожее, когда его по темечку стукнуло яблоком?..
Страх! Вот тот импульс, который открывает двери! Помнится, даже книга была такая или фильм – «Страх открывает двери». Проще говоря, для самопроизвольного включения сканера нужна экстремальная ситуация. А ему это и в голову не приходило, чего он только не перепробовал, идиот…
– Идиот! Чего стал! Снимайся с валуна! – раздался пронзительный крик, и дядя Костя, которого смертельная опасность тоже «включила», как тот сканер, пронесся мимо Георгия. Одним прыжком он достиг оцепеневшего Голуба, вцепился в рулевое весло и повернул его так круто, что едва не выворотил из гнезда. Очнувшийся Голуб подхватил шест, уперся в камень… плот накренился в сторону медведя… Георгий пал плашмя, как вратарь, пытающийся достать в прыжке мяч… но поздно, поздно: медведь канул обратно в поток, а вслед за ним съехал по мокрым бревнам и рюкзачок.
В следующий миг течение ударило снизу, подхватило плот, понесло мимо скал. Дядя Костя и Голуб как безумные работали веслами, отпихиваясь то от одного, то от другого «бараньего лба», и лишь благодаря их невероятным усилиям плот снова не посадило на скалу. Впереди кипел очередной порог, Голуб орал что-то командирским голосом, начисто позабыв позорные мгновения, а Георгий так и стоял на коленях, прижав к груди левую руку, будто больную, недоверчиво шарил взглядом по бревнам и, помнится, думал: кто же все-таки записался на пленку? Голуб или медведь? Оба ведь были на равном расстоянии от сканера, испытывали примерно одинаковые эмоции, – чей же страх оказался сильнее?..